Промаявшись в одиночестве и в плену тягостных раздумий до полудня, Халилов решил сходить пообедать в вагон-ресторан.
В ресторане Сибагата Ибрагимовича усадили за столик в середине, спиной к перегородке, разделяющей вагон на две части. Ему и на этот раз повезло. За столиком больше никого не было, хотя ресторан был полон посетителей. Изучив меню, он заказал себе скромный обед, и пока официант готовил на кухне его заказ, развернул лежавшую на столике газету.
Он не успел прочитать и строчки, как прозвучавший сзади, из-за перегородки, голос привлёк его внимание.
— Ну и… что полезного тебе дала поездка в этот городок? И стоило ехать за столько вёрст киселя хлебать?
— Плохой результат — тоже результат, — ответил голос, принадлежавший другому мужчине, и Сибагат Ибрагимович замер, боясь пропустить хоть слово. Какая-то смутная догадка, мелькнувшая в голове, подсказала ему, что к разговору за перегородкой стоит прислушаться.
— А каков он, «плохой результат», если не секрет? — полюбопытствовал первый собеседник.
— Я понял схему, по которой работают разбойники, — ответил ему второй. — Мне ещё хотелось бы поработать в Верхнеудинске, но я сделал неверный шаг и засветился. Теперь вся надежда на тебя, господин ротмистр! Теперь уже ясно, что…
Официант принёс обед и на мгновение отвлёк внимание Халилова в самый интересный момент. Досадуя, что часть разговора осталась неуслышанной, он снова превратился в слух.
— А для чего ты продал управляющему в кабаке самородок? — поинтересовался первый собеседник.
Второй что-то ему ответил, но так тихо, что Сибагат Ибрагимович не расслышал его слов. Едва не сломав от досады вилку, он тут же взял себя в руки и замер в ожидании.
— Хитрый ход, — одобрил первый. — А он увенчался успехом, как считаешь?
— Во всяком случае, я на это надеюсь, — усмехнулся второй. — Если всё получится, то этот самородок будет убийственной уликой во время следствия и суда.
— Послушай, а как вы на них вышли? — поинтересовался первый. — Если верить твоим словам, то шайка очень сплоченная, хорошо законспирированная и действует не один год.
— В этом ты прав, — согласился второй. — Её главарь — очень хитрый, изворотливый, умный и чрезвычайно опасный человек. С большим трудом, но мы его вычислили…
— И кто он?
— Так, местный наш, уфимский… С виду очень почтенный человек!
— А чем он занимается?
— Торговлей. Имеет несколько лавок, лабазов и магазинов.
— А к Верхнеудинску он каким боком примазан?
— Верхнеудинск — перевалочная база купцов, торгующих с Монголией и Китаем. Здесь окопался человек из шайки, наводчик. Он вычисляет тех, чьи обозы побогаче, и сообщает в Уфу, а там уже готовятся к их перехвату и грабежу.
— Это касается только тех купцов, кто ещё по старинке, рискуя всем, перевозит товары через тайгу на подводах?
— Да, про них самых… Пока они тащатся через тайгу, наводчик отправляет гонца в Уфу поездом и несчастные страдальцы обречены на ограбление.
— Вы уже вычислили, кто наводчик?
— Если бы… Но подозреваем сына главаря разбойничьей шайки. Талантливый молодой человек выучился на врача, но почему-то не стал заниматься врачебной практикой. Наплевав на возможную блестящую карьеру, он уехал из Уфы в далёкий Верхнеудинск и поступил на службу в судебную канцелярию. Это всё показалось нам очень подозрительным и навело на определённые мысли.
— Ладно, пройдём в купе. Там за бокалами с вином поговорим обо всём более подробно.
Собеседники подозвали официанта, расплатились и ушли в головную часть поезда. А Сибагат Ибрагимович сидел ни живой ни мёртвый, обливаясь холодным потом. Теперь ему стало ясно многое, а особенно то, что…
— Официант, счёт, — подозвал он молодого человека, принимавшего заказ у столика напротив.
— Но-о-о… вы даже не притронулись к пище? — удивился тот, глядя на бледное лицо Халилова.
— Я что-то передумал обедать, — сказал Сибагат Ибрагимович, подавая деньги. — Сейчас меня укачало. Приду вечером и хорошо отужинаю…
8
Поспешный отъезд дяди вовсе не огорчил Мадину. Проснувшись, как обычно, ближе к полудню, она прочитала оставленную им записку и вернулась на кровать. Мадина лежала неподвижно и долго, прислушиваясь к шуму ветра за окном и к биению собственного сердца. Она впервые осталась одна, без дядиной опеки, и не знала, чем заняться в его отсутствие.
