— Заставил? — переспросила Элинор. Это уже интересно.
— Да. Дядя Шей сказал, что папа приказал им уйти из дома.
— Вот как? — Это могло означать многое, но, прежде всего то, что Себастьян что-то замышляет.
— Дяде Закери, наверное, не хотелось идти, потому что перед уходом он произнес несколько плохих слов, — сказала Пип.
— Такой уж он, твой дядя, — сказала Элинор и, взяв племянницу за руку, стала подниматься по лестнице в детскую. — Должна ли я надеть на чаепитие шляпку?
Пип отмахнулась свободной рукой.
— Мисс Хулиган и Лютик будут без шляп, так что тебе тоже не обязательно надевать. К тому же я не люблю носить шляпы — ленточки царапают подбородок.
— Я тоже не люблю. Насколько я поняла, кукла, и ослик тоже приглашены? А одета я подобающим образом?
— На чаепитие каждый надевает то, что хочет. Я не щепетильна, — заявила Пип.
Боже милосердный! Элинор вспомнила, как сама в шестилетнем возрасте устраивала чаепития, приглашая на них братьев, каталась верхом на лошадях и прыгала р озеро в одной сорочке. Ей тогда и в голову не приходило, что всего через несколько лет она этих удовольствий лишится. Элинор сжала ручку Пенелопы.
— Это будет очень приятное чаепитие.
— Великолепное чаепитие, — поправила ее Пип.
— Да, конечно, дорогая, — улыбнувшись, согласилась Элинор.
Если Мельбурн ожидал, что Валентин обеспечит круглосуточное наблюдение за его сестрой, то его ждало горькое разочарование. Скрестив руки на луке седла, маркиз наклонился вперед и наблюдал, как Элинор, оставив Кобб-Хардинга на подъездной дорожке, скрылась за дверями Гриффин-Хауса.
Он сосчитал до десяти, потом, сочтя свой долг на сегодняшний день выполненным, повернул Яго в сторону «Иезавели». Если ему удастся немного выиграть, то можно считать, что его прогулка была не совсем пустой тратой времени.
Он ушел из «Иезавели», выиграв достаточно, чтобы расплатиться за поздний ленч и бутылку отличного кларета, и, вполне довольный собой, поехал домой, чтобы переодеться к ужину.
— Есть какие-нибудь новости? — спросил он у дворецкого.
— Вам пришло письмо, доставленное частным курьером, милорд, — сказал Хоббс, подавая конверт на серебряном подносе.
Валентин взял конверт. От кого бы это? — подумал он. Может быть, от леди Мэри Куэнтон? Или от Лидии?
Он развернул письмо и свободной рукой отдал Хоббсу бутылку кларета.
— Открой, — сказал он, направляясь в свой кабинет, чтобы прочесть письмо без посторонних.
Письмо, написанное размашистым четким почерком, было по-деловому кратким:
«Деверилл! Согласно календарю Элинор, она приняла приглашения на следующие мероприятия…»
Маркиз потянулся за сигарой.
— Ты, видно, шутишь, Мельбурн, — пробормотал он, опускаясь в кресло. Дальше следовал подробный перечень мест, дат, времени проведения мероприятий. Герцог вовсе не шутил. Он был чрезвычайно серьезен.
«Большая часть этих мероприятий не требует твоего присутствия, но, как ты сам видишь, в промежутках между ними остается много неучтенного, времени. Именно это ты и должен принять во внимание.
Мельбурн».
Сначала Валентин хотел разорвать записку на мелкие части и швырнуть в огонь. Но внизу страницы крупными буквами Себастьян нацарапал: «ТЫ ДОЛЖЕН МНЕ».
Слава Богу, Хоббс выбрал имение этот момент, чтобы постучать в дверь и войти со стаканом кларета на подносе.
— Что-нибудь еще, милорд?
— Да. Принеси мне всю бутылку. — Когда дворецкий вышел, Валентин пробежал взглядом по перечню мероприятий. — Ну, черт возьми, после этого попробуй только не разорвать мою долговую расписку, Мельбурн, — проворчал он, отхлебывая глоток.
Пробелы в ее расписании займут все его свободное время и даже больше. А, кроме того, ему придется следить за ней так, чтобы она этого не заметила. Если Элинор поймет, что он выступает в роли ее ангела-хранителя, она никогда его не простит — а это почему-то казалось ему очень важным.
