— Ты хоть понимаешь, как наивно это звучит?
Я изумленно уставилась на него. Чувствую пульсацию на шее и как сильно колотится мое сердце.
— Знаешь, что? Почему бы нам не созвониться и не поговорить об этом позже? Когда ты перестанешь вести себя, как полный мудак.
Он ошарашенно поворачивается ко мне.
— Мудак? — закрыв глаза, он глубоко вдыхает и выдыхает, снова открыв их. — Да, будет лучше, если ты сейчас уйдешь.
Миа забирает из моих дрожащих рук уже третью кружку кофе.
— Милая, думаю в тебе уже достаточно кофеина.
Она отказалась от драгоценного времени с Анселем, чтобы встретиться со мной, когда я на нервах.
Застонав, я роняю голову на руки:
— Это я тупица? Или он тупой?
Лола откусывает свой черничный маффин.
— Думаю, оба.
— Пожалуйста, кто-нибудь, объясните, как устроен мужской мозг? Сначала он злился из-за мамы, потом я была готова подарить ему лучший на свете минет, потом хотела спасти его бизнес, после чего он берет и показывает мне свой мужской характер, — я чувствую, как возвращаются слезы. — Какого черта вообще произошло?
— Если вкратце, — начинает Лола, — то ты его потенциальному будущему партнеру во всех подробностях рассказала о его проблемах и предложила то, что, по сути, он предоставить не может.
Я издаю длинный стон:
— Боже, когда ты так говоришь, я чувствую себя идиоткой.
С выражением «что поделаешь?» на лице Лола сочувственно подмигивает.
— Утром я встречалась с Сальваторе, и все было замечательно, Лола. Конечно, это рискованно, но если бы он выключил свой режим пещерного человека и подумал. — глядя на девочек, я прошу: — И кстати. Ничего не рассказывайте Оливеру и Анселю. Финн им еще об этом не говорил.
Лола тут же кивает, но вот Миа ерзает на стуле и, наконец, говорит:
— Хорошо. Но, я надеюсь, он скоро сам им расскажет, потому что секреты между мной и Анселем до добра не доводят.
— Знаю, Сахарочек, прости, что поставила тебя в такое положение, — я тянусь через стол и накрываю ее руку своей. — Но не будем забывать, что именно твой болтливый муженек проболтался Финну про мамин рак, так что теперь вы оба мои должники.
— Не переживай, я как раз придумываю ему наказание, — шутит она.
Я смеюсь.
— Ты монстр.
— Сама подумай. Ансель на половину Адонис, а на половину щеночек. Ты серьезно думаешь, что я могу злиться на него за то, что он беспокоился о тебе, но не должен был говорить о твоей маме? — она приподнимает бровь, как бы говоря, что прекрасно знает ответ на свой вопрос.
Я снова опускаю голову на руки.
— Нет. Он у тебя просто чудо, а я сама дура, что, как обычно, полезла в чужие дела. Хотя раньше все получалось.
— А теперь объясни, что между вами происходит? — спрашивает Миа. — Мне казалось, что вы просто спите, потом перестали, а теперь ты вон в каком состоянии. Не хочу указывать на очевидное, Харлоу, но раньше ты не собирала экстренное собрание для обсуждения парня.
Лола кивает.
— Я была уверена, что ты единственная женщина в мире, у которой к двадцати двум годам не было ни одного кризиса в отношениях с парнями.
— Вчера ночью мы признались друг другу в любви, — шепотом признаюсь я.
— Что? — одновременно восклицают они, да так громко, что обернулись несколько посетителей.
— Господи, успокойтесь, истерички, — раздосадованная сама на себя говорю я, посмеиваясь. Что-то они слишком обрадовались. — Сначала он был просто забавным отвлечением от проблем с мамой и отсутствия хорошей работы, плюс еще этот кризис двадцатипятилетия, и ни один уважающий себя тридцатилетний мужчина не будет нормально к такому относиться.
Схватив салфетку, я начинаю рвать ее на мелкие кусочки.
— Потом я стала думать о Финне больше, чем о ком-либо другом, да еще эти его проблемы с лодкой, о которых я узнала уже позже. Вот тогда мы и решили немного поостыть.
— И что? — интересуется Миа.
— И… потом я начала думать, как решить его проблему, и мы стали все больше времени проводить вместе, потому что вы, придурки, заняты или на работе, или с мужьями, или ужасно рассеянные рядом с откровенно влюбленным мужчиной.
