Кэтрин Коултер - Хозяин Соколиного гребня

Интересно было бы узнать, что принцесса Чесса думает о браке с Вильгельмом Длинным Мечом. Несомненно, такой брак пришелся бы ей по вкусу. Какая женщина не предпочла бы богатство и роскошь бедности? Впрочем, ему нет до этого дела. Благодарение Фрейе, ему только и нужно, чтобы спокойно жить, растить свою дочь и чтобы время от времени ему попадалась податливая женщина, дабы он мог утолить потребности своего тела. Право же, это не слишком много.

На следующее утро Ситрик призвал Клива к себе в тронный зал. Кроме короля, там никого не было. Так было и раньше. Всякий раз, начиная беседу с Кливом, король приказывал удалиться и министрам, и слугам – всем, кроме своего телохранителя Каллика. Когда Клив во время их первой встречи высказал удивление по поводу таких предосторожностей, Ситрик ответил ему, что иные слуги могут иметь двух господ, и у него нет желании предоставлять им эту возможность.

– Я согласен, – сказал он, едва только Клив вошел в тронный зал. – Ты можешь отправиться в Нормандию уже сегодня и сообщить герцогу Ролло, что я выдам дочь за его сына. Я пошлю Чессу в Руан тогда, когда герцог пожелает устроить их свадьбу. Клив низко поклонился.

– Как тебе будет угодно, государь.

– Клив…

– Что, государь?

– Ты хорошо справился со своей миссией. Ты умный человек, думаю, тебе можно доверять. Если когда-нибудь тебе надоест служить Ролло, я предложу тебе служить мне.

Клив поблагодарил Ситрика за добрые слова и повернулся, чтобы уйти.

– С твоей стороны было очень разумно держаться на расстоянии от моей дочери, Клив из Малверна. Сдается мне, она к тебе неравнодушна, чего я никак не ожидал. Знай: я желаю этого брака, ибо предвижу, что герцог Ролло основал могучую династию, которая не угаснет, а будет становиться все сильнее и завоевывать все новые земли.

– Думаю, ты прав насчет Ролло, государь. У герцога очень твердая воля. – Клив сделал паузу, смахнул с рукава соринку и добавил:

– У меня нет никаких причин искать общества твоей дочери.

С этими словами Клив покинул тронный зал. Ни он, ни король не сказали больше ни слова.

Усадьба Малверн

Месяц спустя

– Отец…

– Что, детка? – Клив поднял Кири над головой, слегка опустил и прижал к своей груди.

– Ты так долго не приезжал. Без тебя мне было плохо.

– Мне без тебя тоже. Из Дублина мне пришлось отправиться в Руан, и только потом я смог вернуться домой, в Малверн. Но я же сказал тебе, сколько дней займет моя поездка. Я вернулся на три дня раньше срока.

– Это верно, – согласилась Кири и вздохнула. – Иногда мне кажется, что ты нарочно прибавляешь дни, чтобы обмануть меня. А как твои дела? Все прошло хорошо?

Он долго молчал; его длинные, сильные пальцы нежно гладили спину дочери. Она заерзала, и он почесал ее левое плечо.

– Все прошло так, как желал герцог Ролло, – сказал он наконец. – А теперь иди спать, Кири. Завтра я расскажу тебе о Таби. Твой дядя Меррик прав. Таби – золотой ребенок, сильный и добрый. А вот и Айрек, он хочет лечь вместе с тобой.

За прошедший месяц Айрек успел заметно отъесться. Теперь это был почти взрослый пес с черно-белой шерстью и серым пятном на морде. Никакая порода в нем не просматривалась. Он готов был храбро защищать Кири от любых посягательств и яростно лаял, если ему казалось, что кто-то желает причинить ей зло. Когда Айрек обнажал клыки и начинал угрожающе рычать, Харальд, старший сын Меррика, отбегал от него подальше.

