Пенелопа Уильямсон - Хранитель мечты

В следующее мгновение танец возобновился.

Лунный свет заливал гребни дюн расплавленным серебром. Волны стремились к берегу, словно завороженные, омывая отлогие галечники, врываясь между скалами и рассыпаясь в фонтаны соленых брызг. Спешившись, рыцарь ступил в кольцо стоящих камней. Некоторое время он следил за движениями девушки и за тем, как туман, поднимаясь от земли белым паром, окутывает и ее, и камни, закручивается в спирали, пока ему не стало казаться, что все тринадцать камней участвуют в ритуальном танце. Ветер нашептывал ему на ухо что-то тревожное, даже пугающее — давно забытые древние легенды, которые лучше не вспоминать. А девушка все танцевала, и ее движущиеся ноги поблескивали серебром среди травы, словно рыбки в морской воде.

Неожиданно она оказалась перед рыцарем и замерла так близко от него, что вершинки ее грудей почти коснулись его груди. На голове у нее был венок из омелы, а волосы струились по плечам, густые и темные, как живой плащ. Но это было единственным ее одеянием, в остальном же она была удивительно, чудесно нагой.

Она была очень близко, но он боялся дотронуться до нее из страха, что это заставит ее исчезнуть, раствориться в темноте. Она казалась воздушным созданием, воплощенной мечтой, каждую секунду готовой развеяться. Она была эфемерна, иллюзорна, женственна, а он... он никогда еще не чувствовал себя настолько земным, настолько могучим и мужественным.

Девушка взяла его за руку.

Она повела его к алтарю, на котором горели свечи, уже до половины погруженные в лужицы растопленного воска. Они окружали углубление в камне, то самое, где скапливалась дождевая вода. Влага и сейчас была там, она отражала пламя свечей и казалась жидким огнем.

«Есть поверье: если женщина уговорит мужчину выпить воды, которая касалась алтаря мейнхирион, он будет любить ее вечно».

Любить ее вечно...

Он замер в ожидании, и дыхание его казалось затаенным не в груди, а в некоем магическом месте между землей, небесами и преисподней. Он ждал, что девушка сделает это первой, но она тоже ждала.

Тогда он сам сделал первый шаг. Он взял ее за палец и обмакнул его в лужицу на алтаре.

Шипящая молния скользнула вверх по ее руке, ненадолго окутав нагое тело светом, отливающим всеми цветами радуги. Медленно-медленно, благоговейно он поднес ее палец к губам. На кончике его поблескивала единственная крохотная капля, посылая во все стороны миниатюрные радуги. Он наклонился и поймал эту каплю языком.

Испепеляющий жар пронесся внутри его существа, словно сухой и горячий ветер пустыни. Он ощутил в душе страх, но пути назад уже не было... да он и не хотел бы повернуть назад. Он потянулся к девушке и провел языком, влажным от воды мейнхирион, по ее губам.

Стремительно и жадно она втянула его язык губами себе в рот. Губы ее были запекшимися от жажды.

Он схватил ее в объятия, впиваясь пальцами в округлые полушария ягодиц. Тела их с силой столкнулись. Налетевший ветер обжег кожу, словно и он был истомлен лихорадочной жаждой. Рыцарь чувствовал, что тает как воск, как шелк, слишком близко поднесенный к пламени свечи. Он слышал удары сердец, своего и ее, и они становились все громче, они грохотали и грохотали в унисон с ударами прибоя о скалы за его спиной, пока шум прибоя и двойное биеиие сердец не слились воедино, став могучим пульсом самой жизни, самой земли. Два сердца бились сейчас как одно.

Девушка отстранилась, и рыцарь застонал: без ее губ его рот был пуст и сух, а язык одинок.

Но очень скоро она начала раздевать его, касаясь тела не только руками, но и губами. Стянув рубаху, она положила ладони ему на грудь и зарылась пальцами в волосы на ней, говоря вполголоса: «У тебя тело воина, мой черный рыцарь...» Он ответил на это бессознательно глубоким вздохом.

Девушка опустилась на колени очень медленно, не отрывая губ от темной стрелы более густых волос, исчезающей под поясом кожаных штанов. Прикосновение губ было волнующим, оно заставляло содрогаться от удовольствия. Он стиснул зубы, но все равно едва слышно стонал, не замечая этого и того, что погрузил пальцы в густые пряди волос девушки.

Та расстегнула ремень, и его штаны соскользнули вниз, потом распустила шнурок на коротких летних подштанниках. Она стянула их вниз по бедрам, выпустив на свободу его плоть и взяв ее в обе ладони.

— Он такой сильный, такой твердый... — прошептала она, и эти слова помогли ему стать еще сильнее, еще тверже.

