Персия Вулли - Гвиневера: Королева Летних Звезд

– Значит, ты еще не говорила с ним ни о Мордреде, ни о Лансе?

Я замотала головой.

– А о чем говорить? Он предпочел, чтобы я оставалась в неведении, довел до того, что я узнала правду совершенно случайно, совсем неподготовленной… от него требовалась самая малость: рассказать мне. Получается, с самого начала он мне не доверял.

– Святые небеса, Гвен, – воскликнула чародейка, – ты считаешь супружеской изменой то, что случилось задолго до того, как вы поженились?

– Конечно, нет, – огрызнулась я. – Ужасно не то, что он спал с Моргаузой, и даже не то, что она его сестра. То, что делал он до того, как мы встретились, это дело его и его богов. Но он скрыл, не рассказал мне! Я могу пережить все, но ощущать, что тебе не доверяют такую важную вещь, как эта. Нимю, если бы я только знала, я бы ни за что сегодня не оказалась во власти этой женщины. И все из-за молчания моего собственного мужа, и этого я простить не смогу.

– Конечно, сможешь! – Голос колдуньи прервал мои рассуждения. – Уязвлена твоя гордость, Гвен… твоя гордость.

– Когда гордость – это единственное, на что можно рассчитывать, поневоле будешь ревниво охранять ее, – взорвалась я, вспомнив, что тысячи раз мне приходилось забывать о собственных желаниях ради того, чтобы достойно выглядеть в глазах моего народа. Как и у Рагнеллы, гордость была моим единственным оружием.

– Если бы ты хотела, ты бы положила свою гордость в карман и поискала бы способ, как уладить дело. Признайся, ты просто не хочешь этого делать.

Я молча смотрела на Нимю, неожиданно почувствовав такую усталость, что мне стало безразлично, права она или нет. Ничего не соображая, я доползла до кровати и укрылась с головой. Все, чего мне хотелось, это заснуть и проснуться далеко отсюда в спасительных объятиях Ланса.

Но на рассвете меня разбудили Линнет и Бедивер, который страстно умолял, чтобы я разрешила Артуру войти.

Я натянула покрывало до подбородка и упрямо смотрела на стену, а рыцарь ожидал моего ответа. Наконец, вздохнув, я согласилась. Когда-нибудь это все равно предстоит пережить, поэтому я встала, натянула халат и села у, окна ждать мужа.

Мужчина, который появился в дверях, постарел за одну ночь на десяток лет. Посеревший, осунувшийся, с тусклыми глазами и заросшими щетиной щеками, Артур замер на пороге, не решаясь войти в комнату. Я молча кивнула, и он закрыл дверь и прислонился к ней.

– Бедивер рассказал мне, что случилось, – наконец выдавил он… – Я не знаю, что сказать…

– Похоже, ты уже давно не знаешь, что сказать, – бросила я, ожидая, что он пройдет в комнату.

Но он не сдвинулся с места и не ответил. Он смотрел на меня несчастными глазами, но лицо его было бесстрастным. Молчание затягивалось, я поднялась и стала ходить по комнате, пытаясь расшевелить и себя, и его. Кто-то должен был сломать эту стену молчания, и когда я сделала это, слова вырвались из меня потоком.

– Почему, Артур? Почему, ради всего святого, ты не сказал мне? – Он молча смотрел на меня, бессильно опустив руки.

Я хотела, чтобы он как-то реагировал, делал бы что угодно, только исчезла бы эта печальная, пустая оболочка, которая осталась от любимого мужчины.

Я отчаянно пыталась хоть словами воздействовать на него, расшевелить.

– Ты, что же, думал, что это всегда будет тайной? Эта женщина будет просто ждать, пока пройдет время, и эта тайна умрет вместе с ней? Или, может быть, тебе было все равно, что в один прекрасный день я узнаю правду и окажусь беззащитной перед ней? Это ты не предполагал? Тебя это совершенно не беспокоило?

– Наоборот, это беспокоило меня слишком сильно, – едва слышно ответил он, показав, что искра жизни еще теплится где-то в глубинах его существа. – Я страшился этого момента с тех пор, когда мы впервые говорили о Моргаузе, задолго до того, как ты стала моей женой. Сначала я надеялся, что ты никогда не услышишь об этом. А потом, когда я поверил, что ты сумеешь понять, мне было страшно раскрывать эту тайну.

Слова как будто провоцировали его к движению Медленно, чуть переступая ногами, он прошел через комнату к окну. Теперь, по крайней мере, он двигался, и я опустилась на кровать.

