— Шмель здесь, — сказал Бурматов, отведя его в сторону. — Ты, случайно, в толпе её не заметил?
— Да нет, мимо не пролетала, — отшутился Кузьма. — Народу собралось столько, что лиц разобрать невозможно.
— А ты не паясничай, господин хорунжий Малов, а отнесись к делу со всей серьёзностью, — отозвался Бурматов. — Кузьма, у меня сердце не на месте, и моя интуиция редко меня подводит!
Митрофан ушёл, а Кузьма снова вскочил в седло. Торжество из зала Общественного собрания стало выноситься на улицу. Офицеры выстроились «коридорчиком».
«Ясно, по нему должен будет пройти атаман, — подумал Кузьма, перебирая в памяти сценарий торжества. — Затем он усядется на коня, произнесёт перед горожанами речь, в сопровождении казаков проскачет по центральным улицам Верхнеудинска и… Если его никто не пристрелит по дороге, то Семёнов вернётся обратно и откроет бал».
Проходя по «коридору», Григорий Михайлович приветливо улыбался замершим по стойке смирно и отдающим ему честь офицерам. Толпившиеся на площади люди встречали его громом рукоплесканий и приветственными криками.
К атаману подвели красавца коня. Семёнов легко, по-молодецки, вскочил в седло, натянул уздечку, стиснул ногами бока животного и привстал на стременах. Всем стало ясно, что он готовится говорить. И вдруг…
Кузьма вонзил шпоры в бока своего коня и помчался к атаману, увидев, как подозрительного вида мужчина с усами и бородкой засунул за пазуху руку, и…
Сильный удар по запястью, нанесённый кем-то сзади, выбил из руки Маргариты револьвер, который, ударившись о камень мостовой, отлетел в сторону. Она закусила губу от невыносимой досады, а из глаз хлынули слёзы. Маргарита даже не успела сообразить, что происходит, как двое мужчин подхватили её под руки и попытались «выдернуть» из толпы.
Но тут в дело вступил кузнец Иван Ильич. Не мешкая ни минуты, он схватил державших девушку за руки сыщиков за шиворот, встряхнул и шарахнул их лбами друг о друга. Они тут же повалились на мостовую без сознания. Вокруг дерущихся тут же образовалось свободное пространство. Иван Ильич схватил за руку Маргариту, чтобы увести её с площади, как вдруг…
Где-то загрохотали выстрелы, и толпа пришла в движение. Кто в кого стреляет, разобрать было невозможно. Возникла давка. Поддавшиеся панике люди бросались в разные стороны, и…
— Сюда, дочка! — прокричал кузнец, увлекая за собой Маргариту. — Сейчас мы выберемся из этого гадючьего муравейника!
Где-то сзади снова загрохотали выстрелы, которые подстегнули разбегающуюся толпу и ввергли в хаос безумия. Люди бежали кто куда с искажёнными ужасом лицами, не замечая и наступая на тех, кто не смог устоять на ногах и был сметён обезумевшими бегущими.
Когда Иван Ильич подвёл Маргариту к ожидавшей неподалёку повозке, на площади снова загремели выстрелы.
— Это ничего, так надо, — сказал кузнец, как пушинку подхватывая девушку и укладывая её в повозку. — А нам теперь здесь делать нечего, дочка.
Откуда ни возьмись вырос Стёпка Пирогов. Громко матерясь, он вскочил в повозку, схватил вожжи и взмахнул кнутом.
— Вот и Стёпка с нами, — ухмыльнулся Иван Ильич, вытаскивая из-под подстилки наган и взводя курок. — Теперь наша главная задача — унести отсель подальше ноги!
Не успела запряжённая в повозку лошадь сделать и шага, как какой-то человек кинулся к ней и ухватился обеими руками за удила. Его манёвр, наверное, удался бы, но… Стёпка так огрел его кнутом по голове, что отважный прохожий, отпустив удила, свалился на дорогу и замер как мёртвый.
Стёпка стегал коня с каким-то озлоблением обречённого и направлял его к выезду, стараясь как можно быстрее покинуть город. Но вдруг перед собой он увидел перевёрнутую вверх колёсами телегу, перегородившую улицу.
Натянув вожжи, Стёпка остановил лошадь.
— Прыгайте с телеги! — крикнул он, обернувшись. — Об остальном я сам позабочусь!
— Нет, останусь я! — неожиданно воспротивилась находившаяся на грани истерического срыва Маргарита.
— Прочь с телеги! — закричал Стёпка, выхватывая револьвер. — Я буду прорываться, ясно? Если телега перевернётся, ты можешь себе шею сломать!
— Он прав, дочка, — сказал Иван Ильич, спрыгивая с телеги и беря на руки Маргариту. — Сейчас здесь пальба начнётся, и нам надо спрятаться где-то.
