Тор мысленно ругал себя, выезжая на вороном жеребце на травянистые просторы Грин-парка. В этот ранний час в парке никого не было. Бледно-желтые лучи рассветного солнца, едва показавшегося из-за горизонта, освещали гравийную дорожку вокруг парка.
Тор бывал здесь каждое утро, тренируя и выгуливая вороного.
Сделав круг, он пустил жеребца в легкий галоп, напомнив себе, что после прогулки ему надо будет сразу отправиться прямиком в дом брата, чтобы взять у Кристы очередной урок «джентльменства».
Наклонившись, он ласково потрепал жеребца по атласной шее. Усиливался ветер, кружа пожухлую от первых заморозков опавшую листву. Тор пустил коня быстрым галопом.
«Я должен был сказать ей. Я должен был сказать ей эти слова…»
Он должен был сказать, что любит Линдси, потому что это было сущей правдой. Она значила для него все. Все. Без нее его жизнь не имела смысла.
Но там, откуда он был родом, в мире, где господствовали мужчины-воины, а женщины покорно служили удовлетворению мужских потребностей, не принято было говорить о любви.
Тор знал, что его брат любит свою жену.
Наверное, отец любил их мать.
Теперь, когда Тор понял, что такое любовь, он догадался, что означал задумчивый, устремленный вдаль взгляд отца, — должно быть, он тосковал по женщине, которую любил и которую потерял.
Тор замедлил бег коня. Скоро он скажет Линдси о своей безграничной любви. Непонятно почему, но его страшила эта задача, хотя он был далеко не робкого десятка.
Он обязательно признается ей в любви. Когда-нибудь.
На следующее утро Линдси отправилась в конюшню, где Тор, как ей было известно, держал своего вороного жеребца. Она также знала, что он очень часто бывает там. Жеребец был самым ценным имуществом Тора, и Линдси хорошо знала, как много этот конь значит для него.
Она была уже почти у конюшни, когда заметила, что Тор едет верхом на жеребце по дорожке навстречу ей. Он удивился, увидев ее, и остановил жеребца.
— Доброе утро!
— Доброе утро! — улыбнулась она.
— Что ты здесь делаешь? — спешившись, спросил он. Эскалибур, узнав Линдси, закивал, тихонько заржал в знак радостного приветствия.
Достав из кармана юбки кусок сахара, Линдси протянула его на ладони коню.
— Хороший мальчик, хороший, — приговаривала она, почесывая коня за ухом, а тот хрустел сахаром и кивал головой, словно соглашаясь с ней.
Наконец Линдси повернулась к Тору:
— Я пришла поговорить с тобой. Хотела застать тебя здесь до того, как ты уйдешь на работу. Сегодня я иду в полицейское управление. Нужно рассказать констеблю Бертраму о нашем разговоре с Тилли Кут.
— Ты полагаешь, что это убедит его в причастности Меррика к убийствам?
— Честно говоря, сомневаюсь, — опустила глаза Линдси. — Ведь Бертрам убежден, что во всем виноват именно Руди. И только предъявление веских доказательств заставит его изменить свое мнение.
Тор с сомнением посмотрел на Линдси:
— И все-таки при чем тут Тилли Кут?
— Дело не столько в ней, сколько в тех шелковых шарфах, о которых она говорила. Если Стивен действительно убийца, то есть шанс, что шарфы, которыми он душил женщин, находятся где-то у него дома. Я подумала, что если нам удастся попасть к нему в дом, мы сможем найти их или какие-либо иные доказательства его причастности к убийствам…
— Даже не думай!
— Но нам необходимо попасть туда, Тор. Нам нужны реальные улики.
— Даже если тебе повезет и ты найдешь эти шарфы, как ты докажешь, что они принадлежат Меррику?
Линдси задумалась. Полиция отказывается верить всем ее предположениям. Надо, чтобы следователи сами обнаружили эти улики. Но как убедить их обыскать дом виконта? А вдруг они там ничего не найдут?
— Ты прав, — сказала она наконец. — Надо поговорить с Саймоном Билом. Возможно, он видел эти шарфы и знает, где Стивен хранит их. Он мог бы навести на них полицию.
Тор повел жеребца к конюшне, Линдси медленно шла рядом.
— Я тоже думал о Саймоне Биле и о том, что еще он может знать. Вчера я отправил ему письмо и получил ответ от экономки Меррика. Она сообщила, что Саймон Бил больше не служит у виконта.
Глаза Линдси удивленно расширились.
