Алёна Тим - Грусть любви

– И поэты люди. Ты знаешь, поэты даже занимаются сексом.

– Я тоже поэт. Занимаюсь сексом и люблю отбивные, – обиженно произнесла Аля, пытаясь защитить «расу», к которой сама косвенно принадлежала.

Заведение, в которое Влад привел девчонку, как он называл ее, было построено в виде крестьянской избы. Худощавый паренек вышел им навстречу.

– Владище, какими морями! – воскликнул сочувствующий поэтам юноша, напоминающий на вид отстрелянного диссидента.

– Жек, мы поесть. Голодны, как шакалы.

– Да, я знаю, как голодны бывают люди искусства. Мне это не в новинку.

Алька выбрала место у окна с видом на какой-то прудик, в котором плескались уточки, словно заскучав, она пыталась сосчитать их. Прудик был похож на детскую ванночку с пластмассовыми уточками-игрушками.

Влад вышел на улицу в одной футболке. И только сейчас Аля обратила внимание, как он был похож на Нептуна. Она подумала еще, что прудик был маловат для такого Нептуна. За все это время ей ни разу не приходила в голову мысль рассмотреть тело неожиданного спасителя. Он был крепко сложен, на каченные мышцы выделялись из-под футболки с надписью «Меня интересуют только мыши, их стоимость и где приобрести». Алька усмехнулась: под курткой она и не разглядела, что спаситель взял с собой на ужин и чувство юмора.

Жека, которого они встретили у входа в заведеньице, был его владельцем. Он был большим поклонником поэзии. Когда-то он очень хотел набрать вес, почему и стал качаться и есть мясо, но лишь перешел на изощренные способы его приготовления, что не решило проблемы, но помогло изобретению сотни рецептов, по которым теперь подавали блюда в избушке, построенной на деньги его отца.

Тем не менее, в этой черной атласной рубашке и с маленькой бородкой он был вполне привлекателен. Однако, боясь остаться одиноким, он женился на первой поэтессе, посетившей заведение, и которая попросила назвать его «У музы за пазухой». Никак иначе, о чем ничуть не жалел Жека, хотя многие и считали его собственную музу несколько толстоватой. Ведь она была в два раза шире Жеки.

Жека подошел к Альке и сообщил, что сегодня «У Музы за пазухой» проходит слэм-битва о сексе и водке, и что если у Али есть, что продекламировать, он будет рад предоставить микрофон любовнице его друга.

На слово «любовница» новая подруга моряка не успела однозначно отреагировать, а диссидент в атласной рубашке уже объявлял о начале мероприятия, которое в этот раз проходило, по его словам, под эгидой тридцатилетия одного из завсегдатаев.

– Что это? Куда ты меня привел? – Аля заглянула в янтарные глаза.

Влад молчал в надежде, что пряностный запах блюда от шефа прервет этот разговор, и он постебется над подпольными стихами. Но Аля, донимавшая его вопросами, натыкаясь на молчаливый янтарный взгляд, вышла на сцену.

Она вырвала микрофон у нахохлившегося владельца рубленого дома.

– Итак, первое стихотворение, из цикла «Водка и женщины».

– Их было двое – в одной постели, – проговорила Аля, как можно сексуальней.

– Она курили, наверно, с похмелья, – это предложение вызвало шепоток среди немногочисленной публики. А Жека довольно улыбнулся, понимая, что название вечера оправдывается.

– Развратник и девчонка со сломанной душой, – Влад, который наблюдал за происходящим, даже отметил, что некоторые из присутствующих уже начали переживать катарсис и тоску по первому сексуальному опыту.

– Их было двое, им было хорошо, – почти прокричала Аля.

– И ласка за лаской… по простыням, – Аля говорила слово «ласка» так, как будто ласка – это все, что было сейчас нужно этим голодным недоласканным поэтам. Некоторые из поэтов вздохнули, а некоторые усмехнулись.

Сочетание ее опыта и детскости всегда магически действовало на мужчин.

– Скользили назло кошмарным снам.

Древним приемом… – тут Аля сделала шумный вдох… – … с учащенным дыханьем.

Даже Влад удивился. Но Аля остановила его эротическую фантазию концовкой стихотворения.

– Прикинувшись легким, чтоб его не заметили.

Поэты аплодировали. Впервые поэты аплодировали Але.

– Молодец, девчонка! Еще! – раздалось с разных сторон.

Аля выбежала из «У Музы за пазухой», чуть не наступив в «ванночку в уточками». Влад, конечно, бросился за ней и все-таки наступил в многострадальный прудик.

