Александр Дюма - Госпожа де Шамбле

— А господин де Шамбле знает об этом склепе и ваших траурных приготовлениях? — спросил я.

— Зачем ему об этом знать, — живо ответила Эдмея, — ведь он не должен пересекать этот порог ни живым, ни мертвым!

— Значит, — вскричал я с радостью, — вы оказали мне доверие, которым не удостоили собственного мужа, хотя он вправе потребовать от вас отчета?

— У моего мужа лишь одно право по отношению ко мне, Макс, — право делать меня несчастной, но я надеюсь, что в загробном мире он его лишится.

— Таким образом, — сказал я, сложив руки, — таким образом, дорогая Эдмея, если бы вы кого-нибудь полюбили?..

Я остановился, весь дрожа.

Графиня промолвила с улыбкой:

— Продолжайте.

— Значит, ваш возлюбленный, с кем вы были разлучены при жизни, мог бы надеяться вечно покоиться рядом с вами в этом склепе?

— Макс, — произнесла Эдмея, — Непорочная Дева, которая стоит перед вами (она протянула руку к статуе), знает, что я могу пообещать вам это и мне не придется краснеть, когда я предстану перед Господом, опираясь на руку другого мужчины, а не того, кого люди называли моим мужем.

— Что ж, Эдмея, — сказал я в ответ, тоже протягивая руку к Мадонне, — я клянусь Пресвятой Девой, что буду тем человеком, кто своей любовью и уважением заслужит право вечно покоиться рядом с вами.

Обменявшись клятвами, мы стали молиться. В полночь я простился с Эдмеей, упоенный счастьем, граничившим с неземным блаженством.

На рассвете я покинул Берне и в тот же вечер прибыл в Париж.

На следующий день, в десять часов утра, я нанял экипаж и приказал кучеру отвезти меня на Паромную улицу, № 42. По-моему, я уже говорил Вам, что там проживает мой нотариус г-н Лубон.

Он смог выдать мне двадцать тысяч франков наличными и обязался передать в течение ближайшей недели еще тридцать тысяч в переводных векселях на лондонскую фирму Беринг и Кº.

Этого мне было достаточно: с пятьюдесятью тысячами франков можно не бояться никаких превратностей судьбы.

Уладив это несложное дело, я завел разговор о г-не де Шамбле и попросил нотариуса, насколько это позволяли правила его профессии, ознакомить меня с финансовым положением графа.

Господин Лубон не был никак связан с графом лично, но нередко ставил свою подпись в качестве второго нотариуса на документах своего коллеги г-на Бурдо, поверенного в делах г-на де Шамбле.

Итак, вот что было доподлинно известно моему нотариусу.

Растратив свое состояние, которое скорее казалось значительным, чем было таким в действительности, граф принялся за состояние жены, несмотря на то что, согласно брачному договору, каждый из супругов должен был лично распоряжаться собственным имуществом. Сначала он брал деньги взаймы у некоего священника по имени аббат Морен, якобы очень богатого человека, хотя никто не знал, каким образом он разбогател. Долги следовало отдавать, и господин де Шамбле сумел убедить жену дать ему общую доверенность на ведение ее дел в течение года. С помощью этой доверенности он меньше чем за год продал три поместья, а все вырученные деньги потратил на игру — единственный предмет его страсти. По словам моего нотариуса, последним из проданных поместий было имение в Жювиньи, которое я приобрел.

Наконец, несколько дней тому назад г-н де Шамбле приехал в Париж, чтобы продать усадьбу в Берне, которую обычно называли поместьем Шамбле, хотя оно принадлежало его жене. Срок доверенности уже заканчивался, и нотариус попросил графа привезти ему этот документ. Господин де Шамбле срочно выехал в Берне и вернулся в Париж с доверенностью, срок которой истекал 1 сентября. Будучи также поверенным в делах г-жи де Шамбле, г-н Бурдо счел рискованным продавать имение графини на сто — сто пятьдесят тысяч франков ниже его действительной стоимости, так как до окончания срока доверенности оставалось всего несколько дней и граф явно спешил продать усадьбу. Нотариус решил, что г-жа де Шамбле, уже потерявшая три четверти своего состояния, скорее всего не станет продлевать доверенность. Сославшись на то, что трудно быстро найти покупателя, который мог бы заплатить полмиллиона наличными, как того хотел господин де Шамбле, он попросил отсрочки на восемь-десять дней — за это время срок доверенности графини должен был истечь.

