— Вот, значит, как, — прошептал он. — Мадина потеряла стыд и совесть! И эту гулящую потаскуху я собираюсь взять себе в жёны?
Кузьма и девушка прошли мимо, даже не заметив Мавлюдова. А он, изнывая от злобы и бессилия, скрипя зубами, наблюдал за счастливыми влюблёнными. Когда они поцеловались у всех на виду, Азат пошатнулся и едва удержался на ногах. Он глубоко и жадно глотнул воздух, а лицо его сделалось белым, как мел.
— Эх, я бы вас… Я бы вас… — шептали его губы, а глаза так и буравили спину Мадины. — Да за такое поведение тебя, подлюгу, всю сажей вымазать надо!..
Проходя мимо базара, Азат остановился, поняв, что не может больше ходить по пятам за счастливой парочкой, изнывая от злобы и жажды мести. Чтобы заглушить бушующую внутри ярость, он решил зайти в кабак, двери которого были гостеприимно открыты. Внутри было пусто и пахло чесноком и жареной рыбой. Протопав по грязному полу, он уселся за столик, и перед ним, неизвестно откуда, появился официант.
— Водку неси и закуску, — рыкнул обозлённо Азат и резко обернулся.
В дверях стоял Митрофан Бурматов и с интересом осматривал зал. Подойдя к столику Мавлюдова, он церемонно поклонился:
— Господи, кого я вижу?! Надеюсь, я застал вас в добром здравии, господин Азат?
— Не хвораю, не надейся, — угрюмо глянул на него Мавлюдов. — Денег взаймы не дам, а хочешь водки, так присаживайся, не люблю пить один.
— Что ж, и на том спасибо, — ухмыльнулся Бурматов, присаживаясь напротив Азата. — Только водку закусить надо будет чем-то, а я сегодня на мели.
— Ты давно уже на мели, и мне это известно, — хмыкнул Мавлюдов. — Промотал немалое состояние отца, доставшееся по наследству, так тебе и надо.
— Давай не будем сейчас говорить о грустном, — поморщился Бурматов. — Тебе, очевидно, никогда не приходилось проснуться однажды утром без гроша в кармане, хотя ещё вчера ты был богат, как царь Соломон!
— Не скули, мне не жалко тебя, — позлорадствовал Мавлюдов. — Мне жалко тех огромных денег, которые дуром свалились на твою башку, а ты промотал их.
— Да, именно так и поступил я с папашкиным наследством, — развёл, вздыхая, руками Бурматов. — Когда я лишился своего состояния, вот тогда и понял, чем богатые отличаются от бедных.
— И ещё ты научился присасываться пиявкой к людям, давить на жалость и брать у них в долг.
— Увы, так оно и есть, — признался Бурматов. — Но…
— Знаешь что… — перебил его Мавлюдов. — Ты обманщик, бродяга и бездельник. Ты паразитируешь на теле общества, и я презираю таких, как ты!
Он собрался было сказать ещё что-то унизительное для Митрофана, но в это время к столику подошёл официант с подносом в руках.
— Ого-го, пахнет вкусненько! — оживился Бурматов. — Я с удовольствием…
— Ну уж нет, — неожиданно заявил Азат, с ухмылкой глядя на него. — Я передумал угощать тебя. А теперь проваливай и не маячь у меня перед глазами. Я хочу побыть один и…
— Напиться в доску, — закончил за него Бурматов, вставая. — Извини, что помешал тебе заливать горе в одиночку.
— Вот как ты запел, проходимец! — округлил глаза Мавлюдов.
— Не сердись, господин Азат, я хорошо понимаю твое состояние, — усмехнулся Бурматов. — Совсем недавно я видел Кузьму Малова с Мадиной Исмагиловой. Прекрасная пара, они просто созданы друг для друга! А ты бегал за ними по пятам с вытянутым, как у лошади, лицом!
— Будь ты проклят, скот безрогий! — взревел Мавлюдов, вскакивая из-за стола. — Ну подожди… Развяжусь со срочными делами и тебя уничтожу!
— Хорошо, я буду осторожен, — улыбнулся на прощание Бурматов. — Кстати, а супротив Кузьмы ты выглядишь, как жалкий уродец. Может, у тебя семь пядей во лбу, господин Азат, но не вышел ты ни красотой, ни ростом!
— Проваливай вон, мерзавец! — истошно завопил окончательно выведенный из себя Мавлюдов. Он схватил со стола пустой стакан и запустил им в Митрофана.
— И тебе всего хорошего, господин Азат, — увернувшись от летящего «снаряда», ещё шире улыбнулся тот. — Если прогулка Кузьмы с Мадиной не огорчила тебя, то я, видимо, преуспел в этом. А теперь прощай, «господин хороший». Я «искренне рад», что огорчил тебя и тем самым дал отличный повод надраться горькой до чёртиков!
