Оказавшись внутри здания, дрессировщик отстегнул цепь от ошейника зверя, тот замотал головой, втянул ноздрями воздух и неуклюже засеменил по арене. Найдя место, где было больше всего песку, медведь опрокинулся на спину, как только что расседланная лошадь, и затряс всеми четырьмя лапами. Потом схватил себя за заднюю ногу, раскачиваясь, сел на хвост и, растопырив передние лапы, озорно посмотрел на нас поверх огромного выпяченного живота. Я засмеялась его кривляниям, и зверь закивал головой, словно одобряя мое веселье. Было приятно думать, что даже медведь радуется нашему приезду.
В течение следующих недель мы рассылали приглашения рыцарям Братства и оповещали о предстоящем турнире. Следовало подготовить жилье, продумать меню, организовать развлечения. И все это к середине июля, когда верховный король возвратится после посещений королей-вассалов.
Артур прежде всего решил встретиться с Иллтудом в монастыре в Ллантвите. Я пожалела, что не поехала с ним, потому что любила этого принца-воителя, который сделался монахом и превратил свое поместье в монастырь. Иллтуд уважал воинскую проницательность Артура и, понимая, что нашим конникам постоянно требовались свежие, хорошо вымуштрованные лошади, основал конюшни для воспитания жеребят.
Во время встречи они должны были решить вместе с Гвином, каких лошадей растить для сражений, каких для походов, а каких продавать для хозяйственных нужд. Я улыбнулась, представив себе безгрешного христианина и скотовода в одном лице.
Потом королевская свита отправилась в горную крепость в Динас Пауис, где они охотились с неряшливым Пулентисом, хозяином форта, на водоплавающую птицу, восхищались его новыми свиньями и неумеренно потребляли медовое варево в небольшом доме, который владелец называл залом. Зато в Демеции они ели с оловянных тарелок и говорили на латыни с мудрым благородным Агриколой. Там-то Гавейн и оставил застолье, чтобы пойти посмотреть на отшельника, который, по слухам, жил в каменной пещере посреди скал. Такой интерес рыжеголового человека удивил меня и поразил даже Артура.
– Кажется, философия отнимает у племянника все больше и больше времени, – заметил он.
Гавейн так и не присоединился больше к королевской свите, хотя на праздник урожая должен был прибыть вовремя. После прошлого года вряд ли он захотел бы еще раз пропустить турнир.
Время праздника приближалось, и в Карлион хлынули толпы самого разного народа. Крестьяне из окрестных и дальних селений съезжались, чтобы отмстить день урожая. Короли-вассалы и их военачальники прибывали для участия в собрании Круглого Стола и в турнире. Многочисленные мимы, акробаты, шпагоглотатели и жонглеры собирались демонстрировать свое искусство на всех углах города.
За два дня до начала встречи рыцарей Круглого Стола Гвин и Идер сопровождали меня в прогулке по городу. В одном месте мы остановились, чтобы насладиться представлением – предприимчивый юноша нашел в амфитеатре несколько масок и теперь изображал то кокетку, то тирана, в зависимости от того, какую маску надевал на лицо. Я от всей души смеялась его жестикуляции, а про себя отмстила не забыть приказать повару послать ему что-нибудь за его труды.
Маленькая девочка, дочь цветочницы, подбежала к лошади, сунула в руку мне букет и тут же, хихикая, скрылась за юбкой матери. Я поблагодарила обеих за подарок, сказав, что полевые маки – мои любимые цветы.
На площади собралась толпа, чтобы посмотреть на танцующего медведя. Поводырь нацепил зверю на нос прочный кожаный намордник, а сам крепко держал цепь, чтобы уберечь от несчастья напирающих людей, почтительно и с восхищением разглядывающих медведя. Они посчитали животное талисманом, еще больше связывающим их с Артуром.
– Вот он, тезка вашего мужа, – рассмеялся Гвин, намекая на созвучие имени Артура с кельтским названием медведя. – Похоже, он может дать королю несколько уроков танцев.
Я рассмеялась, зная, что Артура тоже потешила бы шутка. Зверь стоял на задних лапах. Словно гигантский человек с огромной головой, он опустил плечи и выпятил вперед невероятных размеров живот. Поводырь заиграл веселый мотив, и медведь, подпрыгивая на толстых, коротких ногах, пошел вокруг площади вслед за хозяином. Он весь расхлябанно извивался, словно на самом деле танцевал.
И смех, и песня толпы были так заразительны, что медведь закивал головой в такт музыке. Потом замер и в упор посмотрел на меня. Я удивилась, неужели он вспомнил то утро на арене? Не подумав, я протянула в качестве подарка свой букетик цветов.