«А если мне сходить прогуляться по городу?» — спрашивала себя девушка и мысленно торопливо и сбивчиво ответила себе, что на такую прогулку она, конечно же, не отважится.
«А что, если Кузьму позвать? — думала она. — Сегодня суббота, и у него должен быть выходной. А как бы хотелось провести весь день с ним вместе!»
В присутствии дяди она не посмела бы и мечтать об этом. Страшно подумать: мусульманку только за разговор с юношей с глазу на глаз могли заклеймить позором. Ей могли вымазать сажей лицо и водить по улице, подвергая унижениям и издевательствам. Женщина от рождения считается «низшим существом». Её могли выдать замуж за кого угодно, даже не спрашивая согласия.
Мадина содрогнулась, боясь даже представить такую жизнь. Какое счастье, что она живёт в Верхнеудинске, а не в Уфе или Казани, где подавляющее число населения мусульмане. Дядя, хоть и верующий человек, но не загоняет её в жёсткие рамки, как этого требует обычай…
В дверь постучали, и девушка отвлеклась от своих мыслей, вскочила с кровати и набросила на плечи халат.
— Там большой господин пришёл, — сказала молодая служанка. — Он хочет вас видеть, госпожа…
«Кузьма!» — мелькнула радостная мысль в голове Мадины, и краска смущения и счастья залила её лицо.
— Хорошо, пусть войдёт и ожидает меня в кабинете Сибагата Ибрагимовича, — сказала она, строго посмотрев на девушку. — Потом возвращайся, поможешь мне одеться и привести себя в порядок.
Мадина вышла к гостю в красивом платье гранатового цвета, плотно облегавшем её великолепную фигурку. Она смотрела на Кузьму и улыбалась, говоря своим видом: «Посмотри, какая я красивая. Это я для тебя принарядилась так, восхищайся!»
В душе Кузьмы всё ликовало от счастья, но он нарочно обыденным голосом сказал:
— Вот и хорошо, что ты одета, любимая. У меня сегодня выходной, и я пришёл, чтобы пригласить тебя на прогулку.
— Погулять? По городу? — девушка засветилось от счастья. — Но…
— Никаких «но»! — пожирая её жадным взглядом, сказал Кузьма. — Пока твой дядя в отъезде, я беру заботу о тебе на себя!
— Но, — Мадина смутилась и покраснела, — но когда он вернётся, слуги тут же донесут ему об этом!
— Ну и что? — усмехнулся Кузьма. — Если ты не позабыла, раньше Сибагат Ибрагимович частенько отпускал тебя со мною на прогулку.
— Тогда я отпрашивалась у него, и он отпускал, — вздохнула нерешительно девушка. — А сейчас его нет и…
— На нет и суда нет, — рассмеялся Кузьма. — Пусть даже ему и донесут слуги «о самоуправстве» своей хозяйки, дядя только пожурит тебя и тут же простит. Он же у тебя «добрый»?
Мадина сомневалась недолго.
— Ну что же, — вздохнула она с улыбкой. — Чему быть, того не миновать. Ну и пусть дядя поругает меня, а я поплачу, и он смягчится.
Счастливое чувство, завладевшее девушкой, не покидало её и на улице. Горожане оборачивались, провожая красивую пару долгим взглядом.
— Ты вся светишься, как солнышко ясное, — вдруг сказал Кузьма, с довольным видом покосившись на шествующую с ним рядом любимую.
— А что, разве это неприлично? — насторожилась Мадина.
— Ещё чего… — хмыкнул Кузьма. — Я тоже счастлив от того, что счастлива ты, разве ты этого не замечаешь?
Девушка рассмеялась. И смех у неё был весёлый и задорный. Раньше она стеснялась выражать свою радость на улице, но сегодня…
— Сегодня я просто умираю от счастья! — воскликнула Мадина радостно. — Так хорошо, как сегодня, мне давно уже не было!
— Ты так радуешься отъезду дяди и временной свободе от его опеки? — поинтересовался Кузьма.
— Сама не знаю, — улыбнулась ему девушка. — Наверное, я рада, что сегодня прекрасный день и… и ты со мною рядом, любимый мой Кузьма!
Душа Малова наполнилась ликованием, и он едва не задохнулся от нахлынувшего чувства. Не спеша, наслаждаясь прогулкой, они прошли по улицам Большой и Троицкой, любуясь расположенными на них красивыми двухэтажными домами. Прошлись мимо базара в центре, не тратя времени на посещение магазинов и лавок. Прогулялись по улицам Почтамтской и Мостовой. Возле собора они остановились и несколько минут любовались его величественной красотой.