– Поосторожнее, леди Бет, не торопитесь с комплиментами в мой адрес.

У Элизабет было чувство, что стоящий рядом человек, как никто, нуждается в поощрении. Ему необходимо было услышать, что место, куда он ехал, совсем не походит на змеиное логово.

– Да я порой отказывалась верить своим собственным глазам. А что касается вашего упрямства, я уверена, что с его помощью вы сумеете добиться многого.

Эш повернулся к Элизабет, и она прочла в глазах полное ко всему равнодушие.

– Оставьте ваше милосердие для других, – коротко бросил он. – Я не нуждаюсь, чтобы меня гладили по головке. Я не маленький перепуганный ребенок.

«Смогу ли я, – думала Элизабет, – пробиться сквозь стену из гнева и озлобленности, которой он ограждает себя?»

– Значит, вам никто не нужен? – решилась задать она вопрос.

– Да, – ответил Эш. – Мне и одному неплохо.

– Именно поэтому мы не можем быть с вами друзьями, – усмехнулась Элизабет. – Настоящие друзья нуждаются друг в друге.

– Если вы не хотите быть моим другом, я настаивать не буду, – упрямо повторил Эш.

Элизабет старалась не обращать внимания на ту боль, которую причинили его слова. Она чувствовала за ними страх и желание кому-то довериться.

– Надеюсь, вы дадите себе шанс? – сказала девушка. – Я очень хочу, чтобы вы это вбили в свою упрямую голову и постарались найти дорогу к дому.

– Я понимаю, как сильно вам хочется, чтобы Пейтон Тревелиан вернулся домой, – насмешливо заметил Эш. – Но вы должны знать: если даже по какой-то иронии судьбы я окажусь этим парнем, едва ли буду чувствовать себя как дома в вашем мире.

– Я не уверена, что вы вообще понимаете, что значит иметь свой дом.

Эш резко отвернулся от Элизабет. Он не хотел, чтобы она заметила в его глазах боль, которая жила в нем все эти годы.

– Я уже говорил вам, что знаю, каково быть бездомным и никому не нужным, – глухо произнес Эш.

Элизабет осторожно положила руку на плечо Эша. Она заставила себя ограничиться незначительным прикосновением, хотя куда сильнее хотелось обнять его и крепко прижать к себе. В душе Макгрегора было столько боли, и она очень желала хоть немного облегчить его страдания. Элизабет почувствовала, как напряглись под ладонью его мускулы.

– Но у вас нет необходимости снова превращаться в бездомного, – решительно заговорила она. – Все, что сейчас требуется, дать герцогу и герцогине шанс, и, может быть, когда-нибудь вы признаете в них своих родных. Дайте шанс и себе, и обязательно найдете дорогу к сердцам любящих вас людей.

Эш покачал головой и тяжело вздохнул:

– Вы ничего не понимаете.

– Ну, так помогите мне понять, – попросила Элизабет.

Эш запрокинул голову и стал смотреть на звезды, мерцающие в темном бархате неба.

– Я – не Пейтон, – снова повторил он. – Но если я и в самом деле тот мальчик, который пропал двадцать три года назад, я не тот Пейтон Тревелиан, каким меня хочет видеть старик-герцог. И никогда им не стану.

– Как вы можете говорить об этом с такой уверенностью? – удивилась Элизабет.

Эш засмеялся, и в негромком смехе прозвучала нескрываемая злость.

– Все правила, которые вбивают в мою голову, не в состоянии переделать меня изнутри. Вам никогда не удастся покорить такого человека, как я, и превратить в дрессированного ручного щенка.

– Все жизненные испытания сделали вас только сильнее, – пыталась убедить его Элизабет. – Пожалуй, даже слишком сильным. Вы сумели выжить, в то время, как другие на вашем месте погибли бы. Уцелев, вы окружили себя крепкими стенами, которые невозможно преодолеть. Но заполнить пустые места в глубине души вы не сможете до тех пор, пока не подпустите кого-нибудь поближе.

– Я долго жил один, – покачав головой, сказал Эш. – Возможно, и не надо заполнять пустые места в душе. Меня вполне устраивает моя жизнь. Мне не хочется жить в стране, где людей гораздо больше заботит, как человек говорит, а не что он говорит.

– Вполне может быть, что вы – просто трус.

С этими словами Элизабет резко развернулась и направилась к каюте. Если она сию же минуту не убежит от этого упрямца, то уж точно на него накричит.

– Что, черт возьми, вы хотите этим сказать? – вспыхнул Макгрегор, последовав за ней.

Рывком, открыв дверь, Элизабет переступила порог, намереваясь прекратить спор, пока дело не зашло слишком далеко.

