(Англия) Элизабет Чедвик - Хозяйка Англии

Прежде чем взять ключик с золотого блюда на алтаре, Матильда присела перед образом Богоматери, а после отперла замок футляра.

– Мы с Генрихом поженились в день святого Иакова, – сказала она, – и потом всегда отмечали этот праздник с особым чувством. Эта святыня принадлежит мне, и я вправе распорядиться ею так, как сочту нужным, а я желаю передать ее в Редингское аббатство во спасение души моего брата и моей матери.

Она открыла ящичек, и взорам предстало левое предплечье с кистью в натуральную величину, отлитое из золота и установленное на отделанный самоцветами постамент. Рука была облачена в узкий рукав с манжетой из драгоценных камней; указательный и средний пальцы подняты в жесте благословения.

Ее отец издал протяжный звук.

– Рука святого Иакова, – произнес он с благоговением. – Ты действительно хорошо себя показала, дочь моя. – Генрих не пытался вынуть руку из футляра и рассмотреть ее – сделать так в светской обстановке означало бы проявить неуважение к реликвии, – но все же прикоснулся к золоту как собственник. – Они тебе сами ее отдали?

Матильда ответила уклончиво:

– Перед смертью мой муж сказал, что эта святыня должна принадлежать мне.

Король пристально взглянул на нее:

– А новый император знает?

– Теперь знает. Вы хотите, чтобы я вернула ее?

Отец быстро мотнул головой:

– Нужно всегда чтить предсмертные желания. Редингское аббатство будет в восторге от этого дара императрицы. И возможно, будущей королевы, – добавил он многозначительно.

Матильда ждала продолжения, однако Генрих с загадочной улыбкой стал прощаться.

– Такие вопросы нужно обсуждать в другой обстановке. Сначала как следует осмотрись, отдохни, а потом поговорим.

Она присела в реверансе; поцеловав ее в лоб, он покинул комнату уверенной, бодрой походкой.

Аделиза тоже присела вслед ему, но осталась с Матильдой – ей хотелось подробнее рассмотреть реликвию святого Иакова.

– Она обладает целительной силой?

– Говорят, что обладает.

Ее мачеха кусала губы в нерешительности.

– Как вы думаете, рука святого излечит бесплодную жену?

– Не знаю…

Матильда обращалась к святому именно с такой просьбой, и ее молитвы были услышаны, только младенец умер сразу после рождения. Она еще недостаточно знала Аделизу, чтобы открыться ей в столь деликатном деле.

Аделиза вздохнула:

– Я понимаю, что должна принять волю Господа, но это так трудно, особенно когда мой долг – зачать.

Матильда не могла не проникнуться сочувствием к Аделизе, так как она знала, каково это: месяц за месяцем люди смотрели на нее, молодую жену пожилого мужчины, в нетерпении, когда же она понесет. Положение Аделизы становилось совсем невыносимым оттого, что другие женщины имели от Генриха детей.

– Он думает о том, чтобы сделать вас своей преемницей, вы наверняка и сами догадались.

Матильда кивнула:

– Как догадалась и о том, что я не единственная, о ком он думает. У моего отца всегда был главный план и запасной план, и потом еще один план на случай, если с первым и вторым планами не сложится. – Она испытующе посмотрела на Аделизу. – Я уважаю его и знаю свой долг, но также я знаю, что, несмотря на все его слова любви, я всего лишь еще одна фигура в его игре. Мы все для него не более чем пешки.

– Он великий король, – убежденно заявила Аделиза.

– Безусловно, – согласилась Матильда и подумала, что кто бы ни занял в будущем место ее отца, этому человеку придется стать еще более великим королем, чтобы заполнить пустоту, которую оставит последний сын Вильгельма Завоевателя.

Гавань Барфлёр, Нормандия, сентябрь 1126 года

Наблюдая за тем, как все увеличивается пространство между пристанью Барфлёра и палубой, на которой она стояла, Матильда дрожала и куталась в мантию. Вокруг плясали и бились волны, пенились белыми шапками, а за выходом из гавани мрачной серой массой качалось открытое море. Из-под носа королевской галеры взмывали фонтаны брызг, а ветер так раздувал квадратный парус, что казалось, будто огромный красный лев, нарисованный на полотнище, ревет и шевелит лапами.

