Дэн улыбнулся.

– Верно, но насчет красного я уверен. К тому же не только ты одна не была в Мексике – в это легко поверить. И я уже знаю твою любовь к цифрам, поэтому 157 – это подсказка. Правда, я никогда не слышал этой песни.

– Я могла бы спеть ее для тебя, – сказала я, – но ведь она не имеет конца.

Я снова легла на спину и стала смотреть в потолок. Примерно с минуту я наблюдала за тем, как лениво вращаются лопасти вентилятора. Дэн не двигался. Он лежал на боку и смотрел на меня. Я чувствовала его взгляд.

– Ты знаешь про любовь к цифрам? – спросила я легко, небрежно, словно я спрашивала просто так, от нечего делать.

Дэн протянул руку и намотал прядь моих волос на палец.

– Да.

– Это… это так очевидно? – спросила я, не отрывая взгляд от потолка. На нем было тридцать четыре трещины.

– Нет. Просто я заметил, что ты всегда точно знаешь точное число чего бы то ни было. Сколько раз мы объехали квартал, чтобы найти место для парковки. – Я услышала в его голосе необидную насмешку. – Сколько шариков в вазе.

– В день, когда я ее уронила.

– Да.

Я сделала ровный вдох, стараясь, чтобы меня не слишком сильно волновал тот факт, что Дэну стала известна эта черта моего характера. Странное это было чувство. И оно смутило меня куда более сильно, чем то, что он видел меня почти в любой сексуальной позе. Я чувствовала себя обнаженной больше, чем когда я была без одежды.

– Тебе не нравится, что я об этом знаю.

Я повернулась на бок, отворачиваясь от него.

– Нет, Дэн, не нравится.

Он коснулся моего плеча, подвинулся ко мне. Наши ноги подошли друг к другу как кусочки пазла, как если бы мы были вырезаны из воска, чтобы потом быть склеенными вместе. Дэн вздохнул. Я почувствовала его дыхание на своей коже.

– Почему, Элли? Почему это важно?

Я не могла говорить. Не могла объяснить, почему считать для меня так важно. Что я привыкла к этому, так как это позволяло мне не думать о вещах, которые причиняли мне такую сильную боль, что… Я не могла ответить. Даже самой себе.

– Об этом неловко говорить.

Дэн ответил не сразу, начав ласкать мое тело – плечо, вниз по руке, окружность бедра, бок, затем снова наверх. Его живот и член были прижаты к моим ягодицам, и мне пришло в голову, что наша нагота его не возбуждает. Что мы достигли той черты, после которой нагота означала комфортное состояние для нас обоих, и что его руки на моем теле могли не только возбуждать, но и успокаивать.

Что рядом с ним я больше не чувствовала себя уязвимой.

Я закрыла глаза от обжегших меня слез и закрыла их ладонями, чтобы слезы удержать. Дэн молча продолжал гладить мое тело. Я хотела от него отодвинуться, но не стала. Хотела встать с кровати, одеться, вернуться домой к моим чистым, прохладным простыням и белым, голым стенам. К своему одиночеству.

– Элли, – спустя некоторое время сказал Дэн. – Я не ломал кости. Я никогда не катался на коньках. И я не люблю.

Я видела шрам, оставшийся у него после падения с велосипеда, когда его увезли в госпиталь со сломанной ногой. Я видела его фотографии, сделанные зимой на пруду его бабушки и дедушки.

– Дэн, не надо.

Он устроился еще ближе ко мне и прижался губами между моих лопаток – он особенно любил целовать это место.

– Ты такая красивая, Элли. Почему ты не позволяешь мне…

Это слово послужило мне стимулом. Я подвинулась, села, свесив ноги с постели.

– Нет. Перестань. Дэн, ты все испортишь.

Кровать запрыгала, когда он тоже сел.

– Как я могу все испортить? Что «все», ты можешь мне ответить?

Я встала и стала искать свою одежду. Нет, я не хотела слышать то, что он был должен сказать. Не хотела. Не могла. Поэтому я не буду его слушать.

– Элли, посмотри на меня.

– Все это… секс, – сказала я. – Наше с тобой знакомство. Двое тех, кто совместим в постели. Дружба.

– Это не все, – сказал он.

Я нашла свою рубашку и быстро натянула ее. Трусики. Длинная цыганская юбка, которую я надела, собираясь на рынок. Нашла только одну туфлю.

Дэн сидел на постели и смотрел на меня.

– Что ты делаешь?

– Одеваюсь.