В кромешной тьме ночи Кливу опять явился знакомый сон, не посещавший его уже почти три месяца. Он очутился в этом сне внезапно, как моряк, которого волна неожиданно смыла с корабля в бушующее море. Все вокруг было реально, словно наяву: его ноздри наполнял аромат растущих повсюду желтых и лиловых цветов, он ясно чувствовал влажное прикосновение тумана. На сей раз он не стоял на вершине утеса, глядя вниз, на лощину, где меж валунов бежал холодный поток, переходящий в водопад. Нет, нынче он сразу же оказался перед дверью громадного деревянного дома с крышей из дранки и дерна, от которой к небу поднималась тонкая струйка дыма, выходящего из дыры над очагом Он весь дрожал. Он не хотел входить в этот дом-крепость Он опять слышал все тот же низкий, повелительный голос и чувствовал, что скоро не выдержит и закричит. Надо убежать! Но куда подевался его пони? Он поднял руку и толкнул дверь. Тяжелые деревянные створки распахнулись. Внезапно низкий мужской голос замолчал. ОНА не кричала. В доме царила мертвая тишина. Комната, в которую он вошел, была очень широка и длинна – не комната, а настоящий зал. В дальнем конце ее виднелся высокий помост, а по бокам – квадратные окна, закрытые массивными ставнями. Пол был земляной. Прямо за помостом висел занавес, за которым – Клив это знал – находились четыре маленькие спальни. Вдоль стен зала, по всей их длине, стояли скамьи, над вырытым в полу очагом, на толстых цепях висел огромный чугунным котел, окутанный густым белым паром. Несмотря на то, что в зале было множество людей – мужчин, женщин, детей, – здесь стояла полная тишина. Даже три сидящие на полу собаки, и те не издавали ни звука. Это было невыносимо тягостно и внушало страх.

Клив сделал еще один шаг вперед и увидел, что возле очага стоит полускрытая клубами пара женщина и мешает варево, кипящее в котле. Один из мужчин пил что-то из украшенного искусной резьбой деревянного кубка. Он сидел на единственном в зале стуле, вернее, кресле с высокой спинкой и резными подлокотниками. На столбиках, что поддерживали подлокотник, был изображен Тор [2], поражающий своих врагов. Меч Тора был поднят, его грубые деревянные черты выражали свирепое торжество. Кресло, похоже, было очень старинным, однако сидящий в нем человек был молод и крепок, с черными, без единой сединки волосами, худым лицом и изящными, белыми руками с удлиненными пальцами. Рукава его одежды были так просторны, что могли бы развеваться на ветру. Остальные мужчины, находящиеся в зале, сидели на скамьях у стен, а женщины подавали им еду на деревянных блюдах.

Мужчина в кресле сидел, опершись подбородком на свою тонкую белую руку, и, казалось, был погружен в размышления, однако Клив знал – хотя и непонятно откуда, – что на самом деле он не размышляет, а разглядывает девушку, работающую за ткацким станком в углу зала. Затем мужчина перевел взгляд на женщину, которая помешивала еду в котле. Та тоже оторвала взгляд от девушки за ткацким станком и устремила его на человека в кресле. В глазах ее читались ярость и страх. Она сказала что-то, однако мужчина не обратил на это никакого внимания. Его взор снова был прикован к девушке. Он негромко велел ей приблизиться. Клив пронзительно крикнул ей, чтобы она не делала этого, не подходила к мужчине в кресле, и она – впервые за все то время, что он видел этот сон, – услышала его голос и повернулась, ища его глазами. Увидев его, она заговорила с ним, но Клив почему-то не мог расслышать ее слов и не понял, что она хочет ему сказать. Он увидел, как она медленно подошла к мужчине и почувствовал страх и гнев, такой же гнев, какой полыхал в глазах женщины, стоящей у очага и неотрывно глядящей на щеголеватого мужчину, что восседал в похожем на трон кресле.

Клив знал, что все это ему только снится, однако не мог заставить себя проснуться. Мужчина в кресле посмотрел на него и нахмурился, затем встал и, жестом отослав девушку обратно, направился прямо к Кливу “Сейчас он убьет меня!” – подумал Клив. Он не мог ни сдвинуться с места, ни заговорить: казалось, его ноги приросли к полу, а язык прилип к небу. Мужчина подошел к нему и присел на корточки. Как ни странно, он не сделал Кливу ничего дурного, а только откинул с его лба золотистую прядь и сказал: “Ты такой же лохматый, как твоя овчарка”. Затем вынул из ножен, висящих на его поясе, длинный узкий нож. Кливу стало так страшно, что его едва не стошнило, однако мужчина всего лишь отхватил челку, падавшую ему на глаза. Потом он погладил Клива по щеке и выпрямился.

– Это мужское дело, малыш, – сказал он. – Иди и поиграй со своим пони.

Клив взглянул на женщину, стоявшую у очага, но она отвела глаза. Тогда он посмотрел на девушку за ткацким станком, и она кивнула ему и продолжала молча кивать, пока он не повернулся и не выбежал из зала.

Вот тут он и услышал ЕЕ крик. Но он не обернулся. Он не мог заставить себя обернуться, он бежал со всех ног прочь, прочь…

Внезапно он проснулся, чувствуя, что у него сперло дыхание. Теперь он знал, отчего ему снился этот сон: его разум складывал воедино давно канувшие воспоминания, заставляя его заново переживать их, заставляя его вспомнить, кто он такой и кем он был много лет тому назад. Когда начало рассветать, он снова заснул, и на сей раз сон его был спокоен и не тревожим сновидениями.