Она не всходила на борт судна с тех пор, как была восьмилетней девочкой. Ее мысли неизбежно возвращались к последнему плаванию ее брата: начавшееся в этой гавани, оно оборвалось, как и вся его жизнь. Черной ноябрьской ночью корабль попал в бурю, наткнулся на скалу на выходе в море и затонул. Сейчас стоял день, и обстоятельства были иными, но, как ни поднимала Матильда подбородок, как ни старалась сохранить величественный вид, все равно ей было страшно.

К ней приблизился Бриан Фицконт.

– Мы увидим Англию еще до заката, если ветер не стихнет, – заметил он.

– Должно быть, вы привычны к морским путешествиям.

– Это так, но я всегда рад оказаться на берегу. Однако ныне все неплохо, с таким хорошим попутным ветром. – В его голосе послышалась улыбка. – Тем более сегодня с нами рука святого Иакова.

– Надеюсь, вы так говорите не только потому, что хотите успокоить меня.

– Госпожа, я бы не посмел отойти от истины, – проговорил он, поблескивая темными глазами.

Матильда в ответ только выгнула бровь. Со времени их первой встречи она успела привыкнуть к обществу Фицконта и с удовольствием беседовала с ним. Он состоял в правительстве ее отца и дружил с ее братом Робертом. Часто они сидели в компании других придворных, беседуя до самой ночи на всевозможные темы: от лучшего способа освежевать зайца до тонкостей папской политики и спорных положений английского права, в котором Бриан отлично разбирался. Ей нравилось слушать, как он отстаивает свою точку зрения в спорах.

– Англия станет новым этапом на вашем пути, миледи. – Теперь лицо Бриана было серьезным, а во взгляде светилась такая притягательная сила, что Матильде пришлось опустить глаза, чтобы между ним и ею не проскочила искра.

– И кто знает, где этот путь закончится?

– Уверен, ваш отец знает.

– Жаль только, что он не хочет ни с кем поделиться своим знанием.

Она посмотрела на короля. Генрих стоял на противоположном конце судна с группой приближенных. В Руане Матильда присутствовала при том, как отец вершил суд и плел сеть политики. Он вовлекал ее в управление королевством, сажая рядом с собой, но мнением ее практически никогда не интересовался. В прошлом месяце он, не посоветовавшись с ней, отклонил брачные предложения из Ломбардии и Лотарингии. Она провела при дворе уже почти год, но время застыло, словно паутина, растянутая между двумя ветками в ожидании иной добычи, чем пыль, оседающая на ее нитях. Генрих призвал ее к себе из Германии, а потом – ничего, как будто дочь была ценной вещью, которую лучше приберечь про запас.

– Как только окажемся в Англии, дела завертятся, – пообещал Бриан.

Он пытался успокоить ее, но на Матильду его слова оказали обратный эффект.

– Вы знаете что-то, что не известно мне?

– Нет, госпожа. Только то, что там есть люди, с которыми ваш отец должен посоветоваться по самым разным вопросам. Прежде всего, это ваш дядя король Давид и, конечно же, епископ Солсберийский.

Матильда раздраженно воскликнула:

– Снова разговоры между мужчинами! Я дочь короля, и бароны отца принесли мне клятву верности, но все равно ведут себя так, словно у меня в этом мире нет ни места, ни голоса.

– Будет. Однажды будет, – тихо ответил Бриан. – А сейчас время собирать силы и подготавливать почву.

Оба обернулись, заслышав звуки рвоты, и увидели, что через борт судна перегнулся благородного происхождения юноша с позеленевшим лицом. Бриан хмыкнул.

– Не думаю, что ему так уж плохо, – пробормотал он. – Если только от досады.

Матильда задумчиво смотрела на Галерана де Мелана. Он был зачинщиком неудавшегося мятежа в поддержку ее кузена Вильгельма Клитона и последние два года провел в тюрьме в Нормандии. На корабле кандалы с него сняли, так как сбежать отсюда он все равно не мог. Ее отец счел неразумным оставлять бунтовщика вдали от себя и решил перевезти его в Англию, где ему предстояло продолжить заключение под присмотром королевского юстициара – епископа Солсберийского. Галеран был сыном одного из наиболее преданных слуг Генриха; его брат-близнец Роберт не принимал участия в восстании. Матильда прекрасно знала, что в их случае «подготовка почвы» состоит в том, чтобы решить, как поступать с подобными людьми из влиятельных семей, которые считают законным правителем Нормандии и Англии не ее отца, а Клитона. Галеран де Мелан сейчас выглядел жалким и бессильным, однако он все еще опасен.