Переступив порог дома, Эш обвел глазами огромный холл. На стенах, обитых темными деревянными панелями, висели полотна в золоченых рамах. Под потолком красовалась стенная роспись с мифическими богами и богинями.
– С возвращением домой, Энджелстоун. – Крепко сжав руку Эша, Хейворд грустно улыбнулся. – Как давно мне хотелось произнести эти слова.
Никогда в голову Эшу не приходила мысль, что дом может заставить человека ощущать себя будто придавленным. Но именно таким он и казался себе сейчас – маленьким, жалким, затравленным, словно волк на псарне.
Безмолвие огромного холла нарушил женский вскрик. Повернувшись, Эш посмотрел в сторону белой мраморной лестницы в дальнем конце. На нижней ступеньке стояла женщина, тяжело опираясь на позолоченные перила балюстрады, готовая в любую минуту упасть. Губы были приоткрыты, словно она видела призрак, вставший из могилы.
– Леона, дорогая, ты только посмотри, кого я привез!
Хейворд, не отпуская руки Эша, повел знакомить его с герцогиней.
Леона ничего не ответила. Она смотрела на Эша глазами, полными слез. Он весь напрягся и с трудом сдерживался, чтобы не убежать. Ему хотелось в этот миг вернуться в неизвестность и никогда не видеть счастье и радость, которыми светились глаза старой женщины.
Очень захотелось закричать этим людям, что все это – не более чем игра, представление. А он – обыкновенный мошенник.
Когда Эш подошел поближе, Леона подняла руки. Даже стоя на ступеньке лестницы, она едва доходила ему до подбородка. Он взял худенькие ладони герцогини и посмотрел в темные, полные слез глаза. Вина тугой петлей сдавила горло. Вина за то, что эта бедная женщина принимала его за другого. Вина за то, что у него не хватало смелости сказать правду.
– Ты дома, – прошептала Леона.
От волнения у Эша пересохло во рту. Он тщетно искал слова, чтобы рассеять иллюзию, в которую она уверовала. Но ослепительное счастье в ее глазах делало его немым. Он успокоил себя тем, что еще будет время рассказать герцогине правду, которая, к сожалению, разрушит все надежды.
– Эмори! Это ты?
Эш повернул голову в сторону, откуда раздался мягкий женский голос. Яркий солнечный свет, падавший в высокие окна, освещал лестницу. На верхней площадке стояла стройная женщина. Теплые золотистые лучи подчеркивали красоту белокурых волос, спадавших на плечи блестящими волнами. Прищурившись, Эш тщетно пытался ее разглядеть.
– Да, это ты, – снова заговорила незнакомка. В голосе звучало волнение. Легкой походкой она сходила по лестнице, и каждый шаг сопровождало мягкое шуршание бледно-розового шелкового платья.
Леона стиснула руки Эша в своих ладонях. Он почувствовал, как внезапно напряглась герцогиня, глядя на спускающуюся к ним блондинку. Она вышла из полосы солнечного света, и теперь Эш мог ее разглядеть. Такое спокойное и безмятежное выражение лица он видел впервые. Казалось, душа женщины была свободна от земных переживаний и забот.
– Эмори, – тихо произнесла она и так осторожно, легко дотронулась до плеча Эша, что тот едва ощутил прикосновение сквозь ткань рубашки и сюртука. – Тебя так долго не было.
Она казалась только что спустившейся с небес, – такая хрупкая и беззащитная. Эш уже догадался, кто это.
Переведя взгляд со спокойного и красивого лица, он взглянул на Элизабет. Она молча наблюдала за происходящим и была так тиха и неподвижна, как полотна на стенах, обшитых деревянными панелями. В огромных серых глазах сквозила глубокая печаль. Эшу до боли в сердце захотелось обнять ее и крепко прижать к себе.
– Джулиана, дорогая, – голос Леоны заставил Эша вновь обратить внимание на белокурую женщину. – Это сын Эмори, Пейтон.
Джулиана удивленно посмотрела на герцогиню.
– Его сын? – переспросила она. – А разве у Эмори есть сын?
На лице Леоны была такая нежная улыбка, словно она разговаривала с ребенком.
– Да, дорогая, – ответила та. – Это Пейтон, сын Эмори.
– Но я не знала, что у Эмори есть сын, – растерянно произнесла Джулиана, и озабоченное выражение на лице сменилось испуганным. – А почему я этого не знала?
Леона ласково прикоснулась к ее щеке.
– Ты просто забыла об этом, моя дорогая. Вот и все. И незачем так волноваться, – старалась она успокоить Джулиану.
