Ей было хорошо знакомо болезненное и несколько одурманенное состояние после видений, но никогда еще последствия не были так тяжелы. Образ рыцаря с копьем, нацеленным ей в сердце, снова и снова возникал перед глазами, топот копыт его коня отдавался в ушах повторяющимся стаккато, напоминающим перестук кузнечного молота. Арианна со стоном прижала ладони к вискам, где пульсировала боль, и побрела в комнату, чтобы там рухнуть на кровать.
Цветы на гобеленах, поблескивающие стеклярусом, то расширялись и надвигались, то сжимались и отступали. Их стебли извивались как змеи, усики тянулись к Арианне, угрожая обвиться вокруг нее. Это было невыносимо, но, когда она попробовала зажмуриться, веки пронзила острая боль. Арианна поспешно открыла глаза, уставившись сквозь пелену слез на голубой полог балдахина. Она горела как в лихорадке, так что даже куний мех покрывала казался прохладным. Желудок сводила судорога, и она сознавала, что ее вырвало бы снова, если бы еще оставалось чем.
Мало-помалу тошнота утихла, но молот в висках продолжал неумолимо бухать. Как только Арианна почувствовала, что сможет держаться на ногах, она, пошатываясь, побрела приготовить себе примочку из розового масла и корня пиона. Она была настолько слаба, что едва не расплескала лекарство, но все же сумела смочить в нем кусок льняной ткани и приложить его ко лбу. Постепенно буханье сменилось тупой ноющей болью.
Арианна решила, что теперь сможет уснуть, и прилегла на постель. На стене замка, прозвучал рожок дозорного, ему ответила от ворот труба часового. Пока все шло нормально — насколько все могло идти нормально в замке, осажденном многочисленной армией. Арианна лежала с открытыми глазами, боясь, что образ рыцаря явится снова, стоит только опустить веки.
Это видение... оно было совсем не похоже на те, что случались до сих пор. Все они представляли собой туманные фигуры на поверхности воды, порой настолько неясные, что впоследствии Арианна не могла объяснить, что именно увидела. Но на этот раз... на этот раз она как бы оказалась внутри видения, участвовала в нем! Она хорошо помнила запах горячего металла, звук подков, тяжело опускающихся на землю... а главное, она помнила боль от острия пики, пронзившего ей грудь... Боже милостивый, это все казалось таким реальным! Она была, по-настоящему была там!
У кровати горела высокая восковая свеча, которой должно было хватить на всю ночь, поскольку она отгоняла злых духов. До чего же нелепым показалось Арианне в эту минуту старинное поверье. Трудно было представить себе, что такая жалкая уловка отгонит Черного Дракона, это исчадие ада. И все же она не опустила полог, хотя глаза больно резало даже от слабого света свечи.
Ветер, который весь вечер бешено бросался на стены башни, внезапно стих. Гроза, на которую надеялась Арианна, прошла стороной. Это означало, что проклятые нормандцы даже не намокнут. Некоторое время она прикидывала, рассказать брату о видении или нет, но рассудила так: ничего, кроме дополнительного беспокойства, ее рассказ Сейдро не принесет. Да и зачем ему знать о том, что ей угрожает рыцарь на черном коне? Его-то ведь это не касается.
Арианна невольно прижала ладонь туда, где билось ее сердце, снова ощутив острую боль от смертельной раны. Ноги судорожно дернулись, и она свернулась клубочком, подтянув колени к подбородку и уткнувшись лицом в бархатный валик подушки. Вскоре пришла дремота, а с ней и рыцарь, несущийся на Арианну с опущенной для удара пикой. Она засыпала и просыпалась снова, а когда наконец погрузилась в настоящий, глубокий сон, ей приснился черный дракон с серыми глазами.
***
Когда она открыла глаза и увидела болезненно-блеклый свет раннего утра, снизу уже слышался унылый звук волынки. Жалобные переливы мелодии доносились, конечно, из обширного зала в нижней части башни, где по истечении поста разговлялись под баллады о былых воинских победах.
Некоторое время она не могла вспомнить, где находится, но потом рывком села в постели, отчего сильно закружилась голова. В висках снова отдавалось приглушенное ритмичное буханье. Арианна надавила на веки кончиками пальцев и сидела так до тех пор, пока не поняла, что звук доносится извне. Это были периодические раскаты, похожие на отдаленный гром.
Волынка играла не потому, что где-то бард пел свою песню. И вовсе не гром доносился в окно башни. Враг начал осаду и осыпал стены замка камнями из катапульт, а ворота — ударами тарана.
