Александр Дюма - Госпожа де Шамбле

Воздев глаза, словно заклиная Бога принять это благословение, кюре мягко положил руку на мою голову, а я тем временем страстно молил про себя:

«Господи! Благослови Эдмею, как благословляет меня твой слуга».

Если бы меня увидел тогда кто-нибудь из светских людей — а Вы, друг мой, для кого я пишу это повествование, Вы знаете, кого я называю светскими людьми, — он, наверное, посмеялся бы над взрослым ребенком тридцати двух лет, неведомо почему и с какой целью обратившимся за благословением к священнику. Но Вы, друг мой, будучи поэтом, поймете меня и не будете смеяться надо мной.

Я встал с сияющим лицом; казалось, сам Бог увенчал мою голову золотым ореолом, как у ангелов. Однако по щекам струились слезы, столь же обильные, как в те дни, когда моя душа изнемогала от горя.

Мы плачем и от радости, и от скорби — говорит ли это о слабости человека или о могуществе Бога?

Священник удалился, ни о чем меня не спросив. Перед тем как уйти, он оглянулся и снова благословил меня взглядом и жестом.

Никогда еще я не чувствовал себя настолько счастливым, даже в тот миг, когда прижимал Эдмею к своей груди.

Я попрощался с Альфредом с улыбкой на устах, мысленно смеясь над его мрачными прогнозами: теперь я был уверен, что благодаря благословению кюре мне обеспечено покровительство Всевышнего.

Через час я уже ехал вместе с Жоржем в Берне.

На этот раз, вместо того чтобы остановиться в гостинице «Золотой лев», я направился к усадьбе г-на де Шамбле.

По дороге я остановил тильбюри около дома Грасьена, хотя эта остановка отдаляла момент встречи с Эдмеей.

Еще на пороге я услышал веселую песню столяра; войдя в дом, я застал Грасьена за работой: засучив рукава, он яростно строгал рубанком.

Услышав шелест стружки под моими ногами, молодой человек поднял голову и, узнав меня, издал радостный возглас.

Затем, немного поколебавшись, он отбросил рубанок и устремился ко мне со словами:

— Что ж, вы уже давали мне однажды свою руку и, наверное, дадите еще раз.

И Грасьен протянул мне обе руки.

Я с радостью взял его честные натруженные руки и пожал их от всего сердца.

— Ну, как дела в усадьбе и здесь, у вас? — спросил я.

— Слава Богу, господин Макс, — ответил Грасьен, — все в добром здравии, даже госпожа графиня расцвела, как майская роза, и снова стала улыбаться. Поистине, господин Макс, я склоняюсь к мысли, что вы просто Божья благодать в облике человека.

— А как господин де Шамбле? — осведомился я.

— О! Он не цветет и не улыбается. Вчера госпожа позвала меня в усадьбу, чтобы я починил кое-что в обеденной зале, и я встретил графа по дороге к дому. Он прогуливался с аббатом Мореном по большой липовой аллее, той самой, помните, что тянется от входа. Они шептались о чем-то, как заговорщики. Проходя мимо, я услышал, как граф сказал:

«Она наотрез отказалась».

«Ну что вы! — ответил священник. — Женщина всегда хочет того же, чего хочет ее муж».

«Поэтому я не считаю себя побежденным, — сказал граф со злобной улыбкой, — ей все равно придется поставить свою подпись».

Потом мы разошлись в разные стороны, и больше я ничего не слышал. К тому же я пришел в усадьбу, чтобы делать дело, а не подслушивать их разговор.

— А графиня тебе что-нибудь говорила?

— А как же! Она отвела меня в какую-то комнату и сказала:

«Проверь хорошенько, чтобы все было в порядке: здесь будет жить господин де Вилье».

Я прошептал:

— Милая Эдмея!

— Стало быть, — продолжал Грасьен, — все в вашей комнате в полном порядке. Пока я там находился, графиня давала Зое распоряжения: «Зоя, погляди сюда!..», «Зоя, посмотри туда!.. Ты не забыла положить сахар? Ты не забыла о флёрдоранже?» Графиня была вне себя, но Зоя ничего не забыла.

— Дорогой Грасьен, — спросил я, — не сочти за бестактность, а где расположена эта комната?

— Рядом со спальней графини; вас будет разделять только туалетная комната.

Слова Грасьена взволновали меня, и мое сердце неистово забилось.

— Графиня сама выбрала эту комнату? — снова спросил я.

