– Да, – согласилась девушка. – Но именно хорошие манеры и отличают цивилизованного человека от дикаря.
Прищуренные глаза Эша мрачно посмотрели на Элизабет.
– Вы хотите сказать, что я нисколько не лучше какого-нибудь животного?
О Боже, опять этот человек ощетинился! Опять он лишил ее самообладания.
– Я вовсе не хотела сказать, что вы – дикий зверь, – ответила Элизабет, начиная горячиться. – Хотя порой ваше поведение и напоминает некоторых существ из зоопарка.
– Правда? – холодно уточнил Эш.
– Да. В частности, мне приходит на ум одно животное, на морде которого, красуются страшные клыки.
– Послушайте, леди, – нетерпеливо перебил Эш, – я не обещал, что буду приходить в восторг от ваших чертовых уроков.
Элизабет покоробила его грубость:
– Вы могли бы и не выражаться. Эш откинулся на спинку кресла.
– Вот уж никогда бы не подумал, что вы из тех, кто бросает дело, не доведя его до конца, – мрачно заметил он.
– А я не говорю, что бросаю начатое мною дело, – раздраженно возразила девушка. – Просто я подумала, что в обществе другого человека вы будете чувствовать себя более комфортно.
– Сомневаюсь, – отозвался Эш. – Я уже свыкся с вашей волевой и энергичной натурой и не хотел бы привыкать к кому-то еще.
– А я сомневаюсь, что нам удастся найти учителя, который спокойно относился бы к вашей свирепой манере себя вести.
Макгрегор положил руки на стол и подался к Элизабет.
– Вас, по-моему, я никогда не пугал, – усмехнулся он.
Ах, как он ошибался! Она боялась его куда больше, чем могла себе в этом признаться. Ее пугала горячая волна, которая накатывала всякий раз, когда он был рядом. А еще, с большим ужасом отмечала она, с каждым днем все больше и больше ее к нему тянуло.
– Нет, вы меня нисколько не путаете, – ответила Элизабет, стараясь казаться спокойной.
Эш вопросительно посмотрел ей в глаза, пытаясь найти правду, которую она хотела скрыть.
– Ну что ж, по-моему, это все решает. И на протяжении шести месяцев мы будем связаны с вами одной веревочкой.
«Будем связаны одной веревочкой» – это было не совсем то, что ей хотелось услышать.
– Похоже на то, – согласилась она. Поднявшись с кресла, Макгрегор лениво расправил широкие плечи, отчего белая рубашка туго натянулась на груди.
– Прошу извинить, но перед сном я хотел бы взглянуть на лошадей, – коротко обронил он.
Не оглядываясь на Элизабет, он вышел на палубу. Девушка смотрела ему вслед, пока он не скрылся в темноте. На сердце тяжелым камнем легла обида. Не в силах пошевелиться, она долго еще сидела, глядя перед собой. В таком состоянии ее и застал Хейворд, появившийся, через несколько минут.
– А где Пейтон? – спросил он, подходя к Элизабет.
– Пошел взглянуть на лошадей, – грустно отозвалась она.
Подойдя к шахматному столику, герцог внимательно окинул игровую доску.
– Похоже, и тебя, моя девочка, он разнес в пух и перья, – заметил он.
Задумчиво посмотрев на несколько оставшихся у нее пешек, она с горечью подумала, что этот человек разнес ее в пух и перья еще в тот день, когда она впервые его увидела.
– Ваш внук прекрасно играет в шахматы.
– Он вообще становится просто великолепным! Правда? – с улыбкой спросил Хейворд. – От того грубого молодого человека, которого мы увидели несколько дней назад, не осталось и следа. Спустя еще две-три недели мы и вовсе доведем его до совершенства, и никто в свете не сможет бросить на него косой взгляд.
– Похоже, он прекрасно адаптировался к нашей жизни, – поддержала опекуна Элизабет.
– Но сама ты, как мне кажется, так не думаешь, – осторожно обронил Хейворд.
Элизабет подняла голову и встретилась с пронзительным взглядом герцога.
– Я думаю, что он делает все от него зависящее, чтобы выполнить в течение предстоящих шести месяцев возложенные на него обязанности.
Хейворд ответил не сразу, осторожно подбирая слова:
– В комнате, когда вы оказываетесь вместе, воздух словно наэлектризован. Мне показалось, что вы с Пейтоном из-за чего-то повздорили. Может быть, причина кроется в твоем желании защитить меня от неожиданной боли?
Элизабет нервно перебирала складки платья.
