Ребята высыпали из автобуса.

— Раненые есть? — с напускной серьезностью спросил Борзов.

— Никак нет! — в подражание Жигулину выкатив глаза, крикнул Козлов.

Полковник поджал губы, чтобы не расхохотаться.

— Как фамилия, боец?

— Козлов.

— Молодец, Козлов. Только ты глаза-то так не пучь! Вольно. Встань в строй.

Гордо печатая шаг, Козлов вернулся к одноклассникам и свысока посмотрел на своих дружков — Конькова и Сарычева.

Жигулин подмигнул Умарову и тихо сказал:

— Из этого пацана настоящий «дед» со временем выйдет.


Была ночь, но военный городок не спал. Не переставая обсуждать происшествие, на полигоне готовились к ночным стрельбам. Ребята, успевшие в отличие от взрослых позабыть об аварии, с нетерпением ждали зрелища.

— А поэтому матч состоится в любую погоду, — сказал полковник. — Патронов не жалеть, — добавил он, улыбаясь.

Ночной полигон был похож на морской порт. Капитанскими рубками кораблей светились застекленные домики пультов управления. Настоящим линкором с сигнальными огнями возвышалась центральная вышка.

Оттуда, с центральной вышки, понеслись в ночь сигналы трубы. И тут же, словно катера и лодки в море, медленно, а потом все быстрее и быстрее, двинулись мишени. Началась стрельба с ночными прицелами. Целый ряд отделений вел стрельбу из положения лежа, и 5 «Б» с восторгом узнавал в некоторых автоматчиках своих спасителей.

В сумерках трассирующие пули прочерчивали разноцветные пунктирные линии. Они летели к освещенным мишеням, и ночное небо становилось похожим на гигантскую звездную карту.

Ребята с восторгом наблюдали за фантастическим зрелищем, окончательно позабыв о пережитой днем трагедии…

— А это, между прочим, совсем немало, бойцы, — подвел итог ночных стрельб полковник.

Ребят, к их восторгу, разместили в настоящих казармах. Мальчишки больше всего волновались, что не успеют утром уложиться в отведенное на сборы время, однако им хватило пяти минут, чтобы провалиться в сон. Ольге поставили раскладушку у девочек; она подождала, пока те угомонятся, и на цыпочках вышла в коридор. Огляделась, вспоминая, где дверь, и наконец выбралась на улицу.

Она сроду не курила, но сейчас понимала людей, которые в трудную минуту хватаются за спасительную соломинку папиросы. Только теперь, когда все ужасы прошедшего дня, растворившись в потоке новых впечатлений, стали казаться далекими, Ольга испытала настоящий страх — за детей, за себя. Она представила лицо бабы Шуры и даже услышала ее голос: «Ну что, Ольга Петровна, и чем кончилась твоя самодеятельность?»

— Ну что, Ольга? — произнес голос за спиной.

Ольга вздрогнула от неожиданности и обернулась. Полковник Борзов смущенно кашлянул.

— Напугал тебя? Извини. Чего не спишь? Все переживаешь?

Ольга кивнула.

— А ребята дово-о-ольны, — протянул Борзов, и было видно, что сам он тоже доволен. — Ну, наши орлы старались в грязь лицом не ударить.

— Я своим ученикам дала задание написать сочинение про подвиг, — медленно произнесла Ольга. — И они написали какие-то дежурные фразы. А мне хотелось, чтобы они… ну через себя это пропустили. — Она передернулась и покачала головой, удивляясь собственным мыслям. — Я понимаю, это звучит ужасно… кощунственно даже, но мне кажется, то, что сегодня произошло, заставит их задуматься по-настоящему… Степан Ильич, а солдат, которые нас спасли… — Ольга хотела спросить «наградят», но это звучало не так торжественно, и она, даже несколько подтянувшись и расправив плечи, закончила: —…представят к награде? Они ведь герои.

— Других не держим, — скромно сказал полковник. — Наградят, наградят, не волнуйся. Они и вправду молодцы. — Борзов подавил зевок. — Ну что, отбой? Завтра дадим твоим ребятам концерт — девушки наши старались, детишки, потом пир закатим… Или, может, им каши солдатской дать, а? Настоящей, из общего котла? Ну хоть попробовать. Как, поддерживаешь? Остальное-то — само собой, конфеты там, чай, подарки им вручим.

— Правильно, — согласилась Ольга. — Степан Ильич, вам Александра Ивановна, директор наш, просила привет передать. От себя лично и от всего нашего коллектива.