Я поймала его взгляд. Лицо, которое, несмотря на все мои усилия, стало мне таким знакомым, хмурилось. Дэн обхватил руками колени.

– Иду домой, – добавила я.

– Почему? Потому что я заставил почувствовать себя не в своей тарелке? Из-за этого?

– Да! – Я повернулась к нему, держа в руках туфлю. – Или этого недостаточно?

– Нет, недостаточно!

Он повысил голос, и я отступила, выставив туфлю наподобие щита. Осознав, как нелепа моя реакция, тут же смутилась и почувствовала, как к щекам прилила жаркая волна. Вид у Дэна была обиженный, затем разгневанный.

– Ты ведешь себя так, словно думаешь, что я тебя ударю.

Я ответила, не глядя на него:

– Вовсе так не думаю.

– Но думаешь, что я причиню тебе боль, ведь так? Обида и боль в его голосе заставили мне отвернуться.

Найдя вторую туфлю, я ухватилась за комод и, используя его в качестве опоры, обулась. Один плюс один равно двум. Один плюс два равно трем. Я считала про себя, и мне было все равно. Мне нужно было загрузить мозг какой-то задачей, чтобы не смотреть на Дэна.

– Ты все-таки это делаешь, – укорил он меня, вставая с постели и шагая ко мне. – Не впускаешь меня в свою жизнь.

– Мне надо идти.

Дэн ухватил меня за рукав у порога и дернул назад. Я не сопротивлялась. Положив ладони мне на руки, он развернул меня лицом к себе.

– Элли, почему ты думаешь, что я причиню тебе боль?

– Я не думаю, что ты собираешься причинить мне боль, – после продолжительного молчания произнесла я. Каждое слово далось мне с трудом, оставляя после себя кровоточащую рану, словно я выдергивала из кожи колючки. – Это я причиню тебе боль.

– Так не причиняй. – Он нежно дотронулся до моего лица пальцами. – Ты не причинишь, Элли.

– Причиню, Дэн. – Я заглянула в его глаза. – Знаю, что причиню.

– Нет. – Он принуждал меня смотреть ему в глаза, нежно удерживая мое лицо. – Ты ведь не хочешь этого.

Я высвободила руки.

– Я не говорила, что хочу. Я сказала, что причиню. Я не хочу, но причиню, потому что по-другому не получится.

– Не обязательно.

Если бы он стал меня умолять, я бы взглянула на него с презрением и ушла, но Дэн продолжал говорить со мной в том ключе, в каком всегда говорил с самого начала. Словно знал меня лучше, чем я себя. Он заблуждался.

– Мне нужно идти, Дэн. Пожалуйста. Не усложняй все, что и без того уже сложно. – Я принялась застегивать блузку дрожащими пальцами.

– А почему это сложно? Давай сделай, чтобы было проще!

Я оторвалась от пуговиц, чтобы взглянуть на него.

– Ты говорил, что не станешь…

Дэн качнул головой и протянул руки, растопырив пальцы. Жест «прости меня».

– Я знаю, но…

– Нет! – закричала я, и Дэн отступил от моего крика. – Никаких оправданий! Ты сказал, никаких привязанностей, Дэн. Ты сказал так с самого начала. Я тебе с самого начала ясно дала понять, что хочу, и ты сказал, что не будешь… привязываться.

Я не могла кричать – горло словно сковало обручем. Я едва дышала. От гнева и досады у меня так дрожали руки, что я не могла попасть пуговицей в нужную петлю. Стиснула зубы, чтобы не позволить словам сорваться с губ. Я не хотела продолжать, но знала, что все-таки скажу, невзирая ни на что. От собственного бессилия я схватилась за полы блузки, одна выше другой, так сильно, что помяла ткань.

– Ты сказал, что не будешь привязываться. – Я сделала глубокий вдох, только поэтому мой голос почти не дрожал.

Дэн молчал. Он стоял передо мной, словно позабыв о своей наготе. Я не могла на него смотреть. Не могла смотреть на его тело, которое знала как свое собственное. Взяв пару тюбиков скраба с комода, я запустила ими в Дэна. Они ударились ему в грудь. Он подхватил их, чем уберег меня от выяснения с ним отношений, тем самым избавил меня от чувства стыда.

– Элли, мы сделали все, что возможно между мужчиной и женщиной. Почти все. Мы делали то, о чем я раньше даже не мечтал. Чем я раньше не хотел заниматься ни с какой другой женщиной. Когда я просыпаюсь, а тебя нет рядом со мной, я скучаю.