— Бил служил у Меррика много лет. Почему он ушел? И именно теперь, когда он так хочет увидеть, как справедливость восторжествует и виконт будет за все наказан.
Тор покачал головой:
— Боюсь, с ним могло что-то случиться. Получив сообщение от экономки Меррика, я заехал к виконту и узнал, что Меррик сказал, будто мистер Бил неожиданно уехал из города из-за возникших важных семейных обстоятельств.
Линдси закусила губу.
— Боже мой! Уж не думаешь ли ты, что Меррик… и его убил?
— Если виконт узнал, что его камердинер разгласил личные сведения о нем, страшно подумать, что он с ним мог сделать.
Линдси в ужасе закрыла глаза.
— Этот человек очень опасен, — сказал Тор. — Ты сама это знаешь.
Она кивнула. Теперь необходимость проникнуть в дом виконта стала еще острее.
Время неумолимо бежало вперед. У Руди его практически не осталось. Надо было что-то делать.
Хотя час был еще не поздний, на город уже опустились осенние сумерки. На углу улицы горел газовый фонарь, но уже в нескольких футах от него было темно.
Стивен стоял в тени неподалеку от редакции журнала «От сердца к сердцу», в окнах которого все еще горел свет. Рабочий день подошел к концу, и служащие покидали здание один за другим. У входа стояла карета Линдси, готовая отвезти ее домой на Маунт-стрит.
Линдси. Когда ее отец обратился к нему с вопросом, как он относится к возможному браку с его дочерью, Стивен был заинтригован. Он плохо знал девушку, но, живя с ее семьей по соседству, бывал неизменно любезен с ней. Его отец старел с каждым годом, и вскоре Стивену предстояло стать маркизом Уэксфордом. Ему будет нужен наследник, и Линдси, дочь уважаемого барона, вполне годилась на роль матери наследника. Она не потребует к себе слишком много внимания. После рождения ребенка он сможет свести общение с Линдси к минимуму. Мысль о сексе с ней не возбуждала Стивена. Ему нравилось, когда женщина сопротивлялась ему. Линдси же, похоже, станет покорной женой.
Он снова посмотрел на редакционные окна. Там теперь горела только одна лампа. Линдси еще не выходила. Стивен собирался следить за ней, как он это делал несколько предыдущих вечеров — с тех самых пор, как обнаружил предательство камердинера. Он узнал, что Линдси Грэм хочет обвинить его в убийстве. Он также понял, что девушка, на которой он собирается жениться, давно потеряла невинность, что она похотливая сучка, готовая в любой момент отдаться огромному темноволосому норвежцу, который еще недавно работал в его конюшне тренером.
В нем поднялась жгучая злоба. Желание схватить Линдси обеими руками за шею было таким сильным, что он ощущал его привкус во рту. Она обманула его! Всех обманула! Она шлюха и заслуживает только смерти! И он будет тем человеком, который накажет ее.
Но если он сделает это сейчас, с Руди Грэм будет снято подозрение, поскольку во время ее убийства он сидел в тюрьме. Станет ясно, что кто-то другой убивал шлюх в районе Ковент-Гарден.
Этого Стивен не мог допустить. Руди должен заплатить по старым счетам, кровью смыть мучительные воспоминания Стивена о его унижении.
Вообще-то он не собирался никого убивать. Все началось с той потаскушки, Пенелопы Баркер, которая забеременела от него. Он не хотел ее убивать, но когда она сказала, что он должен жениться на ней, иначе она пойдет к его отцу, внутри у него словно что-то щелкнуло. Он задушил ее в ближайшем лесу и закопал под старым тисом.
Он не хотел продолжать убивать, однако после Пенни у него разгорелся аппетит — он почувствовал необходимость очистить мир от похотливых тварей, совращающих мужчин. Взглянув на здание редакции, Стивен подумал о шлюшке, на которой чуть было не женился. О том, как будет приятно затянуть на ее тоненькой шейке шелковый шарф. Ему придется подождать с этим, но не так уж долго. Как только Руди повесят, он сможет начать все снова, и его никогда не поймают.
Стивен увидел, как из открывшейся двери вышла Линдси. Спустившись по каменным ступенькам, она села в карету и закрыла за собой дверцу.
Он медленно побрел по темной улице, его пальто трепал осенний ветер. Карета увозила Линдси, и Стивен видел удалявшиеся огоньки экипажа. Рано или поздно настанет время, когда она будет одна и беззащитна. Тогда решение будет принимать только он. И это решение было для него уже сейчас совершенно очевидным.