— Шура… — Полковник улыбнулся. — Спасибо. Хороший она человек, я давно ее знаю. С мужем когда-то ее вместе служили… — Глаза Борзова на миг затуманились. — Умер он рано, и единственный сын их на фронте погиб. Так что для Шуры школа — дом родной, потому как в своем-то доме ее не ждет никто… А тебя она очень хвалит, между прочим. — Степан Ильич погрозил Ольге пальцем: — Только я тебе ничего не говорил, ладно?

— Ладно. — Ольга кивнула. — Разрешите идти, товарищ полковник?

— Разрешаю.

Ольга крутанулась и тут же увязла высокими каблуками в земле.

— Эх ты, боец! — усмехнулся полковник. — Разве на таких ходулях повоюешь?

ГЛАВА 18

Голощекин перехватил Жгута, когда тот направлялся в клуб.

— Привет! — Никита пошел рядом, с трудом приноравливаясь к ленивой, вразвалку, походке Алексея.

Было раннее утро — ясное, теплое, и Жгут не торопился. Он выспался и хорошо позавтракал, слушая, как Галя взахлеб рассказывает о вчерашней аварии.

— Как твое стадо товарищей — готово? Копытами бьет от нетерпения? — спросил Голощекин.

— С Сердюком, что ли, говорил? — изумился Жгут. — Уже?

— Я ж тебе обещал. Так что дерзай, Леха, не посрами часть перед пионерами… А с Борзовым я позже переговорю, он сейчас детей в столовую повел.

— Да ладно тебе, Никита, — смутился Жгут, — не суетись. Я ж не завтра в отпуск иду.

— Тут главное знать, идешь или нет. И чем скорее, тем лучше. Я правильно понял?

— Так точно, товарищ капитан.

— Ну вот. Ладно, пока. — Голощекин сделал вид, что уходит, притормозил даже, но не остановился. — Да, Леш, чуть не забыл. Помнишь, мы в вчера с тобой насчет работенки одной говорили? Так ты поможешь?

— А что нужно?

— Ну тут такое дело… — Никита замедлил шаг. — Давай в сторонку, что ли, отойдем, перекурим.

Они сошли с асфальтированной дорожки и встали под старым тополем с обрезанной кроной — две толстые ветви торчали вверх, словно рогатка, обросшая маленькими клейкими листочками.

— Тут такое дело, — продолжал Голощекин. — Попросили меня кое-кому кое-что передать — пару-тройку раз, не больше. Понимаешь, о чем я?

Жгут помотал головой.

— Не-а, — честно признался он. — Ты поясней не можешь говорить? А то «кое-кому» «кое-куда»…

— Золотишко, — кратко сказал Голощекин.

Жгут подавился табачным дымом.

— К-какое золотишко? — Он зачем-то огляделся по сторонам и спросил почти шепотом: — Краденое, что ли? Нет, Никит, мне это не нравится…

— Да погоди ты, — отмахнулся Голощекин. — Почему ж краденое? Я что, по-твоему, барыга? Это так, песочек. Мужики на приисках моют, а заработки там — кот наплакал, мышка накакала. Ну, откладывают кое-что — жить-то потом надо. И понемногу переправляют. Ну скажи, Леш, — Голощекин заглянул Жгуту в глаза, но тот старался отвести взгляд, уставился в землю, изучая сапоги, вычищенные по случаю предстоящего концерта, — скажи, это что, справедливо — они государству миллионы намывают, а оно им — хрен без масла? Справедливо?

— Ну… Ну нет, — выдавил из себя Жгут.

В принципе он действительно так считал, но рассуждения Никиты его почему-то пугали. Не тот человек капитан Голощекин. Анекдоты травить про генерального секретаря и его сподвижников — это пожалуйста, все травят. И высшее командование называть старыми пердунами тоже не возбраняется. Но задушевные разговоры про справедливость — это не голощекинский конек.

— Так что вся работа — взять у одного человечка мешочек с песком, а другому человечку передать. И все дела. И отвалят за эти дела хорошие деньги. — Никита заговорщически понизил голос. — Очень хорошие, — уточнил он. — Поделим по-братски, жен своих в теплые края свозим, полюбуемся, как они, стройные, загорелые, в купальничках, на пляже ножками своими изящными песочек взрыхляют… А, Леш? Как ты на все это смотришь?

Жгут поднял глаза:

— Хорошо смотрю, только…

— Ну, значит, я на тебя рассчитываю? — перебил его Голощекин и уже отвел руку, растопырил пальцы. — Давай пять-то!

— Я, Никит, на купальнички хорошо смотрю, — пояснил Жгут. — Но мне чего-то не хочется за это зрелище потом самому песочек на карьере своими изящными ножками взрыхлять. А также ручками, лопатами и кайлом.