— Нет, — ответил молодой человек, — ее выбрал граф. Это самая лучшая комната в доме, и он хотел таким образом оказать вам честь. Граф кое-что задумал.

— Что же именно?

— Вы ведь уже купили имение в Жювиньи?

— Да.

— Ну вот, я думаю, что он хочет сосватать вам и поместье в Берне. Вы знаете, что он пытается его продать?

— Да, я знаю.

— Но если граф продаст и эту усадьбу, с чем он останется? Правда, у него есть еще небольшое имение между Ла-Деливрандой и Курсёлем, вот и все. Когда господин де Шамбле избавится и от него, он будет жить под открытым небом, как птицы небесные, и станет беднее Грасьена, который разбогател благодаря вам и не отдаст свой дом даже за сто тысяч франков. Нет, я не продам его ни за какие деньги.

— Ты не прав, Грасьен: за сто тысяч франков ты мог бы купить целую усадьбу.

— А что я буду с ней делать?.. Нет, господин Макс, видите ли, в усадьбе слишком много места, а мне нужен домик всего с одной комнатой, а то мы с Зоей, чего доброго, разделимся и станем жить в разных концах дома, как господин и госпожа де Шамбле; по-моему, если бы не стены, они разошлись бы еще дальше. Однако я что-то разболтался, как кривая сорока, и задерживаю вас. Ведь вы спешите к госпоже де Шамбле.

— Кто тебе сказал, что я спешу, Грасьен?

— Да ладно уж; я забыл, что это графине не терпится вас увидеть.

— Почему ты так считаешь? Ну-ка, скажи.

— Графиня сама это говорила, когда наводила порядок в вашей комнате. «Как ты думаешь, — спрашивала она Зою, — когда он приедет?» — «Как можно раньше, будьте покойны», — отвечала моя глупышка. «Нет, — возражала госпожа, — я полагаю, что он приедет только утром, перед охотой». — «А я уверена, что он приедет вечером, перед ужином. Хотите, я скажу вам, как это будет?» — «Ах, — воскликнула графиня, — кажется, теперь ты стала ясновидящей». — «О Господи, может быть!» — «Что ж, посмотрим». — «Он заедет к Грасьену и спросит о вас, прикажет кучеру ехать в усадьбу кружным путем, а сам направится в церковь. Затем он пройдет через кладбище и явится сюда пешком». — «Ты так думаешь?» — «Хотите держать пари на приданое для новорожденного?»

Кстати, — спросил Грасьен, — вы знаете, что Зоя ждет ребенка?

— Нет, — ответил я, — слышу об этом впервые. Прими мои поздравления, Грасьен, ты не терял времени даром.

— О! Я не таков, как знатные господа. Они откладывают все на завтра, а это завтра никогда не наступает. Зоя была права, не так ли?

— Абсолютно права. Во-первых, потому что я заехал к тебе, чтобы узнать, как у всех дела, а во-вторых, так как я собираюсь ни на шаг не отступать от того маршрута, что предвидела Зоя. Прощай же, Грасьен.

— Прощайте, господин Макс. Я вас больше не задерживаю. Желаю приятной охоты!

Еще раз пожав доброму малому руку, я направился к двери. Не успел я выйти, как он снова, напевая, принялся за работу.

Придя в церковь, я поцеловал ноги Пресвятой Девы в том самом месте, где их однажды касались губы Эдмеи, положил луидор в кружку для пожертвований и направился в усадьбу. По дороге я прошел через кладбище и сорвал цветок с розового куста, затенявшего склеп, куда мы недавно спускались.

В прихожей дома я встретил Зою. Она ждала меня, увидев издалека. (Кажется, я упоминал о том, что из окна г-жи де Шамбле открывался вид на кладбище, сад и дом Грасьена и часть деревни.)

— Я знала, что вы приедете сегодня, — сказала Зоя.

— И знала, что я зайду к Грасьену, в церковь и на кладбище?

— Я просто догадалась.

— Где госпожа? Она тоже догадалась, что я приду, и поэтому скрылась?

— О! Вовсе нет, но благочестивая бедняжка не всегда делает то, что хочет. Она попросила меня встретить вас здесь.

— Где же сама графиня?

— В гостиной, принимает гостей, пока нет господина де Шамбле.

— В таком случае, я пойду туда.

— Погодите! До чего вы нетерпеливы!

— Разве ты не понимаешь, Зоя, что мне не терпится увидеть графиню?

— Еще бы! Я понимаю, но мне надо сказать вам еще кое-что от ее имени…

— Говори.