– О, – зябко повела та плечами. – Ради Бога, простите. Порой меня подводит память.
– Ничего, – ободряюще улыбнулся Эш. – Память всех нас порой подводит.
– Вы очень добры, – прошептала Джулиана. Она казалась Эшу ребенком. Глядя в большие светло-голубые глаза, он представлял невинную маленькую девочку, которую необходимо защитить от суровой реальности жизни. Впечатление это только усилилось, когда он увидел, как Элизабет встречает мать. По сравнению с этим хрупким и неземным существом, дочь казалась старше матери на целую жизнь.
Когда Элизабет снова посмотрела на Эша, взгляд ее был совершенно, отрешенным, но в фигуре угадывался вызов: скованные плечи, холод в глазах, высоко поднятый подбородок.
Трагедия, произошедшая шестнадцать лет назад, отняла у Элизабет не только отца и братьев. Выдерживая вызывающий взгляд, Эш крепился, чтобы не подбежать к ней, чтобы утешить. Он хотел защитить ее и в то же время найти укрытие для себя в ее руках. Но он знал, что ничего этого сделать не сможет.
– Хедли, принеси кувшин холодного лимонада в голубую гостиную, – попросила Леона и взяла Эша под руку. – О, как ты любил лимонад, когда был еще мальчиком! В оранжереях у нас было тридцать деревьев, чтобы ты мог лакомиться напитком круглый год.
– Вы растили тридцать деревьев, чтобы я мог пить свежий лимонад? – спросил Эш. Охрипший голос выдавал внутреннее потрясение.
– Конечно, – ответила Леона, которую удивил, вопрос Эша.
Тридцать лимонных деревьев для одного маленького мальчика! Эшу казалось, что он попал в волшебную сказку, в которой ребенок жил настоящим принцем.
– После того, как немного отдохнешь с дороги, мы покажем дом и его окрестности, – сказала герцогиня. – Ты будешь приятно удивлен, что с тех пор, как вы уехали, здесь ничего не изменилось.
Она повела Эша в один из широких коридоров, начинавшихся в главном холле. У него кружилась голова от переполнявших его впечатлений. Украдкой он смотрел на немолодую женщину рядом с собой. Неужели она не понимает, что идет под руку с самозванцем? С ребенком, который провел детство в грязных подворотнях с крысами, а не в сказочном дворце, где росли тридцать лимонных деревьев. Если бы герцогиня знала, кто он такой и чем зарабатывал себе на жизнь, она едва ли взяла бы его под руку. Эта утонченная пожилая леди не подпустила бы его к своему дворцу на пушечный выстрел.
Постукивая каблучками по блестящему дубовому паркету, Элизабет шла вслед за ними по длинному коридору в голубую гостиную. Леона и Хейворд без умолку болтали о путешествии. Эш молчал. Видя только его профиль, Элизабет заметила, как, нахмурившись, он озирается по сторонам, переводя взгляд с картин на стенах на красивые, из красного дерева, стулья и канапе семнадцатого века, стоящие в коридоре.
Жизнь в этом огромном доме продолжалась уже больше двухсот лет. В стены Четсвика были заложены камни древнего нормандского замка, возведенного на этом месте одним из далеких предков Хейворда Тревелиана. В этом огромном величественном дворце свято чтили традиции. Таким домом всякий мог бы гордиться. Но человек по имени Эш Макгрегор был не обычным человеком.
Он был упрямым американцем.
Элизабет никак не могла понять, почему он с таким упорством отказывается от наследства. Этот толстокожий тип даже не почувствовал, что наконец-то оказался дома. Когда она думала, что настанет день и Эш их всех покинет, ей хотелось кричать. Вспыхнувшее негодование было связано не только с Леоной и Хейвордом. Ей было обидно за ту жалкую дурочку, которая бросилась прошлой ночью в объятия этого ужасного человека.
После того, как ночью Макгрегор убежал, девушка до утра пыталась убедить себя, что презирает этого мерзавца. Но каким бы негодяем он ни был, ему удалось пробить брешь в ее обороне. Эш прочно обосновался в сердце, и выжить его оттуда она никак не могла. Когда гнев немного поостыл, Элизабет взглянула на случившееся, трезвым взглядом.
Да, она назвала Макгрегора именем другого мужчины, причем в тот самый момент, когда ему не хотелось, чтобы она думала о ком-то еще. Несмотря на рассвирепевший вид, с каким он выскочил из каюты, интуиция подсказывала ей, что она ему небезразлична. Иначе он просто овладел бы ею, и с усмешкой ушел.