– Хуже то, что он собирает вокруг себя сторонников Агравейна и им подобных, – продолжал муж, сев с безутешным видом на край кровати. – Это сейчас сильнейшая партия за Круглым Столом, и, если ничего не предпринимать, я рискую потерять над ними контроль.
Я растерянно поглядела на мужа, пораженная мыслью, что все, чего он с таким трудом добился, близко к краху.
– Ну, иди сюда, девочка, и поцелуй меня, – произнес он с печальной, безнадежной улыбкой.
Никогда в жизни Артур меня ни о чем не просил. Никогда не мог признать, что в чем-то нуждается. И я повернулась, чтобы его обнять с заново обретенной теплотой любви.
Как справиться с требованиями Гавейна, предложил Мордред, когда приехал с летним отчетом о союзных племенах. Я наблюдала, как он скачет по мостовой – изящный мужчина с чувством собственного достоинства и лицом, непроницаемым, как камень. На людях он поприветствовал меня достаточно вежливо, и я пригласила его в сад, чтобы выяснить, в каких мы с ним отношениях.
– Я рад, что вы снова дома, миледи, – произнес он в своей спокойной, безмятежной манере. – У меня и в мыслях не было повредить вам. Я хотел разделаться лишь с Ланселотом.
Его голос звучал искренне, в манерах сквозило раскаяние. Я внимательно всматривалась в его черты, стараясь обнаружить противоречие между словами и наружностью пасынка, но фасад был без единого изъяна. Мы поболтали о том о сем и расстались достаточно дружески, хотя я уже знала, что отныне буду вести себя с ним так же настороженно, как он вел себя со всем миром. Мать во мне, еще помнящая ребенка, которого она любила и растила, теперь скорбела, видя, как он удаляется прочь незнакомцем… Но, быть может, в свое время это должен прочувствовать каждый родитель.
Когда Артур упомянул, как Гавейн жаждет мести, Мордред быстро заговорил.
– Вира[22] – вот цена за жизнь человека. Среди саксов виновный в смерти может отдать выкуп родственникам убитого, и кровный долг считается уплаченным. Это устраняет необходимость вести кровную вражду. Нужно посмотреть, не примет ли Гавейн выкуп Ланселота. Используйте его, чтобы урегулировать вопросы чести.
Идея была заманчивой, но Гавейн согласился бы с ней, только если Ланселот расплатился бы лично.
– Сюда он не приедет, – быстро проговорил Артур, не давая мысли укорениться в умах других. – Пусть к нему съездит Бедивер и вернется с деньгами.
– Нет! – лицо Гавейна побагровело, а голос сделался твердым, как сталь. – Я приму выкуп лишь вместе с личными извинениями. Если для этого нужно найти Ланселота в Бретани, пусть так и будет. Мы, люди из клана короля Лота, всю жизнь провели на вашей службе, Артур Пендрагон.
И за все эти годы вы нам кое-чем обязаны. У меня появилась возможность восстановить честь семьи, и я прошу вас отправиться вместе со мной в Бретань и помочь снять с себя оскорбление.
Требования были немыслимыми, но никакие доводы не изменили решения оркнейца, и вот в середине июля лодочники из Лондона приготовились перевезти через Канал короля Артура с группой рыцарей – не такой многочисленной, чтобы франки заподозрили вторжение, но явно больше, чем было необходимо для личной охраны.
– Мне это совсем не нравится, Артур, – сетовала я, когда стал приближаться день их отъезда. – Я не верю, что Гавейн сумеет сохранить спокойствие, ты ведь знаешь, какой он горячий. К тому же сейчас не время уезжать, когда и дома столько дел.
– И не ехать нельзя: слишком велик риск вызвать недовольство соратников. – Муж оторвался от лежащей на нашем столе работы и подошел к окну. И поскольку больше он не добавил ни слова, я рискнула сделать замечание:
– Ты ведь не хочешь столкновения с Ланселотом?.. – О бретонце мы не говорили с тех самых пор, как Артур прервал мою первую попытку рассказать о нем, и теперь мне приходилось подбираться к этой теме, как человеку, пробирающемуся по кочкам в глубь трясины.
– Прекрати, Гвен! Не проси за его жизнь, не важно, как сильно мы его оба любили, – слова сорвались с его языка: сердитые, умоляющие, полные разочарования. Ярость его ответа удивила меня, и инстинктивно я сделала шаг назад. – Видишь ли, – мрачно продолжал он, – мне тоже нужна любовь.
Трещина в дамбе так и не затянулась, и чувства по-прежнему искали выхода. Я замерла, едва осмеливалась дышать и молилась, чтобы наконец он открыл свое сердце.
