Любой просчет стати рассматривать, будто под микроскопом. Директриса ей ставила каждое лыко в строку. Когда-то они по-настоящему дружили, даже отдыхать вместе ездили. А теперь ей отказали в льготной путевке для Лизы. Хотела ее в летний лагерь отправить. Директриса по сему поводу выразительно проговорила:

— Ты дочь сама в состоянии обеспечить, а многие у нас нуждаются.

И Наталья поняла: теперь она здесь навсегда чужая.

— Как оплевали, — изливала она в тот же вечер душу Варваре. — Словно я, богачка, хочу у голодного кусок из горла вытащить! Знали бы они, какая я богатая! Верно, считают, что золотые горы уже заработала. Никто не поверит: концы с концами свожу и только. Ладно, просто мне отказали бы в этой путевке, не страшно, выкручусь, но с таким подтекстом…

— Ничего не поделаешь, обратная сторона сливы, — усмехнулась Варвара.

— Если бы хоть слава настоящая была. Ой, Варька, как же я устала! Бьюсь, бьюсь, барахтаюсь, а масло никак не взбивается. И главное, радость испытываю только, когда пишу да на ребят своих смотрю. А в остальные моменты в душе полная пустота.

— Крепись, подруга, будет и на твоей улице праздник. У других и этого нет.

— Слабое утешение, — вздохнула Наталья.

— Эй, не гневи судьбу! — взгляд у Варвары стал строгим и даже осуждающим. — Конечно, что мужа любимого потеряла, ужасно. Но четырнадцати счастливых лет у тебя — никто не отнимет.

Думаешь, многим такое досталось? Пашка тебя на руках носил, не дышал. Я на вас глядела — ну прямо два голубка. Знаешь, теперь уж могу признаться: зависть брала. Особенно, когда мой Витька на бровях домой заявлялся. Вот скажи мне на милость, что его гложет? И работа нормальная. И все выходки ему в его автосервисе сходят с рук, потому как руки золотые, особенно когда трезвый. Я его люблю, и не стерва вроде. И дом в порядке. И сын нормальный растет. Учится без проблем, в секцию дзюдо ходит, вон, на районных соревнованиях первое место занял, при этом не курит, по подъездам не сидит, наркотиками не интересуется. Чего мужику не хватает? Почему периодически в запой срывается? И каждый раз орет: «Душа моя, как в клетке». Ну какая клетка? В чем она? Постелью что ли заставила на себе жениться? Тоже нет! Сам два года добивался. И работа вроде любимая. Знаешь, я иногда даже думаю: пусть бы лучше по бабам шлялся. Может, хоть тогда не пил бы.

— Варька, какие бабы! Виктор тебя обожает! Первая с ума бы сошла, начни он на сторону глядеть!

— Да, может, и меньше сошла, чем когда на него пьяного гляжу. Человеческий облик совсем теряет. Сколько средств перепробовала! И разводом пугала и подшиться заставила и к гипнотизеру водила. Даже к бабке одной ездила. Она мне какую-то гадость всучила. Навозом воняло! Я Витьке в еду подмешивала. А он жрал за обе щеки и водкой запивал.

— К бабке она ездила, тоже мне врач, — хмыкнула Наталья. — Главное, от меня скрыла. Когда же, интересно, сподобилась?

— Два года назад, — неохотно призналась подруга. — Тебе тогда не до моих проблем было. Ой, да конечно, глупость полнейшая, но, что поделаешь, если медицина бессильна. Понимаешь, когда Витька пьяный валяется, я иногда на него смотрю и, что греха таить, от злости думаю: «Вот напился бы и помер». А потом про тебя, Наташка, вспоминаю, как ты без Паши тоскуешь и бьешься, и злость моя уходит. Нет уж, пусть Витька лучше живет, хоть такой, хоть пьяный.

Откровенность вызвала у Натальи весьма сложное чувство, но ведь не обидишься. Выплеснул человек наболевшее! У Вари жизнь тоже не простая, а как ей, Наталье, помогла! Вытащила из полного отчаяния, вернула к жизни и даже новое дело ей нашла. Самой бы Наталье в жизни не догадаться, что писать может. Словом, она была ей благодарна и прощала неловкие слова.

IV

Она разглядывала любимое лицо на памятнике, и губы ее шептали:

— Паша, Паша, вот, оказывается, я все сама могу: и детей растить, и деньги зарабатывать.

Даже известность себе заработала. Широкую известность в узких кругах, — уточнила она с горькой усмешкой. — Только одного не могу: без тебя жить. Плохо мне без тебя, понимаешь? Без твоих рук, без твоих губ, без ласки твоей, без улыбки. Все на свете бы отдала, если ты смог бы еще хоть ненадолго вернуться. Ну, хоть на пять минут. Попрощаться с тобой как следует. Ведь ушел ты тогда на работу, а у меня даже сердце не екнуло! Ну почему же ты не берег себя? Ради меня, ради наших детей. Ведь им тоже без тебя плохо. Нет, понемногу они привыкают. А я… Нет, я, , наверное, никогда не привыкну. До сих пор жду: вот замок повернется, дверь откроется, и ты войдешь.