– Несколько раз я был уже готов рассказать тебе, но слова застревали у меня в горле. Это отвратительная история, и я пойму тебя, если ты порвешь со мной. Но сама мысль о том, что ты можешь уехать… О Гвен, мне страшно потерять тебя! Самое ужасное, что может случиться, это то, что ты можешь уехать навсегда…

Его голос был очень тихим. Он, не отрываясь, смотрел на крыши Камелота, и чувствовалось, что он невероятно страдает.

Наконец он обернулся и посмотрел на меня.

– У тебя есть право и причина уехать, но я люблю тебя, ты мне нужна… и я умоляю тебя: не уезжай.

Это были слова, которые я тщетно мечтала услышать все эти годы. Я уже потеряла надежду, что когда-нибудь они могут быть предназначены мне. Но вместо удовлетворения и радости, которые могли бы они принести, я почувствовала только боль и тоску. И всепоглощающую печаль.

Сама того не желая, я встала, подошла к нему, потянулась и взяла его лицо в свои ладони. Я пыталась разгладить скорбные морщины, бороздящие его лоб, а по его щекам текли слезы и падали на мое лицо. Я прижалась к нему и тоже заплакала. Я не могла обещать Артуру, что останусь, но и сказать ему о своем отъезде не сумела. Вся моя решимость уехать с Ланселотом улетучилась, когда я увидела страдания моего мужа. Я снова оказалась в преддверии ада, не зная, какой мне сделать выбор.

Вот так мы и стояли, обнявшись, каждый испытывая свою боль. Бывают в Жизни ситуации, когда слезы лечат лучше любых слов или действий, и именно так было сейчас.

Когда мы выплакались, я села на подоконник, а Артур опустился на пол и, положив голову мне на колени, принялся рассказывать мне о Мордреде. Я надеялась, что, выговорившись, он сможет избавиться от ужаса происшедшего.

Пока он говорил, я гладила его волосы, и заметила, что они уже не такие густые, как прежде. Возраст собирал свою дань с каждого из нас. К тому времени, когда Артур кончил рассказывать, уже начался день. Внизу в деревне насвистывал работник, отправляясь на пастбище доить коров, а в амбаре хрипло запел петух. Стая голубей вылетела из голубятни, потревоженная суетой в конюшнях. До нас долетали звуки голосов. Когда Бедивер забарабанил в дверь, у меня возникло неприятное предчувствие, что случилась еще какая-то беда.

– Пришел Гавейн, – вырвалось у рыцаря, как только Артур впустил его. – Он внизу с головой Моргаузы в корзине.

– Что-о-о? – одновременно воскликнули мы. Бедивер посмотрел на меня.

– Всадники, которых мы вчера встретили на дороге, были оркнейские братья, ехавшие повидаться с матерью. Но она, похоже, не ждала их, и они застали ее в постели с Ламораком. Похотливой суке понадобился тот самый парень, чей отец убил ее мужа, – ворчал Бедивер, опускаясь на стул. – Гавейн начал орать, когда увидел это, а Агравейн выхватил меч и, то ли случайно, то ли нарочно, отрубил матери голову.

Артур громко застонал, а я уставилась в окно. Это была страшная смерть, но женщина, которая так часто использовала страсть других людей против них самих, заслуживала ее.

– В начавшейся суматохе Ламорак удрал из шатра, но забыл свои штаны. Когда Агравейн понял, что, наделал, ум его помутился. Он сидел на полу, обхватив голову матери руками, напевал ей что-то и разговаривал с ней. Я думаю, что сейчас Гахерис увозит его на север в надежде, что разум вернется к нему, когда он снова окажется на Оркнеях. Гавейн провел ночь, копая могилу и хороня тело матери, а сейчас просит разрешения уехать, чтобы отвезти ее голову в единственное место, где она была счастлива – в Эдинбург, где они с Лотом провели первые дни после женитьбы. Ты не возражаешь?

– Нет, – устало ответил Артур, в голосе его слышалось не только сожаление, но и облегчение.

Все молчали, в комнате царило гнетущее настроение. Агравейну всю оставшуюся жизнь суждено называться матереубийцей, злобному, неуравновешенному Агравейну, чья жестокость была вскормлена злобой самой Моргаузы. И теперь, даже мертвая, она будет властвовать над жизнью сына.

Я ахнула от неожиданной мысли о Мордреде.

– А Мордред? С ним все в порядке?

Мужчины озадаченно смотрели на меня, как будто это имя ничего им не говорило.

– Думаю, что он с Гавейном, – медленно ответил Бедивер. – Наверное, он вернется на Оркнеи. Если, конечно… – Тут рыцарь повернулся к Артуру. – …ты не захочешь, чтобы он остался при дворе.