Пенелопа Уильямсон - Хранитель мечты

Арианна рывком сняла тряпку. Рейн вытерпел это молча, однако она заметила, что тело его окаменело, а морщинки в углах рта углубились и побелели.

Порез открылся и снова начал сильно кровоточить. Намочив полотенце, Арианна скатала его в толстый валик и принялась промокать выступающую кровь.

— Милорд, надеюсь, вы примите мои глубочайшие извинения за то, что я ударила вас кинжалом. На то у меня были причины, о которых вы знаете, но сейчас я всей душой сожалею о своем поступке.

— Подумаешь, царапина! — отмахнулся Рейн.

— Вчера ночью мне надо было наложить на рану примочку, чтобы она не кровоточила. А теперь уже поздно, и я боюсь, что останется шрам...

Она запнулась, заметив, что вода с мокрого полотенца стекает Рейну на грудь, струйками бежит вниз, пробираясь во впадинках между мышцами, смачивая волосы, образуя капельки на затвердевших вершинках сосков и устремляясь по темной «косичке» на животе прямо ему в штаны.

Она с трудом оторвала взгляд от этого зрелища и стала смотреть на цветочный орнамент, украшающий стену. Ей было как-то очень странно... горячо и тесно внутри самой себя, словно плоть вдруг набухла и распирала кожу.

— А теперь я готова услышать ваши извинения, мой супруг и господин.

— Мои что?

Взгляд, который Рейн поднял на нее, был туманным, почти неподвижным. Как если бы его только что оглушили дубинкой. Возможно, он мысленно вспоминал обиды, которые успел причинить ей со дня их знакомства. Их было много, хотя знали они друг друга не так уж давно.

— Вы должны извиниться за то, что подбили мне глаз.

— Черта с два я извинюсь! -возмутился он, приходя в себя. — Во-первых, я сделал это нечаянно, а во-вторых, ты заслужила это.

— Я извинилась перед тобой, и не один раз! Сначала за то, что обзывала тебя ублюдком, а ведь ты ублюдок и есть... — Она посмотрела мужу в лицо и поспешно добавила: — Я имею в виду, по нечаянному стечению обстоятельств. Теперь же я извинилась за то, что ударила тебя кинжалом, а ведь ты заслужил это. Ты пытался заняться со мной извращениями...

— Я пытался заняться с тобой любовью!

— Речь о том, что ты тоже мог бы извиниться за то, что ударил меня, пусть даже нечаянно. Это будет справедливо.

— Что справедливого в том, что я буду извиняться за удар, на который тебя Бог нанес?

— Сэр, ваши манеры оставляют желать много лучшего даже для нормандца, — сказала Арианна, надменно выпрямляясь.

Она подхватила тазик и испачканное кровью полотенце и вознамерилась удалиться с королевским достоинством, но была поймана за руку.

— Ты всю ночь собираешься вякать на меня?

— Я не вякаю! Вякают щенки.

Рейн стиснул челюсти с такой силой, что на щеке заиграл желвак.

— Очень хорошо. Я прошу прощения за то, что нечаянно ударил тебя в глаз, когда пытался помешать тебе заколоть меня до смерти десятидюймовым обоюдоострым кинжалом.

— Я не принимаю вашего извинения, сэр.

— Что? Ты не при...

— Вот именно. Извинения, принесенные столь неохотно, не идут в счет.

— О кровь Христова! — Рейн вылетел из кресла со скоростью быка, ужаленного в круп оводом.

При этом он выбил тазик из рук Арианны, окатив водой весь перед ее платья.

Мало того что вода была холодная — у Арианны округлились глаза, когда она посмотрела на дело рук своего мужа. Тонкий шелк промок насквозь и облепил тело, а соски от холода так налились и окаменели, что торчали вперед, как два кедровых орешка, при этом бессовестно просвечивая. Она вдруг вспомнила, как прошлой ночью Рейн... как он втянул один из них в рот, словно грудной ребенок.

Она подняла взгляд на его лицо. Сердце колотилось, как сумасшедшее, и его стук отдавался в каждой косточке, каждой жилочке тела, как грохот тамбурина. Каким-то образом она совершенно лишилась способности дышать. Она не могла отвести взгляда от его рта. Она хотела, чтобы он... она хотела, чтобы он...

Губы Рейна приоткрылись. Арианна почувствовала, что у неё пересохло во рту. Ее голова запрокинулась, его — наклонилась.

Господи, как же она хотела, чтобы он...

Его дыхание коснулось ее губ. Арианна приподнялась на цыпочки.

Она хотела...

