— Ну разумеется, ты понятия не имеешь о мужских поцелуях. Абсолютно невинна и, естественно, сохранила свои девичьи страхи. Но мне понравился вкус твоих губ. Вкус страха. Правда, кто знает, может, через мгновение все изменилось бы, ты приоткрыла бы рот и с радостью впустила меня.
— Нет.
— Как странно, что я раньше не замечал, насколько ты красива. То есть видел, конечно, но никогда не смотрел на тебя как на женщину. А вот теперь… — Он протянул ко мне руку.
— Нет, — снова прошептала я, вжимаясь спиной в спинку стула, — нет.
Он выпрямился и скрестил руки на груди. Как мне удрать? Он стоит прямо передо мной, и обойти его нет никакой возможности. Лоренс вдвое сильнее меня.
— Я решил взять тебя, Андреа, как мужчина берет женщину, — произнес он. — Ты девственна. Давно уже я не имел возможности насладиться девственницей. Сама мысль об этом возбуждает меня до крайности. Можешь сопротивляться сколько угодно, но не слишком долго. Это придаст остроты моим ощущениям. Ах, почувствовать на своих бедрах твою девственную кровь, глубоко выплеснуть в тебя мое семя! Я трепещу от предвкушения! И останусь единственным мужчиной, твоим вечным хозяином.
— Нет.
Меня вновь замутило. Почему? Конечно, я боюсь и вне себя от злости, но при чем тут эта обессиливающая тошнота? Непонятно.
И тут я как со стороны услышала собственный жалкий, дрожащий голосок:
— Опомнитесь! Вы мне обещали и даже записали условие в брачный контракт. Вы мой муж только формально. Не смейте подходить ко мне, иначе я убью вас!
Я ощущала, что вот-вот впаду в истерику, и ненавидела себя за это.
— Убьете? Ничего более забавного из ваших уст я еще не слышал. — Лоренс пожал плечами. — Что же до брачного контракта… какая глупость все эти вздорные обещания! И какое отношение они имеют к моим теперешним желаниям? Брачный контракт! Ничтожный листок бумаги, на котором я поставил подпись лишь затем, чтобы обмануть ваши страхи и заставить согласиться на брак. И вы согласились. С радостью отдали руку безвредному, по вашему мнению, старику, который обещал заботиться о вас после смерти дедушки. Только взгляните на себя! Трясетесь от ужаса, лишающего вас разума и всякого соображения. Послушайте, Андреа! Все женщины в душе потаскухи. Вы просто не можете быть иной и нуждаетесь в небольшой практике, некотором опыте, который я согласен передать вам лишь для того, чтобы обнажить вашу истинную натуру.
— Бред! Не все женщины шлюхи. Моя мать была совсем не такой. Вот всем виноват отец.
Едва эти слова сорвались с моих уст, как лицо Лоренса внезапно растаяло, обратилось в ничто и меня окутала серая тьма. Я отчаянно затрясла головой и воскликнула:
— Не хочу! Не хочу туда возвращаться!
Но было уже поздно. Я пыталась ладонями оттолкнуть наплывавшую тьму, но с неумолимой быстротой опять превращалась в ребенка, перед глазами которого вновь возникли пугающие образы. Словно все произошло лишь вчера, так близко, рядом, в моей душе, и от этого не было спасения. Я пыталась забыть, но, конечно, не могла. Восьмилетняя девочка спряталась в кабинете отца, на подоконнике, за тяжелыми гардинами. И задремала над книгой, вытащенной с какой-то полки. Неожиданно меня разбудил тихий задорный смех, сопровождаемый крайне странными звуками. Я осторожно выглянула в щелку. В комнате стояли, неестественно тесно прижавшись друг к другу, мой отец и одна из горничных. И лихорадочно целовались. Он стянул с нее чепец, запустил пальцы в густые локоны; оба стонали, а она еще и выгибалась, издавая вопли.
Не зная, что делать, я притихла и уставилась на них. Отец поднял женщину, швырнул на мягкий турецкий ковер и лег на нее. Его руки мяли ее грудь, срывали одежду, а потом скользнули под юбки. Горничная, тяжело дыша, развела ноги и широко раздвинула бедра. Отец отстранился, расстегнул пуговицы панталон и вынул невероятно огромный и твердый комок плоти. Откуда он его взял? У меня не было ничего подобного!
Он сунул этот тяжелый стержень между ее ляжек! Я увидела, как она подняла ноги и обхватила ими его талию! Они целовались и раскачивались, кричали и стонали, как дикие звери, и это не прекращалось, никак не прекращалось, ни на минуту!