Кроме того, г-н Бурдо по секрету написал графине, чтобы известить ее о намерениях мужа, а также о состоянии ее дел: от наследства графини осталась только усадьба в Берне стоимостью в восемьсот-девятьсот тысяч франков, которую граф, нуждавшийся в деньгах, стремился во что бы то ни стало продать.

Графиня ответила со всей определенностью, что решила не продлевать срок доверенности, так как хочет сохранить поместье в Берне — последнее из отцовского наследства.

Таковы были свежие новости: письмо от графини было получено накануне.

Во время моего разговора с нотариусом доложили, что пришел г-н де Шамбле.

— Пригласите его в гостиную, — приказал г-н Лубон.

Однако граф уже увидел меня через приоткрытую дверь; поэтому я не стал таиться и тотчас же сказал нотариусу:

— Нет, нет, пусть он пройдет в ваш кабинет, а я подожду в гостиной.

Я направился к двери, настаивая на том, чтобы пропустить графа вперед.

Господин де Шамбле вошел с улыбкой и протянул мне руку с присущей ему учтивостью, выражая свое удовольствие по поводу нашей неожиданной встречи.

Приветствуя графа, я объяснил ему, что пришел к г-ну Лубону, поскольку мне потребовалась довольно крупная сумма для предстоящей поездки.

Мои слова прозвучали убедительно, так как я держал в руках двадцать тысяч франков, которые, как уже было сказано, нотариус выдал мне наличными.

— Счастливец! — вскричал г-н де Шамбле, глядя на банковские билеты с вожделением.

Затем он напомнил мне о своем приглашении, сделанном в Эврё:

— Я надеюсь, что ваш грядущий отъезд не помешает вам участвовать вместе со мной в открытии охоты?

— Нет, — ответил я, — моя поездка лишь предполагается.

— Однако, будучи предусмотрительным человеком, вы заранее готовитесь к путешествию. Что касается охоты, — продолжал граф, с лихорадочным возбуждением переходя на другую тему, — сезон откроется первого числа следующего месяца, но мы начнем охотиться не раньше четвертого, так как, возможно, я буду занят до третьего. И поскольку угодья Шамбле охраняются, нам достанется не только своя дичь, но и чужая. Так что не волнуйтесь: если вы действительно любите охоту, вы развлечетесь на славу. К тому же я приказал как следует очистить свои угодья, и, похоже, в этом году к нам слетелось несметное множество перепелок. Однако я вам помешал; заканчивайте беседу, а я подожду в гостиной.

— Нет, — ответил я, — если вы позволите, подожду я. У меня еще долгий разговор с господином Лубоном.

— А я задержу его лишь на несколько минут, чтобы задать всего один вопрос и услышать «да» или «нет».

— Вот видите.

— В таком случае я соглашаюсь без всяких церемоний.

Я направился к двери.

— Можно мне будет пожать вам на прощание руку? — спросил граф.

— Зайдите в гостиную, когда закончите, — ответил я.

— Хорошо, я так и сделаю; спасибо.

Господин де Шамбле проводил меня до двери и тщательно закрыл ее за собой.

Его прерывистая речь и резкие поспешные движения, свидетельствовавшие о лихорадочном возбуждении и тревоге, явно указывали на то, что граф явился к моему нотариусу по тому же самому делу, с которым он уже обращался к своему юристу.

Несмотря на то что г-н де Шамбле собирался задать нотариусу всего один вопрос, он беседовал с ним примерно четверть часа; по истечении этого времени дверь с шумом отворилась и появился граф.

На его губах блуждала нервная улыбка игрока, проигравшего партию; впервые я увидел у него такую улыбку на званом вечере в префектуре.

— Итак, договорились, — обратился он ко мне, — приезжайте третьего вечером в Шамбле, точнее в Берне. Я усвоил дурную привычку называть поместье рода Жювиньи своим именем. Ночевать вы будете в усадьбе; итак, приезжайте в любое время, какое вы пожелаете, но не раньше восьми часов вечера; ужин будет до десяти, а затем начнется игра по-крупному… Ах, я забыл, что вы не играете — значит, вы будете разговаривать с госпожой графиней. Помните, что я не принимаю никаких отговорок, вы дали мне слово.