Мне нужно было снова сфокусироваться на ней. Это заставляло меня нервничать — ее анализ моих мотивов и поиск правды. Я наклонился вперед.
— Что сказал твой муж? — Она моргнула, между бровей залегла складка. Я встал на колени перед креслом и облокотился на его ручки, загоняя ее в ловушку. — Он знает о нас?
Кэси выровнялась, обхватила руками согнутые колени, и притянула их к груди.
— Конечно, знает.
Чего-то не хватало. Она чего-то мне не договаривала.
— И?
— И ничего. Он знает, что меня подставили.
Почему этот ублюдок не выследил меня и не разбил мне лицо? Я стиснул зубы.
— Он знает, как сильно тебе это понравилось? Ты сказала ему, сколько оргазмов я подарил тебе?
Ее лицо превратилось в маску строгости, а глаза сузились.
Я был ублюдком, но, черт возьми, мне нужно было понять природу их отношений.
— Ты сказала ему, как я часами вылизывал твою ненасытную киску?
— Я сказала ему, что ты вылизывал ее с раздвоенным языком.
Она ухмыльнулась, но я не упустил изменение в ее дыхании, и то, как сжались пальцы на ее ногах.
Может, она ненавидела себя за то, что наслаждалась нашей ночью вместе и никогда не вспомнит о ней, как о чем-то приятном.
Но я знал — знал — она до сих пор хотела меня так же отчаянно, как и я хотел ее. Она сопротивлялась этому. Раны, которые я нанес ей, были еще слишком свежи.
Я мог возместить ущерб. Я бы возместил его.
Осторожно, так, чтобы не коснуться ее, я наклонился над ее согнутым телом, оставаясь грудью лишь в миллиметрах от ее колен.
— Я понимаю, что ты в ярости, но ты, как и я, знаешь, что нет ничего горячее или интенсивнее, чем то, как мы трахались той ночью.
Ее голова склонилась на бок.
— Ты самый настоящий хер.
Боже, я хотел поцеловать этот порочный рот.
— Но твоей промокшей влажной киске я понравился.
Ее глаза вспыхнули, и это дало мне знать, что сказать такое было самой худшей вещью на земле.
Блядь. Я шел по неправильному пути. Наша связь была не на физическом уровне. Был эмоциональный поток, парящая энергия, которая собиралась в точке, которую разум не в силах объять.
Мне нужно было перестать думать членом и сделать смелую вещь. Мне нужно было открыться ей. Дать ей хорошенько осмотреться. Может, я тоже что-то выучу, потому что сейчас я мог положиться только на интуицию и твердость характера, оба принадлежащие неандертальцу.
Я вторгся в ее пространство. Мои глаза и лицо предоставлены для ее изучения, и я придал своему голосу всю искренность, на которую способен:
— Это было по-настоящему, Кэси. Я выключил камеры до того, как мы сняли одежду, и все, что случилось после, было лишь у нас с тобой. Никакого обмана.
— Пошел на хер, — яд в ее голосе прорезался сквозь напряжение — противоречие с мягкостью ее рта и пеленой влаги в глазах.
Я действительно все запутывал. Я не знал, как говорить о том, чего я не понимал. Но мое тело знало. Меня сотрясло от желания выволочь ее на пол, распластать подо мной и показать ей, как на самом деле я себя чувствовал.
Используй слова, ты, тупорылая задница.
Я продолжительно вдохнул.
— Я не знаю, что мне сейчас сказать, зная, что ты замужем, и зная, что у меня нет ни единого шанса на земле, — я засунул это несчастное понимание в маленький уголок, где он не мог отвлечь меня. — Но, черт возьми, Кэси, если бы ты не была замужем, я бы боролся за тебя, — я потер лицо руками, и почувствовал, как челюсть напрягается под ладонями. — Нахуй все это. Я все равно буду бороться за тебя.
Глаза сказочного синего цвета изучали меня со строгостью, которая говорила мне, что она слушала, а это, в свою очередь, обнадеживало тем, что она мне верила.
— Ты начал бороться против меня. Как, мать твою, ты собираешься бороться заменя?
Я не привык красть жен у чужих мужчин. Я бы не стал бороться с Колином, если бы она любила его. И что теперь? За что мне бороться?
Ища ее глаза, я посмотрел сквозь уверенный блеск на поверхности и углубился в жидкую синеву. Кэси уставилась на меня в ответ, казалась довольной, позволив мне изучать ее. Я потерял счет времени, терпение и часть своей души от безмолвной интимности этого взгляда. Когда ее рука шевельнулась, заклинание спало.