– Спокойной ночи, – коротко бросила она через плечо.

– Ну, уж, нет! – вскричал Эш и схватился за дверь каюты. – Мы должны покончить с этим раз и навсегда.

Эш казался взбешенным и готовым задушить Элизабет. Но она не испугалась, а с вызовом вскинув голову, бросила прямо ему в лицо:

– Вы боитесь, что недостаточно хороши, чтобы быть Пейтоном Тревелианом, – выпалила она. – Признайтесь.

– Черта с два, – рассердился Эш. – Если мне начхать на ваши дурацкие правила и манеры, то это не значит, что я боюсь чего-то.

– Вы находите изъян в благородном обществе только потому, что боитесь людей, которые будут на вас смотреть. Если бы вы были по-настоящему смелый человек, то храбро встретились бы с каждым из них и доказали, что нисколько не хуже их.

В голубых глазах Эша загорелись опасные огоньки.

Благоразумная половина в мозгу девушки осознала приближающуюся грозу и приказала: «Беги » Но гнев мешал прислушаться к предостережению.

– Если бы вы были по-настоящему смелым, то нашли бы дорогу домой, даже если бы пришлось добираться туда ползком, – решительно заявила она.

– Всю жизнь я только и делал, что боролся с трудностями, – прошипел Макгрегор. – Но я не хочу жить там, где о человеке судят по тому, насколько хорошо он одет.

Каждый его мускул, казалось, был напряжен до предела. Элизабет с трудом сдерживалась, чтобы не закричать.

– Вы самый упрямый, самоуверенный... Договорить она не успела. Макгрегор схватил ее за талию и рывком поднял вверх. Ноги оторвались от пола, и она оказалась нос к носу с разъяренным зверем. Элизабет показалось, что сейчас он выбросит ее за борт.

– Замолчи, – прошептал Эш и жадно припал к губам своей пленницы.

Элизабет показалось, что сердце остановилось, но в следующее мгновенье оно застучало в бешеном ритме. Ошеломленная неистовством поцелуя, она пыталась его оттолкнуть.

Эш впивался в нежные губы жарким ртом, грозя спалить ее дотла в разгоревшемся пламени желания. С губ сорвался тихий и глухой стон, от которого Элизабет бросило в дрожь. Обхватив мускулистыми руками талию девушки, Эш сильнее прижал ее к себе, растворяя гнев в огне желания, которому она была не в силах противиться.

У Элизабет закружилась голова от знакомого волнующего запаха, – он пьянил ее сильнее, чем хорошее дорогое вино.

Обвив шею Эша, Элизабет поцеловала его со всей силой сдерживаемых доселе чувств. О такой минуте она мечтала всю жизнь! Во всех ее грезах ее крепко прижимал к себе всегда один и тот же мужчина, – Пейтон!

Макгрегор шагнул в каюту. Его длинные ноги касались подола платья, и она невольно представила, каким бы было прикосновение ее голых ног к его. Толкнув дверь, он закрыл для нее путь к отступлению. Глухой стук в ее сознании прозвучал: – Твой выбор сделан, мосты сожжены, отступать некуда.

Смутно она понимала, что надо остановиться. Немедленно. Но никак не могла себя заставить оторваться от сладких губ Эша. Элизабет чувствовала, что, нужна ему, что он почти позволил заглянуть в душу, куда другим вход воспрещен. Она хотела, во что бы то ни стало достучаться до сердца Эша, даже если погибнет ее собственное.

Нежный поцелуй Макгрегора становился более, страстным и настойчивым. Элизабет шла навстречу его требованию, желая этого мужчину, как никого на свете. Целовавший ее человек был большим и сильным, а еще – очень ранимым. Ей хотелось вылечить его больную душу, крепко прижать к себе и не расставаться до самой смерти.

Ослабив жаркие объятия, Эш опустил ее на мягкий синий ковер. Не отрываясь от губ, она доверчиво прильнула к нему.

Элизабет считала свое чувство слепым увлечением. Но правильнее его надо было бы назвать желанием. Как крохотное зернышко, оно глубоко сидит в каждом человеке и способно даже строгую леди превратить в ветреную дурочку. Нечто подобное пряталось и в ее душе и терпеливо ожидало, когда она, наконец, встретит Макгрегора. Находясь в объятиях и чувствуя нежные губы, она поняла, чего ей так сильно не хватало каждую ночь в своей одинокой постели. Но не только огонь желания воспламенил ее кровь, а нечто большее. Это чувство было сильней, чем просто плотское желание. Как могла, она противилась ему: оно и восхищало, и пугало ее.