Поскольку, согласно ее календарю, мероприятием на сегодняшний вечер был ужин с леди Барбарой Хаусен и ее семьей, ему было нужно до бала у Хэмптонов решить, что делать дальше. И конечно, присутствие на этом весьма банальном мероприятии лишит его возможности побывать на более интересном суаре лорда Белмонта, назначенном на тот же вечер, с присущей ему атмосферой греховности.
Он вдруг неожиданно улыбнулся, подумав, что Элинор завтра вечером, несомненно, продемонстрирует миру еще одно творение мадам Констанцы. Он надеялся, что оно будет в красных тонах.
— Нелл, уже почти восемь часов! — послышался из-за двери ее спальни голос Закери. — Ты готова?
Элинор снова повернулась перед зеркалом. Платье доставили всего час назад, а ей нужно, по меньшей мере, в десять раз больше времени, чтобы привыкнуть видеть себя в нем.
— Силы небесные! — пробормотала она, проводя пальцами по краю глубокого декольте, едва скрывавшего упругую девичью грудь. — Я чувствую себя буквально голой.
— Вы не хотите слушать моих возражений, миледи, — сказала Хелен, набрасывая серебристую шаль на ее плечи. — А что скажут ваши братья?
Она уже подумала об этом. Несмотря на договоренность, они не позволят ей выйти из дома, пока не увидят, что на ней надето. А когда она скажет, что они не сопровождают ее на бал, будет еще хуже.
— Пора, наверное. Пожалуйста, скажи Закери, что мы испробовали холодные компрессы, но у меня по-прежнему ужасно болит голова, и я никуда не поеду.
— Вы хотите, чтобы я сказала ему это? — удивилась Хелен.
— Я это сделать не могу, — шепнула ей Элинор. — И поторопись, пока он не выломал дверь.
Хелен сделала то, что приказали. Считая, что с братьями обо всем договорилась, Элинор решила, что может теперь беспрепятственно выходить из дома в чем угодно, садиться, в чей угодно экипаж, не давая никаких объяснений, при условии, разумеется, что готова отвечать за последствия. Но, по правде говоря, она хорошо понимала, что эта «декларация» — всего лишь клочок бумаги, что братья за двадцать один год ее жизни привыкли вести себя по отношению к ней покровительственно и что этого уже не изменишь. Так что лучше не искушать судьбу и не заставлять их принимать крутые меры.
Хелен закрыла дверь и, повернувшись, прислонилась к ней спиной.
— Я попаду за это в ад, — пробормотала она.
— Вздор! — сказала Элинор. — Когда я прибуду на бал, они поймут, что это я заставила тебя солгать. Я просто пытаюсь избежать ненужных, неприятных разговоров.
— Да, миледи. Но что нам делать теперь?
— Мы увидим из окна, когда они уедут, а потом спустимся вниз, и будем ждать моего сопровождающего.
Она заставила Хелен смотреть из окна, потому что нельзя было допустить, чтобы братья заметили ее или ее распущенные волосы, украшенные красными ленточками. Скоро они увидят ее на балу, но там они уже ничего не смогут сделать ни с ее прической, ни с ее платьем. Элинор знала, что хотя ее наряд может вызвать толки, никакого скандала не случится, что бы ни думали по этому поводу ее братья.
— Они уехали, миледи, — сказала через некоторое время Хелен. — Клянусь, его светлость посмотрел мне прямо в глаза.
— Даже если и так, это ничего не значит, — успокоила ее Элинор, почувствовав, как по спине пробежали мурашки. Она сделает то, что задумала, — продемонстрирует полное пренебрежение ко всему, чего, возможно, желает Мельбурн. Вот она, свобода, вот она, романтика — это приятно возбуждало, хотя и требовало больших затрат нервной энергии. Она вдруг подумала, что интересно было бы узнать, как удается Девериллу жить такой невероятно напряженной жизнью и не заработать апоплексический удар.
Они поспешили вниз. Стэнтон выглядел так, как будто предпочел бы умереть на месте, нежели нести ответственность за то, что выпустил ее из дома. Но она одарила его своим вариантом гриффиновского сердитого взгляда, и он промолчал. Когда снаружи послышался шум подъезжающего экипажа, дворецкий без слов открыл дверь.
Это был не экипаж, поправила себя Элинор, выходя из портика. Это снова прикатил гоночный фаэтон.
— Нет необходимости брать с собой дуэнью, — сказал Стивен, очевидно, заметив ее вопросительный взгляд. Он подал ей руку и помог сесть на высокую скамейку. — К тому же, если возникнет необходимость, мы сможем быстро уехать.