— Но!..
— Прошу вас, миледи.
Высоко подняв голову, Арианна пошла сквозь строй любопытных взглядов к выходу из залы.
***
Она стояла у окна, глядя на сочно-зеленые промокшие холмы и глинистые воды Клуида. Рейн видел все это — и самое Арианну — сквозь багровую пелену ярости.
Когда дверь ударилась об стену и отскочила от нее, Арианна быстро повернулась и сжала обеими руками живот, словно распадалась на части и хотела хоть как-то сохранить целостность. Но глаза ее оставались спокойными — проклятые глаза цвета моря в штормовой день!
— Сука! Ты предала меня!
Рейн бросился вперед, ожидая, что жена отшатнется или закроется руками, но она осталась в той же позе и не отвела глаза.
— Я верил тебе! — прорычал он, сжимая кулаки.
— Я знаю, Рейн. Мне так жаль...
Он заглушил остаток фразы, схватив ее за горло, и едва удержался, чтобы не сдавить его изо всех сил. О его судорожно напряженную ладонь бился частый тугой пульс.
— Ах, тебе жаль? — спросил он, едва слыша собственный голос. — Твое «жаль» навязло у меня в ушах, Арианна. Как же ловко ты умеешь разыгрывать из себя святую невинность! Ты из тех, кто всаживает в человека нож, а потом делает вид, что не понимает, откуда он взялся в руке!
Горло под его ладонью задвигалось, как если бы она пыталась что-то ответить. Потом Арианна просто закрыла глаза и молча покачала головой.
— Мне бы надо убить тебя... — прошептал он.
— Рейн!
Он оттолкнул ее и с силой ударил кулаком по столу.
— Я верил тебе, верил, понимаешь? Ты дала мне клятву верности, и я, как дурак, поверил тебе! Господи Иисусе, как я мог так глупо попасться! — Он засмеялся хриплым горьким смехом, похожим на скрежет ржавого железа. — Так бывает с каждым, кто думает не мозгами, а концом.
Арианна протянула руку, но отдернула, не коснувшись его.
— Прошу тебя, Рейн, прошу тебя! Что бы ни было между нами, мы знали радость в постели друг с другом. Если ты разрушишь это, не останется вообще ничего!
Он повернулся. Недавнее неистовство уступило место ледяному спокойствию. Он вдруг понял истинное положение вещей, и это неожиданное понимание изменило все. Та, кого он почему-то принял за соратника, за друга, была всего лица его рабой, имуществом, с которым можно делать все что угод но. Ее можно наказывать за непослушание, ее можно и нужо время от времени бить, чтобы знала свое место. Дело мужа — владеть женой, а не доверять ей.
— Вот тут ты права, — сказал он ровным, безжизненным голосом. — Ты возбуждаешь меня и готова раздвинуть ноги каждый раз, когда у меня зашевелится в штанах. Но это единственное, на что ты годишься, Арианна.
Он схватил ее за руку и потащил к кровати, грубо толкнув поверх покрывала. Некоторое время он стоял, глядя сверху вниз — на волосы, разметавшиеся поверх серого меха, такие густые, гладкие и блестящие; на приоткрытый трепещущий рот с полной нижней губой; на глаза, округа ляющиеся и темнеющие по мере того, как она стала догадываться о его намерении.
Потом она начала отползать на локтях, но Рейн улёгся сверху всей тяжестью, придавив ее к кровати. Он запустил пальцы ей в волосы и намотал их на кулак так, что на шее Арианны натянулись сухожилия. Он ждал сопротивления, но она замерла в полной неподвижности.
— Рейн...
Он заставил жену замолчать, буквально ударившись ртом о ее рот, так, что зубы скрипнули о зубы. Он не целовал ее, а кусал, обезумев от ярости и боли, обезумев от ненависти. Как он ненавидел ее! Но еще больше он ненавидел себя зато, что поверил ей, поверил опять после многих лет недоверия ко всем и всему. Разве он не знал с самого начала, что доверие ведет к удару ножом в спину?
Каким-то чудом Арианне удалось высвободить рот, и она крикнула, упираясь ладонями ему в грудь:
— Только не сейчас, Рейн! Не когда ты в ярости! Ты повредишь ребенку!
Ее крик протянулся в бесконечность, повторяясь и повторяясь, простираясь между ними и отделяя их еще дальше друг от друга, а когда он отзвучал, наступила тишина, показавшаяся мертвой. Рейн замер, по-прежнему держа в кулаке волосы Арианны и глядя в лицо, которое оставалось едва в дюйме от его лица. Он дышал тяжело и бурно, как дышит океан, в шторм пытающийся захлестнуть волнами самые высокие скалы. Горячее частое дыхание Арианны овевало его лицо. Губы ее были окровавлены от его укусов.
