Сюзанна Энок - Грех и чувствительность

Ее приключение, то, что она была с ним близка, сама просила его об этом — как это расценить? Она не знала, что и думать. И, как ни удивительно, ей страстно захотелось поговорить с Валентином. Нет, не орать на него снова, а просто узнать, что он думал на самом деле и, что еще важнее, что он чувствовал, когда они оба участвовали в ее так называемом «мятеже».

Хотя вполне возможно, что после всего, что она ему наговорила, он больше никогда не захочет с ней разговаривать. Валентин никогда не поцелует ее, не прикоснется к ней, а завтра он, вполне возможно, появится под руку с какой-нибудь хорошенькой, увлеченной им женщиной, чтобы сделать вид, будто никогда вообще не интересовался Элинор. А может быть, и правда не интересовался?

Она закрыла лицо руками и сидела, покачиваясь вперед-назад в своем удобном кресле. Какой бы ни состоялся у нее разговор с Мельбурном, когда она якобы все обдумает, она знала заранее его результат. Ее брат даст ей список из нескольких фамилий и позволит выбрать из них одну, как будто это означает свободу выбора. После этого он организует церемонию бракосочетания.

Элинор казалось, что она еще никогда не чувствовала себя такой одинокой, а единственным человеком, с которым ей больше всего хотелось бы поговорить, которого она считала своим другом, оставался Деверилл. Похоже, что ее сердце не собиралось воспринимать то, в чем был уверен разум: Валентин отказался от нее, потому что с ней связано слишком много проблем. И ей необходимо отпустить его и сосредоточиться на том, чтобы сделать свое будущее хотя бы сносным.

Куда ни кинь…

Самое худшее заключалось в том, что она все сотворила своими руками. Она хотела набраться нового опыта, по-другому взглянуть на жизнь, но, очевидно, как предупреждал ее Мельбурн, за все приходится платить. Она бы только предпочла, чтобы цена не оказалась столь ошеломляюще высокой.

— Тетя Нелл! — тихо постучала в дверь Пип. Видно, они послали ее для переговоров. Смелый ход!

— Что ты хочешь, дорогая?

— Ты спустишься к ужину?

Элинор поморгала и, повернувшись, взглянула и окно. За стеклом была тьма, и только редкие газовые фонари освещали притихшую улицу. Силы небесные! Она проплакала целый день. Но если спуститься вниз, то начнется очередная битва, а она была к ней не готова. Пока.

— Нет. Попроси, пожалуйста, Хелен принести мне чего-нибудь. Я тебе заранее благодарна.

— Элинор, ты не можешь вечно сидеть там взаперти.

Она так и думала, что где-то поблизости притаился Себастьян.

— Я знаю. Это только до завтра. Брат немного помолчал.

— Ладно. Ты не в тюрьме. Я просто хочу, чтобы ты побыла дома, пока мы не оценим ущерб, который может причинить Кобб-Хардинг.

— Я никуда не уйду, — ответила она, приложив к двери ладонь. — Спасибо, что даешь мне немного времени.

— Мы увидимся с тобой утром.

— Спокойной ночи, тетя Нелл. Не печалься. Если ты захочешь, чтобы я помогла тебе завтра, дай мне знать.

— Спасибо, Пип. Спокойной ночи.

Хелен принесла ей ужин и помогла поставить на место мебель.

— Приготовить постель, миледи?

— Нет. Я сделаю это сама. Ты можешь идти. Посуду я выставлю за дверь.

— Хорошо, миледи. В котором часу разбудить вас утром?

Элинор даже улыбнулась. Некоторые вещи никогда не меняются.

— В половине восьмого, пожалуйста. Спокойной ночи, Хелен.

Служанка сделала книксен.

— Доброй ночи, миледи.

Сидя у туалетного столика, Элинор равнодушно посмотрела на еду. У нее не было аппетита. В голове проносились обрывки воображаемого разговора с Валентином, после которого он падал на колени, признавался в любви и просил простить за обман. Она вздохнула. Все это выглядело очень приятно, однако более невероятное развитие событий было трудно себе представить.

Закончив ужин, она выставила за дверь посуду, и целый час бесцельно бродила по комнате, четыре раза садилась в кресло, пытаясь читать, три раза принималась писать письма, но все у нее валилось из рук.

— Черт возьми! — пробормотала она. — Ложись-ка лучше спать, Элинор. Утро вечера мудренее.

