Он не двинулся в своем кресле, повернувшись ко мне под правильным углом, изучая меня глубокими золотыми глазами, изумрудные радужки вокруг которых темнели, пока он пялился. Губы сжаты в линию, челюсть — сплошное воплощение решительности.
— Задавай свои вопросы.
Господи, откуда начать? Все те ужасные вещи, которые совершила моя семья, заставили меня сомневаться в собственной безопасности, сомневаться во всем. Что, если они подслушивали? Или наблюдали прямо сейчас? Волоски на затылке задрожали от паранойи.
— Здесь не место говорить.
Он осмотрелся вокруг и снова взглянул на меня.
— Здесь нет жучков. Я уже проверил. Если мы с тобой встретимся вне офиса, это вызовет подозрения.
Открыв мне свой способ шантажа, я верила в то, что он делал. Но он не принимал решения, основанные на моих интересах. Он лгал мне с самого первого дня нашей встречи. Мне не стоило бы верить ни единому слову, слетавшему с его языка. Но документы, которые он показал? Конечно, лично я верила им, и я знала свою семью достаточно хорошо, чтобы понять, что все это — правда. Было нечто, чему я моглаверить.
Я опустила конверт себе на колени и расслабила пальцы.
— Твоя мать и Трент… — как мне спросить об этом? Он только что представил мне доказательство того, что у Трента было прошлое с изнасилованиями, и я на собственной шкуре убедилась, что мой свекр был способен на домогательство. — Они были любовниками?
— Нет, — тихая ненависть в его голосе заморозила мой позвоночник. — Он встретил ее в ЛА тридцать три года назад. Я родился годом позже.
Трент уже был женат тогда. Я потерла виски, пытаясь стереть нарастающее напряжение.
— Нам с Колином было по четыре года.
Он кивнул, а его тело напряглось.
— Она умерла, когда мне было тринадцать, — Логан отвернулся, бросая тяжелый взгляд за окно, и его лицо исказилось злобой. — Она вела дневник. Всегда носила его с собой. Она не раз писала о своих пересечениях с Трентом. Но в нем были и записи о ее любовницах, — он встретился со мной взглядом. — Моя мать была лесбиянкой.
В моей груди появилась пустота.
Тогда еще одна мысль — недавнее воспоминание о другом мужчине — зашевелилось на задворках моей памяти.
Я очень зол на свою мать. Она оставила меня не по своему желанию. Оставила меня ни с чем. Только со злостью.
Прежде, чем мне удалось обдумать это, Логан передал мне еще один документ — новостную статью. Я не хотела смотреть на нее, не зная, сколько еще я смогу выдержать.
Когда он нетерпеливо кивнул на вырезку в моей руке, я развернула загнутые уголочки и прочитала про себя:
«Тело Мауры Флинт, знаменитости Байкерского Зала Славы, было найдено в комнате отеля в Огайо. Работники отеля обнаружили ее тело на кровати. Горло было перерезано большим ножом для разделки мяса, который был воткнут в подушку.
К тому времени, когда персонал нашел ее, тело уже остыло, что свидетельствовало о том, что она давно скончалась».
Там было написано больше, но глаза застелила пелена, и слова поплыли, формируя мутные картинки, которые кроваво прорезали свой путь к моему горлу, глазам и сердцу.
— Я был там, — его голос прохрипел в метре от меня, и он все равно звучал отдаленно, словно потерянный в другом месте. — Я видел, как это случилось. Прятался под кроватью.
Я не смогла вдохнуть, когда слова стерли с него грубый защитный слой, давая мне увидеть ранимого мальчика в отельной комнате. Он сгорбился, опустив подбородок. Это длилось лишь мгновенье.
Он быстро выровнял спину, и непоколебимость вернулась к нему.
Я ненавидела свою слабость перед ним, но, черт возьми, я не хотела, чтобы он прятал ее от меня. Я хотела видеть его — мужчину, который был намного больше, чем обман на одну ночь. Он открыл мне причины своего предательства, заставляя меня посмотреть в глаза жестокой реальности, не оправдывая свою роль в ней. Сожаление за то, что он причинил мне боль, ослабило стену между сломленным доверием и вторыми шансами.
О, мне до сих пор было больно, и эта боль усиливалась выбором, который мне нужно было сделать из-за моей семьи. Но я отложила это в сторону и позволила комку плоти под названием «мое сердце» вести меня вперед.