— Нет, мы не должны прятаться! — запротестовала Маргарита. — Мы должны вступить в бой! Мы должны, просто обязаны…
Из-за перевёрнутой телеги загрохотали выстрелы, и вокруг беглецов засвистели пули.
— Ну всё, момент упущен, и мне придётся с вами укрытие искать, — крикнул Стёпка негодующе. — Я знаю, куда бежать, за мной ступайте!
— Нет, не пойду! — взвизгнула Маргарита и…
На короткий период времени она лишилась сознания, так и не увидев, как кузнец следом за Стёпкой подбежал к крыльцу чьего-то дома и быстро внёс её вовнутрь.
Кузьма не успел подскочить к атаману до того, как зазвучали выстрелы. Он только увидел белоснежного красавца коня Семёнова, который мчался куда-то в сторону, но седока на нём не было. «Всё, проморгали, убили Григория Михайловича! — подумал Кузьма с отчаянием. — Что теперь будет, даже подумать страшно… Ясно одно, что не сносить теперь голов не только одному штабс-капитану Бурматову…»
В Кузьме разом проснулись дремавшие силы. Он почувствовал себя всесокрушающим исполином, и ему захотелось уничтожить всех злодеев, решившихся на такое дерзкое нападение.
С огромным облегчением он увидел Григория Михайловича, который в окружении офицеров возвращался в здание Общественного собрания. А затем он увидел мчавшуюся от площади повозку и несколько человек на ней…
Кузьма пришпорил коня и помчался по улице следом за телегой. И тут на его пути встали два человека, но их угрожающий вид уже не мог остановить разозлившегося не на шутку хорунжего Малова. Выхватив саблю, он махнул ею вправо и влево. Не успев выстрелить, пытавшиеся задержать его незнакомцы повалились на мостовую с разрубленными головами.
Хорошо зная город, Кузьма подстёгивал плёткой круп животного, и без того мчавшегося галопом. «Их надо искать на моей улице, — подумал он, поворачивая коня. — Она ведёт к выезду из Верхнеудинска, а они, если в телеге красные бандиты, уже пытаются вырваться из города!»
Конь мчался как ветер, и Кузьма почувствовал, как тяжело он дышит грудью, как вздрагивают его горячие, мокрые бока. И когда он увидел искомую повозку, конь умерил бег и остановился как вкопанный. Если бы Кузьма не успел ухватиться одной рукой за луку седла, а другой за гриву животного, то непременно перелетел бы через его голову.
Соскочив с коня, он огляделся и увидел бой впереди себя на улице. Те, кто ехал в телеге, пытаясь оторваться от его преследования, налетели на баррикаду и поспешили в соседний дом. К Кузьме подскакал десяток казаков.
— Ты что, ранен, ваше благородие? — спросил усатый урядник, придержав коня.
— Со мной всё в порядке, а вот коня, видать, загнал, — ответил Кузьма огорчённо.
— Тогда бывай, ваше благородие, мы будем супостатов ловить, чтоб спастись не успели!
Казаки пришпорили коней и поспешили к осаждённому семёновцами дому, вокруг которого уже завязался нешуточный бой. Кузьма взял коня под уздцы и потянул его за собой, направляясь к своему дому. На улице показался ещё один конный отряд во главе с Митрофаном Бурматовым.
— Вижу, что жив, Кузьма Прохорович, только здоров ли? Не ранен?
— Я цел и невредим, — ответил Кузьма горестно. — Ты лучше про атамана скажи, что с ним? Я видел, что он сам, на своих ногах шёл к зданию Собрания.
— Григорий Михайлович отделался всего лишь парой царапин, — ответил Бурматов. — Но об этом позже. Иди пока домой и жди меня там!
19
Войдя во двор, Кузьма закрыл ворота и сразу же завёл коня в конюшню, чтобы не пострадал от шальной пули. В соседнем доме, окружённом солдатами и казаками, шёл нешуточный бой. Засевшие в нём боевики яростно оборонялись. Огонь они вели не только из револьверов, время от времени в дело вступал пулемёт. «Основательно подготовились, гады», — думал Кузьма озабоченно.
Не заходя в дом и несмотря на просьбу Бурматова дождаться его, Кузьма решил принять участие в осаде и присоединиться к казакам. Мысли в голове спутались, и он с досады пнул ногой торчавший из земли какой-то предмет. Кузьма вдруг осознал, что только ради Митрофана он пошёл на службу в армию Семёнова, а на самом деле ему было глубоко наплевать как на самого атамана, так и на дело, за которое он «борется». Другое дело — мирная жизнь, которая… теперь казалась ему чем-то далёким и нереальным, призрачным сном.