Она так и спала, одетая, поверх мехового покрывала, но теперь поспешила сменить наряд, приличествующий благородной даме, на более практичное одеяние. Еше с вечера она взяла у молочницы простое крестьянское платье и грубые бахилы. Раз уж шла осада, стоило подготовиться к такому повороту событий, при котором замок все же мог пасть. Тогда разумнее было сойти за крестьянку. Если бы нормандцы взяли ее в плен как дочь князя Гуинедда, то потребовали бы выкуп серебром, равный ее утроенному весу.
Арианна оставила на себе тонкую льняную сорочку, но поверх нее надела грубое и бесформенное холщовое платье, а на ноги натянула бахилы из грязно-серого войлока. Чтобы скрыть ожерелье, пришлось затянуть шнуровку до самого подбородка. Платье было до того мешковатым, что в нем невозможно было двигаться, если как следует не стянуть его ремнем на талии. Косу Арианна расплела, небрежно разбросав по плечам пряди темно-каштановых волос.
К одному из отверстий в ремне она прицепила ножны, но прежде чем вложить в них дорогой кинжал с острым как бритва лезвием, она некоторое время нерешительно поворачивала его в руках. Разумеется, это было вовсе не неуклюжее оружие крестьян, но в данном случае маскарад мог обернуться против нее. Арианна провела пальцем по лезвию. Кинжал был обоюдоострым, оформленным в виде миниатюрного меча. Она не собираясь пускать его в ход без крайней необходимости, только если бы потребовалось защитить свою честь. Ни один мужчина не станет платить коуилл — цену девственности — за невесту, которая уже была с мужчиной. Потеря девственности покрыла бы позором не только ее саму, но и весь ее род.
— Моя честь... — прошептала Арианна, и пальцы ее судорожно сжались вокруг чеканной серебряной рукоятки.
«Тот рыцарь!»
Она не могла забыть его. Он снова и снова являлся ей таким, каким предстал в видении: черный конь, вставший на дыбы, и рыцарь в седле, тоже весь в черном, с безжалостными глазами и жесткой линией губ. Пика его снова и снова целилась ей в сердце.
Долго стояла она, глядя на золотую чашу. Сосуд казался невыразительным, обычным в тусклом утреннем свете. Однако теперь он вызывал в Арианне страх. Вчера она дала себе слово оставить чашу, если придется спасаться бегством. Этот предмет слишком обременителен при подобных обстоятельствах, говорила она себе, сознавая, что лжет. Она боялась мощи, заключенной в древнем сосуде, но отныне была связана с ним определенными узами и не могла уже с ним расстаться. Одна мысль о том, что чаша попадет в руки нормандцев, заставила ее содрогнуться. Теперь она свято верила, что когда-то чаша служила кубком самому прорицателю Майрддину.
Бессознательно коснувшись чаши, Арианна с облегчением ощутила под пальцами прохладу. Она прикрепила ее к поясу за одну из ручек и хорошенько задрапировалась в накидку, отороченную дешевым пятнистым мехом виверры.
Запах, распространившийся по комнате, заставил Арианну брезгливо поморщиться. Принесенная молочницей одежда была далека от безукоризненной чистоты. Воняло амбаром, прелым сеном, залежалым тряпьем, но это было даже к лучшему: маскарад получался еще правдоподобнее. Как последний штрих Арианна достала
немного пепла из погасшей жаровни и испачкала лицо.
На лестнице было совсем темно, так как факелы совершенно прогорели. Пришлось нащупывать дорогу руками, скользя ими по выпуклым бокам камней, слагающих стену. Когда Арианна выбежала из двери башни, минуя часового, тот встревоженно ее окликнул. Она не обратила внимания на оклик и поспешно спустилась по крутой лестнице, ведущей вниз с насыпного холма, служившего башне основанием. Войлочные бахилы были ей немного велики и звучно шлепали по ступенькам толстыми кожаными подметками. Звук напомнил Арианне хлопанье сырых простыней на ветру. Она по мостику пересекла узкий сухой ров и начала подниматься на стену.
Утро было безветренное и сырое. Почти неподвижные облака свинцового оттенка висели так низко, что, казалось, давили своей массой; влажный воздух ощущался на лице, как дряблая влажная ладонь. Несмотря на то что повсюду были разложены пропитанные водой сыромятные кожи, одна из горящих стрел сумела поджечь сеновал. Сырость не помешала огню хорошо разгореться, и теперь двор замка был заполнен удушливым дымом. Кожи, прикрывавшие кровлю, тоже загорелись и смердели так, что Арианна снова ощутила рвотный позыв.