– Помнишь, как ты возвращалась из монастыря Бригиты?
– После того как меня похитил Маэлгон?
– Да, – Артур говорил, не глядя на меня. – Я жаждал мщения, как любой мужчина, над чьей женой надругались. Хотел свести счеты, доказать всему миру, что я достаточно силен, чтобы наказать любого, кто тебя обидит. Но ты просила оставить его в живых… и я послушал тебя. Я подавил собственную гордость, свои инстинкты и исполнил твое желание. На этот раз я не ищу крови соперника – наши жизни сплетены в такой узел, который не разрубишь мечом. Но я должен предпринять какие-то действия, и не разубеждай меня, как тогда, когда ты защищала Маэлгона.
– Защищала Маэлгона? – От этих слов я вскочила и принялась кружить по комнате. – Так ты считаешь, что я защищала его? Этого проходимца? Эту жабу? Ох, любимый, я ведь боялась за тебя, хотела тебя спасти.
Я подошла к мужу и, хотя он все еще смотрел в окно, доверительно накрыла своей рукой его руку, и он не сбросил ее. И в первый раз вслух заговорила о страхах, которые снедали меня в монастыре.
– Артур, меня преследовали сны – кошмары, в которых я видела твою смерть. Ночь за ночью, снова и снова. Они ужасали меня. И ужасают до сих пор. Стать причиной твоей смерти… – Я подавила панику, которая от этой мысли начала комком подниматься к горлу, и стала старательно подбирать слова. Ланселоту, когда рухнули все барьеры, не нужно было объяснять моих чувств к Артуру. – Прохладной ночью в Рекине я поклялась тебе в верности и с тех пор об этом ни разу не пожалела. Ты мой муж и король… и даже в Нортумбрии ты был в моих мыслях. В трудные моменты, когда я размышляла над тем, что случилось, я обращала лицо на юг. К Камелоту и к тебе.
Не глядя на меня, Артур протянул руку, обнял меня за плечи и прижал к себе. Молча зарылся лицом в мои волосы, и я почувствовала, как его сотрясают рыдания – мучительные, долгие, губительные.
– Так много нужно было сделать по-другому… – Он все еще прижимал меня к себе, и я не могла взглянуть ему в лицо. – Мордред – о боги! – неужели ты думаешь, я не понимаю, что был ему плохим отцом? А ты… ох, Гвен, каждый раз, когда я пытался тебе рассказать, высказаться прямо и открыто, у меня пропадали слова или оказывались не тс… или между нами что-то вставало. Поэтому я бросил об этом говорить, но ты знаешь, должна знать, как я тебя люблю и ценю. А после того, как ты так настойчиво упрашивала сохранить в живых Маэлгона, я решил, что он дал тебе нечто такое, что не мог дать я. К тому же пошли слухи, что ты сама захотела быть с ним.
– Слухи, которые распускала Моргана, – напомнила я ему и услышала, как муж вздохнул.
– Да, но до того, как я понял, насколько ей нельзя доверять. Я пытался убедить себя, что все это неправда, что тебе нравилось со мной, что ты была счастлива. А когда ты настояла на том, чтобы взять Мордреда… мне показалось это веским доказательством того, что ты смирилась с нашей участью. Тогда я не понимал, как тяжело окажется смотреть мальчику в лицо… и насколько это осложнит жизнь.
Он отстранился и посмотрел мне в лицо.
– Я не верил, что ты вернешься из Джойс Гарда, не думал, что оставишь Ланселота, поменяешь его на меня. Ах, девочка, я ведь видел выражение твоего лица, замечал, какие искры проскакивали между вами – да и кто этого не знал? И если я не мог чего-то дать тебе сам, я по крайней мере не хотел отбирать это у тебя.
Мои руки обвились вокруг мужа, и я уткнулась головой ему в грудь, не в состоянии выдержать его взгляд. Слезы счастья или горя, я не могла сказать, чего именно, увлажнили его тунику.
– Я бы оставил все как есть, если бы Гавейн постоянно не надоедал со своими вопросами чести. У меня нет желания воевать с бретонцем, я хочу жить с ним в мире. Он может владеть твоей любовью, но, в конце концов, принадлежишь ты мне…
– И моя любовь тоже с тобой, – воскликнула я. – Ты должен был это знать, Артур… – Слова рвались у меня из груди. Ими я хотела убедить себя и успокоить его. – Неужели ты думаешь, я вернулась бы в Камелот, если бы, кроме прочего, меня не звала бы сюда и любовь?
Моя вспышка застала Артура врасплох, но через секунду он поднял одну бровь и криво усмехнулся.