9
После подслушанного разговора в вагоне-ресторане Сибагат Ибрагимович вернулся в своё купе, схватил баул и, ничего не объясняя проводнику, сошёл на ближайшей станции.
…И вот он дома, снова наедине с собой, со своими безрадостными мыслями, раздумьями и страхом. Сибагат Ибрагимович склонялся к мысли, что беда не за горами и вот-вот навалится на него невыносимой тяжестью. С завидным упорством стремился он отыскать выход из создавшегося положения, но никак не мог найти его.
Сибагат Ибрагимович присел на кушетку и обхватил руками голову. Он словно надломился и иссяк. Сейчас ему как никогда требовалась поддержка, чьё-то участие.
В себя он пришёл лишь тогда, когда вошедшая в комнату Мадина легонько коснулась его плеча. Увидев племянницу, Сибагат Ибрагимович беспокойно дёрнулся, в его глазах мелькнули тревога и удивление.
— Вот я и вернулся, — глухо сказал он и замялся.
— Я уже вижу, — сказала Мадина, озабоченно хмурясь. — Дядя, с вами случилось какое-то несчастье? Вы очень плохо выглядите.
Халилов почмокал губами, снизу вверх посмотрел на племянницу и сказал:
— Нет, со мной всё в порядке, просто очень устал в дороге…
— Вы что-то от меня скрываете? — тихо поинтересовалась девушка, подозрительно глядя на него. — Вы так неожиданно уехали, а вернулись и вовсе как снежный ком на голову в летний день.
— Слушай, девочка моя, давай поговорим об этом в другой раз, — поморщился Сибагат Ибрагимович и подумал: «Шла бы ты с глаз моих долой, сейчас мне и без тебя тошно. Тут всё идёт прахом: жизнь, благополучие, земля горит под ногами, а она…»
За обедом на вопросы он племянницы отвечал сдержанно, неохотно и почти ничего не ел. Все подаваемые служанкой блюда он встречал равнодушно, с безразличием. Встревоженной Мадине показалось, что дядя целенаправленно изводит её своим равнодушием и холодностью. Выйдя из-за стола, они впервые не сказали друг другу доброго слова и молча разошлись по своим комнатам.
Прошло две недели. За это время Халилов наладил отношения с племянницей, и семейная идиллия, как и прежде, воцарилась в их доме.
Однажды утром Сибагат Ибрагимович вышел на террасу. Ему нездоровилось. Кряхтя и что-то бормоча себе под нос, он уселся на стёганую подстилку и привалился спиной к подушке. Сибагат Ибрагимович выглядел уставшим и разбитым, а его душа изнывала от тяжёлого предчувствия.
В калитку вошёл Азат Мавлюдов. Не обращая внимания на угрожающее рычание сидящего на цепи огромного пса, он быстро пересёк двор и взбежал по ступенькам на террасу.
— Здравствуйте, уважаемый Сибагат Ибрагимович, — сказал он, приближаясь к дремлющему Халилову.
— А-а-а, это ты, лжец? — открывая глаза, ответил тот. — Ты явился сказать, что товар привезли в город или принёс вложенные мною в него деньги?
— На обоз напали грабители, — сказал Азат, краснея и отводя взгляд в сторону. — Они забрали весь товар и исчезли. Но их ищут!
— Ты провёл меня, мошенник, — горько усмехнулся Халилов. — Ты уверил меня, старого дурака, в баснословном барыше, и я купился на твои лживые посулы. Ты убедил меня поверить тебе на слово, не составлять письменного договора, и я, потеряв разум, купился и на это. Теперь я нищий, обременённый огромными долгами старик, которому не на что жить. И это ещё не всё: со дня на день я ожидаю прихода судебных приставов… Они опишут всё моё имущество и вышвырнут на улицу.
— Не гневите Аллаха, уважаемый Сибагат Ибрагимович, — заговорил вдруг Мавлюдов с каменным лицом. — К вам деньги как пришли, так и ушли. И вы никогда не были им хозяином.
— Что ты хочешь этим сказать, мошенник? — насторожился Халилов.
— Я много чего знаю, — ухмыльнулся Мавлюдов, присаживаясь на скамейку. — А то, что собираюсь выложить сейчас, авансом, вам очень неприятно будет слушать.
— Что-то я не понимаю тебя, иуда, — нахмурил лоб Халилов. — Чем ты хочешь добить меня, паскудник?
— Всё вы понимаете, уважаемый Сибагат Ибрагимович! — воскликнул Азат. — Нечего дурака валять. Наследница всего капитала после смерти вашей сестры и её мужа — ваша племянница Мадина. И в товар вы вложили не свои, а её деньги. Вы лишь её опекун, не так ли? Как только девушка выйдет замуж, вы сразу же лишитесь этой кормушки. А скоро ей восемнадцать лет, и она выйдет из-под вашей опеки!