— Подожди. Что? — спрашивает Лола.
Не обращая внимания на ее вопрос, я тихо продолжаю:
— Финн милый и веселый, и не из болтливых, что для меня так непривычно, ведь я выросла в семье, где все всегда обсуждается. И он горячий. Боже мой, девочки. Финн в постели — это что-то. И совсем он не похож на всех слюнявых маменькиных сынков Ла-Хойи, он настоящий мужик и не плачет из-за сломанного ногтя. Финн может порушить твою вагину и воссоздать все заново для себя, — засучив рукава свитера, я продолжаю, понизив голос: — Он смотрит на меня с обожанием, подшучивает надо мной — как оказалось, мне это нравится — и мне кажется, что он мой единственный, — мне уже не важно, что я сейчас лепечу, лишь бы выговориться. — Он смотрит на меня, будто у нас есть маленький секрет, и так оно и есть. Мой же секрет в том, что я чертовски его люблю, а он повел себя как придурок.
Миа берет меня за руку и переплетает пальцы.
— Харлоу?
Я смотрю на нее. Миа и Ансель были женаты с июня, и всего пару месяцев назад у них была крупная ссора, такая ужасная, что, глядя на Миа, казалось, будто она потеряла самое дорогое в жизни — это было даже ужасней ее аварии, уничтожившей ее мечту о танцах.
Поэтому сейчас я прекрасно понимаю, что она собирается сказать.
— Ты должна все исправить, — говорит она просто. — Он злится, а тебе больно. Но как бы банально это ни звучало, все это такие мелочи. Иди и поговори с ним.
Схватившись за R2-D2, я стучу в дверь Оливера, и моя душа уже где-то в пятках или, может, отделилась от тела и улетела куда-то далеко. Грузовика Финна на парковке нет.
Оливер открывает дверь без рубашки, в штанах, сидящих слишком низко и открывающих слишком много тела парня, который навсегда должен остаться во френд-зоне. Он явно только что из душа, волосы мокрые и растрепанные, а очки слегка запотевшие. Даже с подступившей в горле паникой мне не нужно много времени, чтобы еще раз убедиться, как мило они бы смотрелись с Лолой, соберись он с духом во всем ей признаться.
— Ждешь кого-то? — не опускаясь взглядом ниже его лица, интересуюсь я.
Он откусывает яблоко и жует его с кривой усмешкой. Наконец, дожевав, он отвечает:
— Думаю, мы оба знаем, что нет, — он снова подносит яблоко ко рту и добавляет: — Оделся во что попало, также, как и ты, когда дома одна.
— Ты один? — повторяю я. — Потому что Финн уехал?
— Да, час назад.
— Уехал в…
Оливер показывает на север.
— В Канаду, — его австралийский акцент очень смешно коверкает слова, и большую часть понимаешь чисто логически, но я сообразила, что именно он сказал, а вот мой упрямый мозг никак не мог понять, как Финн мог уехать, не попрощавшись со мной.
Он уехал и даже не поцеловал на прощание или не удостоверился, что я не беременна после нашего спонтанного секса в машине, да и вообще не найдя меня. Что за мудак.
Неожиданно я так разозлилась, что захотела взять чертово яблоко Оливера и швырнуть его об стену.
— Вчера ночью я сказала, что люблю его, — сама не знаю, зачем я это говорю Оливеру. Словно он тоже должен знать. И мне становится чертовски хорошо: теперь он знает, от чего у меня закипает кровь, и что от этой злости и боли хочется орать. Я хотела подтверждения, что Финн настоящий засранец — я его получила. — Что самое прекрасное в этом? Он признался первым. А теперь он свалил к херам и даже не попрощался?
Если Оливер и удивлен, виду он не подает. Думаю невозмутимость — это его супер-сила. Я всегда знала, что у этого ботана она должна быть, и, глядя на его невозмутимое лицо, даже Святой Троице пришлось бы гадать, о чем он думает. Как жаль, что Лолу не особо интересует, что он мог бы ей предложить. Похоже, что они до конца своих дней будут похоже на героев «Остатка дня»[27].
— Хочешь зайти? — спрашивает он.
Покачав головой, я скрещиваю руки на груди. На улице 20 градусов тепла, а я мерзну. Так и бывает, когда тебе разбивают сердце? Словно в грудь вонзили горячий кол, но при этом холодно, невозможно свободно вдохнуть и хочется расплакаться на так некстати голом плече Оливера.