– Должна признаться, что мне не дает покоя упорное нежелание вашего внука признавать свою, семью, – ответила она. – Вы должны знать: я не уверена, что он захочет остаться в Англии.
Хейворд нахмурил густые брови, и, подумав немного, сказал:
– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы у Пейтона было больше причин остаться, чем уехать.
От намека в глазах опекуна ей стало не по себе. Она поняла, что Хейворд рассчитывает на ее помощь.
– Этот человек, как ястреб, привык к жизни вольной и дикой, – заговорила Элизабет. – Боюсь, что наш мир покажется ему роскошной клеткой.
– Клеткой? – удивленно воскликнул Хейворд, пораженный, словами Элизабет. – Клеткой? Какая чушь! Я могу уезжать, куда хочу, когда хочу и с кем хочу. У меня есть средства, чтобы жить так, как мне хочется. Просто этот молодой человек не понимает еще, что такое настоящая свобода. Но я помогу ему в этом разобраться.
Элизабет не могла не улыбнуться тому оптимизму, что прозвучал в словах герцога, хотя в душе сомневалась, что у него что-то получится. Но, не желая его огорчить, сказала:
– Будем надеяться.
– Я познакомлю внука со всеми преимуществами нашей жизни. Он должен увидеть в Четсвике свой родной дом.
Хейворд повернулся и легкой, юношеской походкой вышел на палубу. Элизабет проводила его взглядом, думая о том, как сильно хотелось бы защитить герцога от страшного разочарования, что его поджидало. Но защитить его сердце, отдающее себя другим людям без остатка, было невозможно. Элизабет прекрасно это знала. Тем более, что и ее собственная оборона трещала по швам под натиском бессердечного и черствого Мактрегора. О, как бы ей хотелось никогда не встречать этого человека!
– Я могу сказать о Марлоу только одно: он знает толк в путешествиях, – невольно вырвалось у Эша.
Он стоял в конюшне, оборудованной на яхте, и легонько поглаживал по гладкой холке своего жеребца. Уинд Дансер делил роскошную конюшню с шестью лошадьми. Рядом с каютами конюхов стояли карета и экипаж герцога. Они были начищены до блеска, а на дверцах кареты красовался фамильный герб. Очевидно, Хейворд предпочитал брать в дорогу все свое: и лошадей, и экипажи, и слуг.
– Я не думаю, чтобы он куда-нибудь выезжал, как все нормальные люди.
Уинд Дансер замотал головой, и длинную серебристую гриву подхватил легкий ветерок из иллюминаторов. Тихо заржав, жеребец уткнулся мордой, в плечо Эша.
– Тебе уже надоело стоять на одном месте, мой мальчик? – ласково спросил он у коня. – Тебе хочется, наверное, размять свои ножки? Ощутить дыхание ветра. И я тоже по всему этому соскучился.
Вытащив из кармана морковку, Эш протянул ее любимцу. Уинд Дансер ткнулся теплой влажной мордой, в ладонь и осторожно взял угощение. Эш улыбнулся. Мускусный, терпкий дух сена, соломы и лошадей действовал на него успокаивающе. Даже в странном, новом для него мире этот запах нисколько не изменился.
– У меня такое чувство, словно я запутался в каких-то цепях, – тихо сказал Эш. – Всякий раз, когда открываю рот, я невольно начинаю думать, что и как надо сказать. Скорей бы все это кончилось, и мы снова вернулись к нормальной жизни.
Однако в глубину сознания Эша закрадывались сомнения. Он не был теперь уверен, сможет ли вернуться к прежней жизни.
Дверь на палубу с тихим скрипом отворилась. Эш резко обернулся и замер в ожидании, но тут же разглядел, вышедшего на свет Хейворда. Эша охватило легкое разочарование, помноженное на внезапную вспышку гнева, на собственную слабость. Неужели он и вправду ожидал, что войдет Бет? Но даже если бы это оказалась и она, что тогда? Близость в сене? Страстное слияние под тихое ржание лошадей? Помогло бы ему это выбросить ее из головы?
Пытаясь немного ослабить напряжение, Эш потер ладонью затылок и шею. Эта женщина превратила его в туго натянутую тетиву. С каждым днем нервы напрягались все сильнее. Всякий раз, когда Элизабет прикасалась к нему рукой или подолом платья, его охватывало страстное и неукротимое желание. Он становится похожим на жеребца, обхаживающего кобылу в критические для нее дни, и ненавидит себя за то, что позволил маленькой худой старой деве, так себя измучить.
– Прекрасное животное, – заговорил Хейворд, подойдя поближе.