Валентину удалось найти Трейси в третьем по счету клубе, которые он объезжал этим утром. Герой войны был спокоен и уверен в себе и, по всей видимости, даже не подозревал, что сегодня у него, вполне возможно, появится шанс породниться с одним из самых могущественных семейств во всей Англии. Хорошо еще, что этого не случилось вчера, когда Валентин замышлял планы и тут же их отвергал, опустошая при этом бутылку виски. Если бы такое уже случилось, Трейси, несомненно, завтракал бы сейчас в компании своей будущей родни.

Валентин уселся за стол в противоположном конце комнаты — достаточно далеко, чтобы его не заметили, но достаточно близко, чтобы можно было видеть все, что могло произойти. Трейси заказал себе яичницу из двух яиц с ветчиной, а Валентин ограничился тостом и чашечкой кофе. Что-то пошло не так. Это у Трейси должен был отсутствовать аппетит от беспокойства о том, сочтут ли его Гриффины — особенно Элинор — достойным войти в их клан.

Валентин вчера не только пил и составлял всякие планы, но и немало времени посвятил копанию в себе в попытке объяснить, почему он вдруг решил ни за что не отдавать Элинор никакому другому мужчине. Как же случилось, что мысль о том, чтобы исправить в глазах Элинор свою репутацию, раз появившись в его мозгу, не пожелала оттуда исчезнуть?

Видит Бог, если бы он вдруг решил жениться, то мог бы заполучить любую женщину, какую пожелает. Даже замужнюю можно было бы, наверное, уговорить оставить мужа, если убедить должным образом. Проблема заключалась в том, что он не хотел никакой другой женщины. А Элинор оставалась недосягаема. Он мог лишь беседовать со священником да замышлять побеги в Гретна-Грин. Но ведь он маркиз Деверилл. А представители этого рода не трусят, не смущаются, не поступаются собственными принципами и не теряют голову из-за женщины.

Самое трудное время настало перед рассветом. Он перепробовал множество слов, таких как «обладание», «наваждение», «досада», «ревность», чтобы определить, почему он испытывает такое чувство по отношению к Элинор, а потом внезапно, как озарение, возникло то самое, единственное, правильное слово. Любовь.

Идеальное слово. Но это уж была какая-то бессмыслица. Разве мог он любить Элинор, если даже не верил в существование этого чувства?

Хотя, как только нашлось это слово, он уже не мог от него отказаться. Так что независимо от того, сумеет ли он чего-нибудь добиться или нет, сможет ли даже произнести вслух это слово, стало ясно, что он любит Элинор Гриффин, а теперь вот может ее потерять.

Трейси закончил завтрак и отправился на аукцион чистокровных лошадей. Валентин последовал за ним. Ему желательно было узнать из первых рук, что затевает Мельбурн, как братья планируют дальнейшую жизнь Элинор, хотя понятия не имеют, что на самом деле она хочет, что ей нужно и чего она заслуживает.

Через двадцать минут после того, как Трейси уселся на место, чтобы участвовать в аукционе, к нему подошел лакей в ливрее цветов дома Гриффинов и передал ему записку, Проклятие! Они времени не теряют! Конечно, Трейси может, в конце концов, понравиться Нелл. Возможно, она даже будет с ним счастлива. Но этого нельзя допустить! Не должен он сидеть, сложа руки, зная, что мог бы соединить с ней свою судьбу.

Значит, пора действовать — и пропади пропадом все последствия! Сделав глубокий вдох, Валентин подошел к герою войны.

— Добрый день, Трейси. Вижу, тебе выпала честь получить корреспонденцию от Мельбурна, — заметил он, жестом указывая на записку.

— Привет, Деверилл. Да, насколько я понимаю, сегодня после полудня мне назначена аудиенция.

— Причину знаешь?

Джон взглянул на него.

— Да, есть одна мысль. Но если ты не в курсе, то мне, я полагаю, не следует обсуждать с тобой этот вопрос.

— Разумеется, я знаю, зачем тебя приглашают, — сказал Валентин, стараясь говорить в своей обычной беззаботной медлительной манере. — Ты заинтересован в этом браке?

— Любой был бы заинтересован. Ведь леди Элинор красавица.

— И приданое тоже нешуточное. Трейси нахмурился.

— Позволь спросить, почему тебя это интересует?