Перед моим мысленным взором появилось бледное лицо матери. Она как-то странно молчала. Под глазами чернели зловещие круги. Потом она вдруг истерически завопила, обвиняя отца в неверности, в позоре, который тот навлек на семью. Я чувствовала исходящие от нее волны ненависти к нему и Молли, горничной, позволившей отцу задрать ей юбки и втиснуть внутрь эту непонятную штуку. А мать все кричала, изливая свои унижение и боль. Но ему было совершенно все равно. Он посмотрел на жену, пожал плечами и ушел.
Мать неожиданно исчезла куда-то, и перед глазами всплыло лицо Молли, а в ушах зазвенели ее отчаянные крики. Я поняла, что перенеслась в помещения для слуг, на третьем этаже, и летняя жара выжгла воздух в этих крошечных комнатушках. А Молли надсаживалась все громче, и так продолжалось бесконечно долго, пока она не обессилела. Послышались озабоченные женские голоса. Она снова охнула, но уже не так громко. Гигантский живот вздымался к потолку. Она выгнулась, и потное лицо исказилось от боли. Из нее выпало маленькое, обмякшее красное тельце. И тут же фонтаном брызнула кровь, заливая постель, стекая на пол. Мои пальцы стали липкими от крови, на одежде багровели зловещие пятна. Женщины загомонили, принялись метаться, совать простыни между ног Молли.
Одна она молчала. Голова бессильно упала. Широко раскрытые, невидящие голубые глаза смотрели в никуда.
Кровь… сколько крови… огромная лужа, которая, застывая, кажется черной. И мама, моя прекрасная мама, молча стоит рядом, растерянно опустив руки. Оцепеневшая, холодная и белая как снег.
И ее шепот:
— Он убил ее. Убил и Молли. Сколько еще женщин пали жертвой его похоти? Грязное животное! Я надеялась, что он умрет, но ничего не вышло. Он будет вечно осквернять землю!
Лоренс! Он трясет меня за плечи и почти кричит:
— Ради Бога, возьми себя в руки! Чертова истеричка! Успокойся!
Я открыла глаза и снова оказалась в библиотеке, наедине с человеком, который не пощадил меня.
Такое чувство, будто я избита, растоптана, разорвана изнутри и ужасно одинока. Он здесь и хочет расправиться со мной. Прикончить, как отец — Молли.
Лоренс пристально уставился на меня. Я сознавала, что дрожу, но не могла прийти в себя.
— Как бы я хотела никогда не видеть и не знать этого… — пробормотала я.
Он отпустил меня. Я отошла, потирая ладонью лоб. Пытаясь стереть отвратительные воспоминания. Никогда за все эти годы они не терзали меня с такой силой.
Молчание все длилось, мертвенное, бесконечное, но это не имело никакого значения, ибо я пыталась изгнать свои кошмары и нависшая надо мной опасность отчего-то нисколько не пугала.
Голос Лоренса заглушил треск огня в камине.
— Кажется, теперь я понимаю, почему ты вышла за меня, Андреа. Мечтала, что я займу место твоего деда, стану беречь и защищать тебя от страхов, тех нестерпимо мучительных снов и видений прошлого, которые до сих пор тебя мучают? Нет, в твоей жизни не было места для похотливого молодого жеребчика-мужа!
Я увидела смеющегося Джона, гладившего гриву Малютки Бесс, Джона, державшего Джорджа и смеявшегося над какой-то моей шуткой. Этот смех согрел мне душу.
А теперь он сердится, и темные глаза горят гневом, потому что я жена его дяди и никогда не смогу принадлежать ему.
Мне словно ударили ножом в сердце. Я медленно покачала головой.
— Не хочешь рассказать, что натворил твой отец? Что ты видела? А может, слышала?
— Мой отец… — невнятно повторила я. — Мой отец… Что вы знаете о нем?
— В данный момент это значения не имеет. Скоро поймешь, что я знаю о твоем прошлом куда больше, чем ты предполагаешь.
Он снова наклонился надо мной. Слишком порывисто. Слишком угрожающе. И должно быть, разглядел владеющий мной всеобъемлющий страх, потому что тут же выпрямился и расхохотался. И от этого смеха у меня по спине поползли мурашки.
— О, не волнуйся, я не собираюсь тебя насиловать — просто времени нет. Хотелось бы взять твою невинность, но этому не суждено случиться. Какая жалость!