Леопольд Захер-Мазох - Губительница душ

Ливия заиграла кавалерийский марш; вся публика вторила ей громкими единодушными рукоплесканиями.

— Вы, наверно, подслушали! — надув губки, заявила Анюта.

— Уверяю вас, что нет… Я повиновался велению моего сердца.

Яркий румянец, как зарево, разлился по лицу девушки; она отошла в сторону и продолжала распоряжаться игрой. Все присутствующие поочередно угадывали приказания, но не всем это удавалось так скоро, как Ядевскому.

— Вы на меня рассердились? — спросил он у Анюты, улучив момент, когда возле нее никого не было. Девочка отрицательно покачала головой.

— Докажите… Дайте мне что-нибудь в знак примирения…

Анюта молча подала ему розу, сопровождая это движение таким взглядом, что Казимиру показалось, будто небо разверзлось над его головой. Этот выразительный взгляд превзошел все его самые заветные мечты, самые пылкие надежды.

После ужина гости разъехались. Мужчины пошли в ближайший ресторан и приказали подать себе чаю.

— По правде сказать, — начал Беляров, — не люблю я такие вечера… Скука смертельная!.. То ли дело — общество молодых женщин! С ними можно разговаривать не стесняясь… Тоска с этими барышнями, канитель тянут!

— В таком случае тебе должна была понравиться Катенька Калашникова, — заметил Сесавин. — Она бойка и развязна, не хуже любой замужней женщины.

— Да… но слишком худощава…

— Ну, так Ливия, у нее роскошные формы.

— Я не скульптор, — пожимая плечами, возразил Беляров.

— Кстати, господа, — сказал Сесавин, — нам надобно условиться, кто за кем будет ухаживать, чтобы не пришлось впоследствии вызывать друг друга на дуэль. Ядевский, признавайтесь, в которую из этих барышень вы намерены влюбиться?

Казимир улыбнулся.

— Я предоставляю вам право выбора, — отвечал он.

— Беляров избирает Ливию, — это уже решено.

— Нет, господа, мне больше нравится Генриетта.

— Как! Эта кроткая лилия?

— На мой взгляд, она очаровательна… Глубокий, задумчивый взгляд ее глаз изобличает мечтательную натуру. Мне кажется, что она будет несчастлива; именно это меня и заинтересовало.

— Хорошо, я уступаю тебе Генриетту, а сам буду ухаживать за Ливией, хотя, откровенно говоря, мне нравится другая девушка…

— Анюта?

— Нет… Молодая особа, живущая со своей теткой вдали от шумного света.

Казимир начал прислушиваться.

— Не знаком ли я с ней? — спросил Беляров.

— Нет… Это мадемуазель Малютина. Да вот беда, некому меня ей представить!

— Вы желаете с нею познакомиться? — спросил Ядевский.

— Разве вы ее знаете?

— Это подруга моего детства.

— Быть может, она уже помолвлена?

— Нет.

— Не ухаживаете ли вы сами за ней?

— О, нет! Иначе я не предложил бы вам своих услуг.

— Какое счастье! Благодарю вас, Ядевский!

— Не спешите благодарить… Эмма Малютина загадочное, скажу даже более, опасное существо.

— Эта опасность для меня чрезвычайно привлекательна.

На этом прервался разговор молодых людей.

— Анюта Огинская замечательно развилась и похорошела, — зевая и потягиваясь, заметил Беляров.

— Это правда, — подтвердил Сесавин, — но ее и сравнивать нельзя с Эммой Малютиной, точно так же, как женскую голову работы плохого маляра с тициановской богиней.

Поручение, возложенное на Эмму, не подвигалось ни на шаг!

Бездействие надоело ей, она скучала. Однажды вечером сидела она в гостиной у камина и мечтала, как вдруг кто-то позвонил у подъезда.

— Молодой человек просит позволения переговорить с вами, барышня, — доложила ей Елена.

— Кто он такой?

— Не знаю, но это один из наших, его прислал к вам апостол.

— Попроси его войти.

Мужчина высокого роста остановился на пороге и устремил на Эмму долгий, проницательный взгляд, в немом восторге любуясь ее красотою. Девушка указала ему кресло по другую сторону камина, но он не сел, а вежливо поклонившись, подал ей письмо.