Как молния метнулась в мою сторону лапа, кривые когти разодрали ткань на рукаве, прежде чем выхватили букетик. Толчок зверя был настолько силен, что я упала на мостовую. Толпа ахнула.
Идер, который был вдвое ниже медведя, стал карабкаться ему на спину, зажав в руке кинжал и посылая проклятия. Повиснув у хищника на плечах, коротышка раз за разом погружал клинок в густой мех и жир, прикрывающий затылок зверя.
Медведь яростно затрясся, вырывая цепь из рук поводыря. На секунду притихшая толпа взревела снова. Одни бросились прочь, другие окружили Идера и хищника, пытаясь оторвать взбесившегося уэльсца от их талисмана, кто-то нападал на животное, помогая Идеру.
Кровь хлестала повсюду: на меня, на камни мостовой. Я с ужасом смотрела, как надо мной молотили руки, ноги и челюсти, то отодвигаясь в сторону, то приближаясь к самой голове. Крики, стоны и бесконечный рев доносились из живого кома, и тот вдруг рухнул под собственным весом на землю.
Наконец наступила тишина. Людской ком начал распадаться, и я поднялась на ноги. Там и сям я видела пораненные руки, разбитые носы, но, кроме Идера и медведя, все были больше потрясены, чем искалечены.
Не говоря ни слова, Гвин оттащил брата от неподвижного зверя, а дрессировщик опустился на колени подле умирающего животного. Море крови растеклось по булыжной мостовой, и из груди моей вырвался стон. Я так же не хотела смерти медведя, как не хотела гибели Ланса, и меня охватило горькое ощущение никчемности своей судьбы. Толпы любопытных горожан беспомощно смотрели на свой талисман и что-то в ужасе бормотали.
Идер никак не мог отдышаться на руках брата. Он был весь покрыт кровью, хотя никто не мог бы сказать, чья это кровь: его или медведя.
Вся дрожа, я встала рядом со своим спасителем на колени и взяла его руку. Глаза коротышки бесцельно блуждали, и я испугалась, что он встретит из-за меня свою смерть.
С неимоверным усилием Идер остановил взгляд на моем лице и тяжело прохрипел:
– Теперь, когда Ланселота нет на свете, я хотел бы занять его место, миледи.
Его просьба была настолько неожиданной, что на секунду я лишилась дара речи, но, прежде чем успела ответить, Идер потерял сознание.
– Он всегда был романтиком, – объяснил Гвин, пожимая плечами. – Хотел стать вашим защитником с тех пор, как впервые увидел вас. Наверное, единственный при дворе, кто обрадовался уходу Ланселота.
В изумлении я не отрывала глаз от обоих Мужчин и размышляла, что уж слишком оба они не в себе.
– Клянусь, я и не подозревала… – выдавила я.
– В этом нет ничего особенного, ваше величество. Любой знает, что бретонец был вашим фаворитом, а поскольку он являлся и лучшим воином королевства, естественно, что вы сделали его своим защитником. Чего вы на самом деле не знаете, так это сколько мужчин готовы оспаривать эту честь, – Гвин проказливо улыбнулся мне и обратил взор на брата. – Идер больше напуган, чем ранен. Пара дней ухода – и он снова будет на ногах.
В этот момент ко мне протолкалась Элизабель – ее нарядное платье было так же заляпано грязью и кровью, как и мое. Она настояла на том, чтобы осмотреть мою руку, которая, к удивлению, даже не оказалась задетой, когда медвежьи когти рвали мне рукав.
– Нам лучше уйти, миледи, – она предложила мне руку. – Вам нужно причесаться, да и все остальное не мешает привести в порядок.
Я кивнула, обрадованная подоспевшей помощью, поднялась с колен, и мы отправились к крепости. И Элизабель, и Гвин оказались хорошими няньками: я провалялась до вечера, а Идер встал на ноги к исходу следующего дня. Он передвигался осторожно, как человек, оберегающий помятые ребра, но, кажется, обошелся без серьезных увечий и, похоже, не собирался принимать участие в турнире.
С момента исчезновения Ланса у меня вошло в привычку приглашать каждый вечер за стол рядом с собой одного из воинов. И в первый же вечер после возвращения Идера ко двору он сидел подле меня. Так я хотела всем показать, что ценю проявленную им ради меня доблесть. На самом же деле я испытывала большее сострадание к медведю, чем к человеку. Но мы дружески болтали, и я с облегчением поняла, что из-за своей природной застенчивости Идер не станет продолжать попыток сделаться моим защитником.