Я бросила документы на пол, встала и забралась к нему на колени. Его руки сомкнулись у меня на талии в таком знакомом интимном жесте, но все равно ощущение было другим, чем в нашу ночь вместе. Это было обменом ранимости, сложным подарком, чтобы его отдать, но таким, который заставит человека понять, что ему нужно на самом деле. Сидя боком на его бедрах, я запустила пальцы в волосы над его ушами и развернула его лицо так, что я могла его видеть.
— Продолжай.
Он в шоке посмотрел на меня, а после облизнул нижнюю губу, будто хотел поцеловать меня. Логан закрыл глаза, потом открыл.
— Моя мать сказала мне однажды, что если с ней что-то случится, чтобы я взял ее дневник и исчез, — он провел пальцем по моей руке, наблюдая за своим движением с расфокусированным взглядом. — Я так и сделал. Закончил на улицах Чикаго. В итоге меня забрали из дома мальчиков. Уже тогда я прочитал ее дневник, и знал, что мне нужно скрывать свою личность.
Он был всего лишь мальчиком, когда увидел, как зарезали его мать. Его заставили пройти через кошмар в одиночку. Боже, мне было больно вместе с ним, и дыхание с трудом выходило из саднящего горла.
Даже учитывая то, что нас с Колином вырастил человек, ответственный за всю его боль, мы все равно не испытывали страданий ни от чего, кроме родительской любви.
Логану пришлось бороться со всем. Он прошел через МИТ. Стал генеральным директором «Fortune 500». Хоть он и получил работу — мою работу — с помощью шантажа, но заслужил квалификацию, которая нужна была лидеру. Это на самом деле чертовски восхитительно.
Я опустилась щекой на его плечо, обняв его и слушая рокотание его голоса, пока он рассказывал подробности содержимого дневника своей матери. Подробности о подсказках, которые свели нас вместе, и о своем плане прийти за Трентом.
Логан прикоснулся рукой к моему бедру, пока говорил, и двинулся дальше, поигрывая пальцем на шве моих штанов на внутренней части бедра. Я прикусила губу, пытаясь игнорировать трепет, поднимающийся во мне из-за него.
Он подвинулся глубже в кресло, притягивая меня ближе к своей груди.
— Трент не знал, что у него есть сын, пока я не дал ему конверт пару дней назад. Я понятия не имею, поделился ли он этой новостью с остальными.
Колин сказал бы мне, если бы знал.
— Зачем ты сказал ему, что ты — его сын? У него нет преданности семье. Он даже глазом не моргнет, чтобы отправить Колина в тюрьму.
Естественная дуга его правой брови изогнулась.
— Я представился, как внебрачный сын, который хотел получить право на могущество и власть. Это была мотивация для моего шантажа. Такая, которая свяжет его и в которой он не усомнится.
Когда наши взгляды встретились, я увидела настоящую причину, по которой он здесь. Глубокая яростная боль под темными линиями его бровей. Жажда мести, которая вселилась в него, контролировала его жизнь и вела его к успеху.
Если Трент пошлет Колина в тюрьму или убьет его, как далеко я зайду, чтобы свести счеты? Всего лишь мысль об этом заставляет меня посмотреть на злость Логана в новом свете. Чувство потери, которое я ощущала последние пять дней даже в сравнение не идет.
У него не было никого за все его детство. А у меня за пять дней моего презрения был хотя бы Колин.
Но я не смотрела на Колина так, как Логан сейчас смотрел на меня.
Он потянулся вперед и заправил прядь волос мне за ухо, его пальцы задели мою челюсть.
— Я никогда не устану смотреть на тебя.
Мои глаза грозились закрыться, так что я продолжила концентрироваться на напряжении в его бедрах подо мной, ровном дыхании, которое исходило из его рта, и движении горла под его галстуком, когда он сглатывал.
Когда я подняла глаза вверх, опустошение и желание в глазах Логана отобразило мою глубочайшую боль.
Боль, которую он открыл, чтобы получить то, что хотел. Горькая мысль промелькнула у меня в голове. Я могла соблазнить его, использовать его для собственного удовольствия и выбросить. Прямо сейчас я была в той власти, чтобы причинять боль.
Но я не хотела прибавлять страданий в эти глаза цветы плавленого золота. Лучше я брошу ему вызов. Подразню его, а потом просто встану и буду смотреть, как он горит. И может быть — всего лишь может быть — его огонь, жажда меня, превратит его в пламя, которое он обещал.