Рейн скатился с нее и распростерся на спине, упершись взглядом в дамасскую парчу балдахина. Арианна лежала очень тихо, и даже частое движение ее груди вверх и вниз было теперь бесшумным. Она плакала в ту минуту, когда давала ему ничего не стоящую клятву верности, но сейчас она не плакала.
— Ты беременна, — сказал он, наконец.
— Если не веришь мне, спроси Талиазина.
Ребенок! Сын! Внезапно Рейн понял все значение того, что только что узнал. На мгновение его переполнила радость... и тут же растаяла бесследно, стоило ему вспомнить о предательстве Арианны.
Он спустился с кровати так тяжело, что кожаные пружины застонали протяжно и жалобно, как живые. У самой двери он остановился и обернулся. Рука, сжимающая щеколду, дрожала крупной дрожью, но он прекратил это усилием воли.
— Будь ты проклята... — сказал он едва слышно, мертвым голосом. — И будь проклят я, доверчивый дурак.
Он хотел обернуться и бросить хоть один-единственный взгляд на жену, но понял, что не вынесет ее вида, поэтому поспешил выйти. Навстречу, наигрывая на своем круге, поднимался по лестнице Талиазин. При виде Рейна он широко улыбнулся и запел:
Прими меня, дева — и тело, и кровь, И сердце, в котором отныне любовь, Чтоб были мы вместе навек...
Рейн услышал собственный гневный рык, который против его воли вырвался из горла. Он выхватил крут из рук оруженосца и изо всех сил швырнул об стену. Изящная вещица разлетелась на куски, струны лопнули и завились спиралями со скрипучим болезненным звуком.
Талиазин в оцепенении уставился на валяющийся у ног разбитый инструмент, потом медленно поднял взгляд на каменную спину удаляющегося хозяина. Опустившись на колени, он бережно собрал обломки крута, поднялся и продолжал путь вверх по лестнице, к хозяйской спальне.
Дверь так и оставалась приоткрытой, и можно было видеть Арианну, лежащую поперек кровати. Плечи ее бесшумно содрогались, пальцы конвульсивно сжимались и разжимались, комкая серый мех покрывала. Талиазин печально покачал головой, прошептал: «...и сердце, в котором отныне любовь...» — и умолк.
Он отвернулся от двери и прислонился спиной к стене, глядя на обломки музыкального инструмента, по-прежнему зажатые в руке. Пальцы разжались, как бы внезапно обессилев, и куски дерева со стуком упали на пол, но юная женщина, горько рыдавшая совсем рядом, не услышала этого.
***
Рейн стоял у кромки прибоя и смотрел вдаль поверх невысоких волн прилива. Он запретил себе вспоминать (запретил думать вообще о чем бы то ни было) и сумел добиться желанного бесчувствия. Краешки волн набегали на сапоги, все выше захлестывая их и все глубже засасывая в песок.
Время от времени он наклонялся поднять кусок плавника, бездумно его оглаживал и швырял в воду, наблюдая за тем, как волны уносят добычу в море. Он вернулся в Руддлан не раньше чем закатное солнце проложило к берегу дорожку из расплавленной красной меди.
У дверей главной залы его встретил мрачный сэр Одо. Массивная всклокоченная голова рыцаря была так втянута в плечи, что он напомнил Рейну старую жабу, в больших карих глазах поблескивало знакомое неодобрение. Никогда еще Рейн не чувствовал себя таким одиноким: даже его правая рука, соратник и первый помощник, принял сторону женщины, способной на столь вероломное предательство.
— Если ее имя слетит с твоего языка, я затолкаю его обратно в рот кулаком! — прорычал он угрожающе, стоило только здоровяку шевельнуть губами.
— Милорд, мне пришлось послать за повитухой, — процедил сэр Одо, скалясь, как загнанный в угол волк. — Состояние леди, чье имя вы запретили произносить, очень серьезно.
Сердце Рейна болезненно застучало, но он не сказал в ответ ни слова, только кивнул, напрягая волю, чтобы на лице не выразилось абсолютно ничего. Когда он шел через всю залу к лестнице, ведущей в спальню, он старался держаться прямо и ступать размеренно.
В происшедшей суматохе слуги забыли зажечь факелы, на лестнице царила почти полная тьма. На промежуточной площадке из ниши в стене внезапно появилась человеческая фигура. Инстинкт самосохранения, отточенный за годы сражении и поединков, сработал мгновенно: Рейн выхватил из ножен кинжал и занес его, готовясь вонзить в глаз тому, кто маячил впереди привидением.