Губы их соприкоснулись, и в следующую секунду он уже целовал ее.

Рот его двигался вдоль ее губ, втягивая их и сжимая, заставляя раскрыться. Язык скользнул в рот, принеся с собой знакомый уже, пугающий и волнующий, чужой вкус — скользнул еще и еще раз, словно пробуя ее на вкус и ощупь, и, наконец, заполнил ее рот. Арианна замерла на мгновение, не зная, как поступить, потом неуверенно, робко начала отвечать, прикасаясь кончиком языка и тотчас его отдергивая.

Поцелуй был долгий, очень долгий, но даже когда он закончился, Рейн продолжал снова и снова брать ее губы мягким пощипывающим движением, словно никак не мог оторваться от них.

— До чего же они нежные... — прошептал он. Вместо того чтобы отстраниться, он проследил губами линию ее подбородка, спустился вниз по шее. Арианна еще сильнее откинула голову, не замечая, что впивается ногтями в плечи мужа. Она как-то странно отяжелела и обмякла, а внутри родились и все росли томление, сладкая ноющая боль — боль-ожидание чего-то большего.

Ладонь легла на затылок, пальцы зарылись в волосы. Она открыла затуманенные глаза.

— Арианна?

Она затрепетала, внезапно снова испуганная. Но впереди лежала целая жизнь, состоящая не только из дней, но и из ночей, которые ей предстояло провести с этим мужчиной, провести в одной постели с ним, в его объятиях. Не могла же она бояться его всю жизнь!

Арианна отстранилась и отступила. Не сводя взгляда с лица мужа, она подняла дрожащие руки к шнуровке платья и медленно начала распускать ее.

Рейн улыбнулся, и она вдруг поняла, что бояться-то в общем и нечего.

Она лежала голая на постели, на прохладных камлотовых простынях, и смотрела, как Рейн раздевается. Вкрадчивый свет свечи придавал его коже оттенок темной бронзы, отчего волосы на груди и в паху казались даже гуще, чем были на самом деле. Этот неяркий мигающий свет отбрасывал на лицо загадочные, изменчивые тени, среди которых невозможно было рассмотреть глаза.

Было необычайно тихо вокруг — тихо настолько, что слышались шипение и шорох углей, рассыпающихся в догорающей жаровне, и шелест ветерка, проносящегося сквозь кроны вязов. Еще в тишине раздавалось дыхание Рейна. И ее собственное дыхание.

Он опустился рядом на постель и погладил пряди наполовину расплетенной косы, разметавшиеся по подушке. Потом он зарылся в них лицом, и странная усмешка, похожая на гримасу досады, исказила линию губ, словно он хотел бы, но не мог справиться с этим порывом. Он потерся о ее волосы сначала одной щекой, потом другой, напомнив Арианне мальчишку, прижимающегося во сне к плюшевому боку своего щенка. У него вырвался звук, одинаково похожий на вздох и на стон.

— Какой восхитительный аромат!..

— Надеюсь, ты не собираешься меня съесть?

Рейн вздрогнул, глаза его, до этого полузакрытые, округлились. После нескольких секунд ошеломленной тишины он расхохотался, заставив Арианну покраснеть от неловкости: раз уж она решила подыграть мужу в постельном ворковании, надо было тренироваться заранее! Впрочем, у нее все равно не было к этому никаких способностей.

— Господи Боже, до чего же ты простодушна! — сказал Рейн совсем иным голосом, низким и хрипловатым. Он провел согнутыми пальцами вдоль ее рта, поймав нижнюю губу и слегка сжав ее. — Я совсем забыл, что бывают такие, как ты: нетронутые, неиспорченные... невинные.

Потом он приподнял ее голову и снова опустил на свой локоть, чтобы удобнее было целоваться. На этот раз Арианна не противилась, когда язык раздвинул ей губы и заполнил рот. Рейн целовал ее долго, очень долго, начав с легчайшего прикосновения губ к губам — легкого, как дуновение ветерка, — и закончив жадными, почти грубыми толчками языка и всасывающими, поглощающими движениями рта, после которых она почувствовала себя опустошенной. Когда он, наконец, оторвался от ее губ, они были припухшими, дрожащими и уже не невинными.

Приподнявшись на локте, он обвел кончиком пальца черты ее лица: дуги бровей, округлости щек, линию носа и рот, все еще влажный от поцелуев. Он смотрел из-под полуопущенных век взглядом, который казался дремотным, и едва заметная улыбка то и дело касалась его губ. Арианна старалась не дышать, чтобы не спугнуть эту улыбку.