Стою на кухне, а сама прислушиваюсь к шагам на лестнице. Вдруг — шаги, твои шаги. Сердце заходится! Нет, не ты, а Ванька. У него теперь твои шаги, твоя улыбка… Твой сын получился. Или это ты оттуда мне знаки через него подаешь? Чтобы у меня хоть частичка тебя осталась. Тогда спасибо тебе. Мы все, все помним тебя. Ангелина, правда, теперь больше по нашим рассказам. Зато каждый вечер перед сном твою фотографию разглядывает и — что-то шепчет. Я однажды спросила ее: «С папой разговариваешь?» А она так серьезно глядит на меня и отвечает:. «Папа на небе, он далеко. Как я могу с ним разговаривать! Молюсь за него. Чтобы ему там было хорошо и чтобы нас не забывал». Представляешь, какая умница! Так и не поняла, то ли сама наша дочь догадалась, то ли подсказал кто? У Лизки вовсе слова «вот папа…» С языка не сходят.

Ох, Паша, как я тоскую. Иногда мне вдруг начинает казаться, будто ты не умер, а просто уехал далеко-далеко и где-то там живешь и когда-нибудь вернешься. Только надо набраться терпения и подождать. Глупый самообман, наверное, но он помогает мне дальше жить. И ты мне тоже должен помочь. Пожалуйста, помоги мне отвыкнуть от тебя. Сделай так, чтобы тоска ушла. И пустота заполнилась.

Сколько она просидела так и сама не ведала. Очнулась, глянула на часы: вечер скоро.

— На следующей неделе снова приду, — шепотом пообещала она мужу. — Ограду тебе покрашу. Вот только придется съездить за краской. Книжку допишу и съезжу.

Она выполнила обещание и к концу недели вновь явилась на могилу мужа. Лиза и Ваня поехать с ней не смогли, а Ангелину Наталья брать не захотела, предпочла побыть с Павлом наедине и, пока старательно красила ограду, подробно рассказывала ему, что произошло у нее за минувшую неделю. Не вслух, конечно, говорила, а про себя.

— Вот, Паша, книгу еще одну дописала, сдала в издательство. Теперь хоть пару деньков передохнуть могу. Не поверишь, какое облегчение. С одной стороны, писать мне в удовольствие. Но, с другой, так изматывает. Потом — словно камни таскала, даже спина болит, а ведь вроде всего-навсего за столом целый день просидела, ручкой по бумаге водила.

Ванька советует писать сразу на компьютере. Говорит, и быстрее, и легче. Но мне с тетрадкой и ручкой привычнее и удобнее — слово так лучше чувствую. И вот пишу-то вроде не «Войну и мир», легкое чтение, а сил забирает, душу выворачивает… Рассказать — никто не поверит. Но я тебе не вру! Так и есть на самом деле. А уж как про меня и моих соратниц журналисты пишут: Это женская, прости Господи, литература… Да попробовал бы он сам что-нибудь написать, этот, прости Господи, критик!

Ох, что-то я разжаловалась. Вот лучше тебе расскажу, как я тут намедни участвовала по телевизору в одном ток-шоу. Тема была: «Любовь с первого взгляда — мимолетное увлечение или на всю жизнь». И я рассказывала, как мы с тобой познакомились и как потом жили. Там одна тетка-психолог была. Она разъяснила: любовь с первого взгляда — это элементарная страсть, а не начало долговременного глубокого чувства. Представляешь, Паша, какая дура! Моя история ей так не понравилась! Не вписывалась абсолютно в ее концепцию! По ее мнению, страсть длится в лучшем случае от нескольких дней до, максимум, полугода. Я ей объясняю: вот у меня с мужем страсть длилась до самого его последнего дня. А она мне: вы просто не понимаете, что такое страсть. Представляешь? Это она мне говорит! Я не выдержала и спрашиваю: а вы сами то понимаете, о чем говорите? У вас то это хоть раз было? Все засмеялись и хлопать начали. И меня смех разбирает. А она, благо, что психолог, вся уже на взводе, щеки пятнами пошли. Мне ее даже жалко сделалось. Думаю: может, действительно, про любовь и страсть только в теории знает? Хотя вроде обычная женщина. Красавицей не назовешь, но смотреть не противно.

Я еще им про тебя рассказала. Какой ты был у меня хороший. Без интимных, конечно, подробностей, хотя ведущая меня на это наталкивала. Потом психолог снова начала меня комментировать. У нее разработана уже целая система классификации женщин. Одни — хранительницы домашнего очага, другие — пожирательницы мужчин, третьи — соблазнительницы, четвертые — дочки. И еще там какие то, я уже не помню. Меня она записала в типичные хранительницы очага. Тут она, пожалуй, попала в точку. На пожирательницу мужиков я ведь явно не тяну. Однако, по ее концепции, хранительница домашнего очага не может быть ни объектом, ни субъектом страсти. Субъектом — в силу характера и склада психики. А объектом может стать лишь тогда, когда мужчина испытывает эдипов комплекс, ибо хранительница олицетворяет для такого мужчины фигуру матери.