Девушка склонила голову и взяла его плоть в рот, а он ответил на это стоном наслаждения.

Но это было слишком хорошо, слишком прекрасно, чтобы можно было выдержать долго. Он отстранил ее и опустился навзничь в траву, унизанную серебряными капельками росы.

Она перенесла одно колено через его бедра и замерла так, не касаясь его.

Он скользнул двумя пальцами внутрь ее тела, медленно раскрывая ее. Девушка выгнулась дугой, стремительно и безмолвно. На мгновение ее волосы щекотно коснулись его ног, полные груди с острыми напряженными сосками оказались устремленными в темные небеса. Дрожь зародилась в ее бедрах, потом распространилась по всему телу, как распространяются по воде круги от упавшего камешка, и по мере того, как пальцы его двигались внутри нее, дрожь нарастала, пока не превратилась в конвульсивные содрогания. Она выкрикнула его имя, наполнив его радостью сознания, что все это — его рук дело, что он может заставить ее на несколько секунд прикоснуться к раю; что имя, которое срывается в эти секунды с ее губ, его имя.

Девушка склонила голову и посмотрела на него широко раскрытыми глазами, потемневшими от желания. Губы ее трепетали, припухшие оттого, что она кусала их в момент наслаждения. Крепко обхватив ее за бедра, он приподнял ее и медленно, очень медленно вошел в ее тело. Он не хотел спешить. Он хотел, чтобы это длилось и длилось вечно.

Он протянул руку, чтобы ощутить в ладони тяжесть ее иалитой груди, но в этот момент теплый ветер с силой ворвался между камнями и раздул пламя свечей. Отблеск пламени упал на ожерелье, и оно вспыхнуло, словно и впрямь поймало искру, способную его зажечь. Он сам не заметил, как дотронулся до языческого украшения.

Оно было горячим. Бог свидетель, оно было раскаленным! И сквозь полурасплавленный металл отдавалось биение ее сердца, словно это его, обнаженного, он касался кончиками пальцев. Сердце девушки билось повсюду: в его пальцах, в его крови, в его собственном сердце. Звук его биения напоминал звук бьющегося о скалы прибоя. Постепенно на грани видения собралась серебристая дымка, клубясь и закручиваясь водоворотом. Он посмотрел вверх, на небеса, полные звезд, и там тоже было движение, словно созвездия все быстрее вращались над головой. Мало-помалу темные небеса превратились в воронку пульсирующего белого света...

Он стоял посреди кольца мейнхирион, держа в объятиях свою любимую, а вокруг кружились в бешеном танце воины — странные воины, совершенно обнаженные, в голубой воинственной раскраске, с длинными волосами, пряди которых на концах были забраны в острые наконечники. Они потрясали бронзовыми мечами и что-то выкрикивали, им вторили проповедники в белых одеяниях, беснующиеся с пеной на губах. Звук, похожий на рев фанфар, ворвался в уши, дикие вопли усилились. Кто-то кричал от ярости, кто-то выл от боли. Глаза шипало от дыма, небо над головой истекало кровью и горело огнем, и ему было страшно, страшно, страшно умереть. Он не мог вынести самой мысли о том, что покинет ее, даже сознавая всем сердцем, всей душой, что и за порогом смерти она будет принадлежать ему, она будет его ждать, ждать его годы, десятилетия, века. Его любимая...

Небо над головой горело, звезды бешено кружились и падали — ливень огня, дождь белых искр. Свет струился сквозь него, пока и сам он не превратился в свет и она не стала светом тоже. Свет сиял, сиял, сиял... и вдруг исчез, и оказалось, что он просто-напросто смотрит в глаза Арианны.

Теперь она вела бешеную пляску их страсти, то поднимаясь на коленях и едва касаясь его, то неистово опускаясь и принимая в себя всю длину его, то распластываясь по нему, то раскачиваясь, то с силой сжимая бедрами его бедра. Он по-прежнему хотел, чтобы это длилось вечно, но уже внутри зародилась первая дрожь — знак близкой разрядки, и он понял, что не сумеет отдалить ее. Он был уверен, что умрет, достигнув пика наслаждения.

Он закричал во весь голос, словно сама душа его выплеснулась наружу вместе с семенем.

Арианна упала ему на грудь, спрятав лицо в изгиб его шеи. Она дышала часто, и хрипло, и очень громко, и сердце ее билось как безумное. Он хотел коснуться ее, но был не в силах, потому что так и не обрел единого себя, потому что частично еще пребывал среди звезд, где было прекрасно, а частично — внутри нее, где было даже прекраснее. Теперь он всецело принадлежал ей, этой женщине, его жене, потому что она все-таки взяла его душу. Он знал, что никогда уже не будет тем, кем был до этой ночи.