«Посылаю к тебе Карова, — писал апостол, — он оказал нашему обществу значительные услуги и вполне оправдывает мое доверие. Ты можешь распоряжаться им по своему усмотрению».

Эмма быстрым взглядом измерила молодого человека с головы до ног. Он был замечательно хорош собой: стройный стан, горделивая осанка, правильные черты слегка загорелого лица, большие синие, глаза, в которых светилось что-то демоническое, не произвели на нашу героиню особого впечатления. Другая на ее месте, наверно, затрепетала бы, чувствуя на себе этот пронизывающий взгляд, а она только подумала: «Наконец-то я дождалась подходящего сообщника!».

— Вы живете в Киеве? — спросила она.

— Да, сударыня, и вполне отдаю себя в ваше распоряжение.

— Благодарю вас… Вы?..

— Я укротитель диких зверей, в зверинце у Грокова.

— Каких же зверей вы укрощаете?

— Я сумею справиться с самым лютым из них! — самоуверенно усмехнулся молодой человек. — Здесь у меня лев, две львицы, тигр, леопард, две пантеры и медведь.

— Можно ли мне будет посмотреть на этих зверей?

— Разумеется, когда вам угодно.

— Я желала бы побывать в зверинце, когда там не будет посторонней публики.

— В таком случае, лучше всего вечером, после представления.

— Я извещу вас заранее, когда соберусь приехать.

Каров молча поклонился и вышел.

Между тем Сесавин уже познакомился с Эммой и зашел к ней именно в тот вечер, когда она запланировала ехать в зверинец.

— Извините, я отлучусь на несколько минут, — сказала она своему гостю, — мне нужно написать записку к укротителю зверей, Карову… он ждет меня… мне хотелось взглянуть на его питомцев.

— Я вовсе не лишаю вас этого удовольствия и буду очень рад, если вы возьмете меня с собой, — сказал вежливый кавалер.

— С удовольствием, но прежде мы напьемся чаю.

Борис подал самовар. Елена стала разливать чай: в черном шелковом платье, бархатной кофточке и кружевном чепчике она выглядела очень приличной старушкой.

Рассказывая молодой хозяйке городские новости, Сесавин выразил сожаление, что она не посещает киевского общества.

— Ваш большой свет не интересует меня, — сказала она. — Я придерживаюсь о нем другого мнения, чем девушки моего возраста.

— Я уже слышал об этом от Ядевского, он называет вас философкой.

Эмма улыбнулась.

— Он ошибается, я, в простоте сердца, стараюсь исполнять заповеди Божии и избегать греха.

— Какие мрачные воззрения в ваши годы! Вы созданы для того, чтобы наслаждаться жизнью и делать счастливыми других!

— Мы по-разному смотрим на жизнь… Меня, например, ничто в ней не радует.

— Именно потому вы и должны почаще выезжать в свет и развлекаться.

— Я ничего против этого не имею, но мне не с кем выезжать; тетушка моя слаба здоровьем и ведет уединенный образ жизни.

— Позвольте мне намекнуть об этом мадемуазель Огинской, и она с радостью предложит вам свои услуги.

— Знакомство с ней я сочту за особенную честь.

— Мы постараемся, чтобы вы не соскучились у нас в Киеве. Вы познакомитесь с графом Солтыком. Это чрезвычайно интересный субъект, хотя и очень опасный… для женских сердец.

— Мне о нем уже говорили.

— Много дурного?

— И дурного, и хорошего.

— Я заранее уверен, что вы с ним поладите. Он также горд, как и вы, и с таким же презрением относится к жизни.

— Разве я горда?

— Еще бы!

— О, вы и не подозреваете, до какой степени я смиряюсь!

— Перед Богом?

— И перед людьми, если они этого заслуживают.

— Вы полагаете, что без жертв самоотречения и богоугодных дел нет счастья на земле?

— Мы должны всеми силами стараться заслужить отпущение наших грехов и жизнь вечную, за пределами гроба, а во всем остальном положиться на волю Божию.

— Да вы фаталистка, как я вижу!

— Нет, но я твердо убеждена, что над нами есть промысел Божий, который управляет всеми нашими мыслями и поступками.

— Следовательно, и кровь проливается на земле по воле Божией?