Легкое прикосновение ее руки к моей щеке успокоило мое дыхание. Сердце остановилось. Ладони вспотели. И там, в самых глубоких пучинах ее глаз в тепле ее руки на моем лице, я нашел то, что искал.
Оно было там все это время, когда она пялилась на меня в лифте, тянулась ко мне, чтобы удержать баланс, обвиваясь вокруг меня в отельной комнате, и сейчас, когда просто прикасалась к моему лицу. Ее одинокость проникала в каждую клеточку моего тела и заставляла желать вещи, которые никакого отношения к бизнесу не имели.
Я убрал свою руку с подлокотника и переместил за ее затылок.
— Я собираюсь бороться за твое прощение, — я уперся грудью в ее согнутые колени, прижимая их между нашими телами: — И я буду бороться за твое счастье.
Изумление промелькнуло в месте заключения одиночества в ее глазах, и грустная улыбка зародилась в уголке ее рта. Кэси убрала руку от моего лица и опустила ноги возле моих колен.
— Почему?
Мой пульс дико грохотал, когда я сдвинул ее бедра вместе, и опустился на них головой.
— Я не знаю, как сказать тебе. Я могу лишь сказать, как я это чувствую, — я схватил ее запястье и повернул ладонью к моему лицу, удерживая руку там.
Она сопротивлялась в моей хватке, но я отказался отпустить ее, когда внезапная отчаянная нужда в том, чтобы она поняла меня, заставила меня открыть рот.
— Это — настоящее. Настолько настоящее, что я чувствую это везде, будто миллион мелких вибраций под кожей. Эти…это желание защитить тебя...
Воздух врывался и вырывался из легких, а голос стал грубее от запутанной, не утаенной правды.
— Это бешеная нужда внутри меня, которая тянет к тебе, вызывает желание наблюдать за тобой, исправить боль, которая поселилась в твоих глазах из-за меня. Блядь, я не знаю, что это, но я чувствую это сейчас. Оно крутит мною — крутится вокруг тебя — и сбивает меня с гребанного пути.
Говоря об откровениях… Сентиментальность, слетевшая с моего языка, напугала меня до чертиков. Что она должна подумать? Я звучал, как жалкий актеришка.
Соль шутки была в том, что эти чувства не были новыми. Я похоронил их девять месяцев назад, притворяясь, что серебристый Дукатти на финишной линии был не той причиной, по которой я гонял быстрее и жестче, чтобы добраться до нее. Но я не мог сказать ей этого.
Ее пальцы, теперь расслабленные в моей хватке, погладили чувствительное место под моим ухом — движение, которое на подсознательном уровне заставило меня вдохнуть глубоко и счастливо. Что только прибавило мне смятения.
Я опустил лоб на ее бедро и проговорил в ее коленку под гулкий стук моего сердца:
— Я не могу не бороться за тебя.
Кэси пропустила пальцы сквозь мои волосы, мягко скользя за моим ухом.
— Ты украл мою работу, Логан. Ты снял на камеры наш секс и отдал запись моему свекру.
Ее тон был таким мягким и ритмичным, как и ее прикосновение, но вес ее слов свалился на мое горло, перекрыв доступ к воздуху.
Она опустила руку на бедро.
— И если ты не заметил мою реакцию в офисе, я ненавижу Трента всеми фибрами души. Тот факт, что он из всех людей, увидел это видео…
Я резко встал на ноги и зашагал к окну, сосредоточив взгляд на стеклянном и бетоном мегаполисе под нами.
— Я буду жалеть об этом до последнего дня своей жизни.
Что случится не так уж и нескоро, если я поддамся на эту безумную идею рассказать ей все свои секреты.
Мое предательство, ее брак, моя месть, — все это вместе давило на мои плечи и роилось вокруг меня. Мое тело зудело от этого, разум барахтался в оковах нашей ситуации, ища спрятанные решения и слабые места.
Я повернулся к ней лицом.
— Ты любишь своего мужа?
— Да.
Ее мгновенный и решительный ответ почти подогнул мои колени. Чего я ожидал? Что мое искаженное признание изменит зов ее сердца? Это не имело никакого значения. Она могла сидеть здесь и наблюдать, как я страдаю. Я никуда не собирался.
— Этот подавленный взгляд снова вернулся.
Она встала и сократила пространство между нами.