– Солнце, это отличное стихотворение, – кричал он ей вслед, пытаясь подогнуть намокшую брючину.

Аля пробиралась сквозь какие-то кусты.

– Да подожди, солнышко, куда же ты?

Он настиг ее, сделав несколько прыжков на бегу и схватил своими сильными руками за ее дрожащие плечи.

Она всхлипывала, как только может всхлипывать ребенок.

– Боже мой, Влад, Боже мой! Как я стара!

Он молчал. Он готов был слушать, даже если это будет больно, скучно, тревожно, депрессивно, но он был готов. Потому что Влад помнил свои слова.

Он обещал ей кое-что…

– Их было много, а может, их было мало. Я не знаю. Они были разные: добрые, жестокие, но их одно объединяло – они все хотели меня. Иногда они хотели меня до агрессии, как будто я что-то должна им, понимаешь… Но почему я им должна что-то? Иногда я даже думала, что я им действительно что-то должна, а поэтому я давала им то, что они хотели. Но теперь я не знаю – зачем?

Иногда я в постели начинаю делать то, что делали другие, думая, что другие это повторят. Но они не повторяют это. И только два раза – только два – я вспоминаю с упоением. У меня было ну…

– Ну?.. – Владу стало любопытно.

– Раз пятьдесят.

– Я не понял, все вместе раз пятьдесят, или как?

– Все вместе. А иногда один раз было двадцать, и это оставляло только раны.

– На душе?

– Да, Влад, на душе. И еще микротрещинки.

– Микротрещинки…, – Влад вздохнул, – и раны на душе.

– Этих мужчин было, не знаю, много или мало. Когда у меня спрашивают, много их было или мало, я отвечаю, что не много… и не мало. Потому что их было меньше десяти, но больше пяти. И они никогда не верили мне. Один пытался изнасиловать меня, но мой организм не позволил ему это сделать. Понимаешь, не позволил. Все сжалось, тогда он сделал это другим способом, – Аля вздрогнула, и это вздрагивание было сильнее, чем все остальные…

А другой, которого я любила, любила безумно – я просто выдумала это безумие и жила в нем! – он не верил, что я у него первая, впрочем, я и сама не верила. Но он сделал это со мной, когда был пьян. А третий трахатель, с которым мы трахались, как кролики, больше ни с кем я так, пожалуй, не трахалась, он не поверил, что это у меня был третий раз, – он ржал, понимаешь, надо мной и все время издевался, что я так сказала.

А потом их было много разных. Некоторых я чувствовала внутри сильно, некоторых почти не чувствовала, пока мне все это не осточертело. Я только помню, помню своего первого мужчину, в которого была безумна влюблена. Он не хотел меня трахнуть. Он меня ласкал. Он ласкал меня и целовал всю ночь, как в этом стихотворении, понимаешь, и ни разу не повторился в своих ласках. Ты знаешь, что на свете есть миллион способов любовных прикосновений, но из тех, других, больше никто этого не знал. И он всегда молчал. А я придумывала, придумывала, что он говорит, думает. И однажды, когда выяснилось, что тот, кого я выдумала – это не он, он ушел. Но его ласки и его поцелуи остались реальными.

Аля плакала. Влад держал ее крепкой хваткой за плечи, как будто боясь, что она упадет.

– Я вообще хотела стать актрисой, я хотела играть, – она разрыдалась еще больше, и несколько слез упало на пальцы скульптора.

– У меня было 10 мужчин, у меня было 10 работ, – Аля явно стала округлять числа, – но в итоге я одна, понимаешь, в итоге, когда их нет, я одна посреди этого поля, где никого нет, никто не хочет понять меня или услышать… никто не слышит меня…

Влад не шевелился: что-то тяжелое давило на него, но он продолжал слушать плачущий голос Апьки, голос капризного ребенка, который, как она сама считала, рано постарел.

– Е-мое, мне будет 25, а я никто. Я все попробовала: и секс, и наркотики, и рок-н-ролл. Ты знаешь, я ведь училась танцевать акробатический рок-н-ролл. Я работала в газетах, фотографировала мебель. Делала репортажи о бывших узниках концлагерей, и как инвалиды прыгают с парашютом. Неужели это все, чем можно занять жизнь? Я разрабатывала сайты, я расклеивала объявления и пересмотрела все фильмы, которые шли в кинотеатрах. Я закончила универ и дцать курсов по новым технологиям. И куда, куда я пришла? Я ненавижу родителей, ненавижу свои профессии, и они ненавидят меня. Да, я даже трахаться не хочу. А то, что я хочу, я не могу. Я просто, наверное, псих, у которого ничего и никого нет. А то, что я хочу, я не смогу.