Эш посмотрел на жену. Когда взгляды их встретились, она улыбнулась ободряюще и тепло. Она приветствовала его успех.

– Он просто хотел тебя спровоцировать, мой мальчик. Я нисколько в этом не сомневаюсь, – сказал Хейворд, вставая из-за стола. Дойдя до белого мраморного камина, он развернулся. – Мне кажется, Бертраму очень хотелось, чтобы ты показал себя не с лучшей стороны. Возможно, даже скомпрометировал себя. Ему это было бы на руку.

– Но зачем ему это надо? – удивился Эш. – Почему этот тип не хочет возвращения Пейтона к жизни? Что он от этого теряет?

– Четсвик, – ответил Хейворд, обводя взглядом комнату. – Он – следующий наследник в случае, если с тобой что-нибудь произойдет.

– Наверное, я не стал бы винить его за это, – подумав немного, сказал Эш. – Только представьте себе: совершенно неожиданно появляется какой-то незнакомец и заявляет о своих правах на то, что принадлежит не ему.

– Но ведь ты никакой не незнакомец! – воскликнула Леона, и устало уронила руки на колени. – Даже если ты упорно не желаешь признавать нас своими родственниками.

Эшу было больно видеть осуждение в глазах герцогини. Она не понимала и не хотела понять, почему он не может остаться в родовом гнезде.

– К несчастью, я нисколько не сомневаюсь, что Клэйборн сделает все от него зависящее, чтобы не отдать Пейтону законного наследства. Он заявил мне об этом, перед тем как мы пришли с ним в гостиную, – сказал Хейворд.

Рука Эша снова сжалась в кулак.

– Думаю, не имеет смысла связываться с этим типом, – сухо обронил он. – Поскольку я все равно не собираюсь здесь оставаться.

– Ради Бога, мой дорогой, – укоризненно покачала головой Леона. – Не говори такие вещи.

Элизабет посмотрела на мужа. В ее огромных серых глазах светилась уверенность: во что бы то ни стало она намерена сделать из него Пейтона. Жаль только, что ей наплевать на того человека, которым он был в действительности.

– Это твое право, – вновь заговорил Хейворд. – Мне остается только надеяться, что в конце концов ты все же передумаешь. Независимо ни от чего, ты продолжаешь оставаться моим наследником. От твоего отца у меня остался его сын. И ты унаследуешь мой титул, независимо от того, уедешь ли назад в Америку или останешься здесь, в Англии, на своей родине. Это ничего не меняет. Ты – мой внук.

Эш почти не слушал слов Хейворда, он понимал, о чем говорят его глаза. А в глазах старика была злая решительность, – доведенная до отчаяния последняя попытка Марлоу приблизить Эша к своему сыну, которого он навсегда потерял. Эш не мог найти в себе силы противиться доброму и бескорыстному человеку. Но ему было страшно подумать, сможет ли он стать таким, каким хотел его видеть дед.

– Вот так. – Хейворд опустил ладонь на холодную поверхность камина. – Мне совсем не хочется переворачиваться в гробу всякий раз, когда мой племянник будет тащить моего внука в суд. Мы должны найти способ доказать личность Пейтона.

– Как жаль, что у нашего внука нет твоего родимого пятна, Марлоу! – горестно воскликнула Леона и посмотрела на Эша. – Ты не унаследовал от деда маленькое, как клубничка, родимое пятно на попке.

Эшу стало тепло от того, как хорошо герцогиня знает своего внука.

– Нет, мэм, – ответил он. – На этом месте мне никто не выжигал клейма.

– Думаю, будет лучше как можно скорее представить тебя свету, – улыбнулся Хейворд внуку. – Я хочу, чтобы, когда меня не станет, ты прочно утвердился в обществе, как Пейтон Тревелиан.

Эш не стал говорить деду, что и сотни лет не хватит на его превращение в Пейтона. Элизабет встала.

– С вашего позволения, мы удалимся, поскольку вашему внуку еще многому предстоит научиться.

Эш почувствовал, как стынет кровь в жилах. На обучение оставалось чуть меньше двух недель. Какое-то ничтожное число дней, – и он может стать посмешищем.

ГЛАВА 24

Элизабет лежала в теплой ванне, большой, из белого мрамора, и наслаждалась покоем. От воды с ароматом лаванды поднимался легкий пар. Еще совсем недавно Элизабет не знала, сколько нежности и страсти может подарить мужчина. Но теперь ее представления круто изменил самый бестолковый человек на свете – ее муж.

Когда она находилась рядом с Эшем Макгрегором, все тело отзывалось любовью. И как жаль, что он откровенно смеялся над всеми ее попытками сделать из него респектабельного джентльмена, и не воспринимал чувств всерьез.

Но он не унизил ее перед Дуайтом, более того, ему вполне удалась роль влюбленного супруга. А вот ревновал Эш по-настоящему. Подлинным, к сожалению, был и его гнев. Эш считал Элизабет предательницей и хотел, чтобы она за это платила.

Сегодня этот невозможный человек приказал прийти к нему в спальню вечером. «Ты должна быть у меня в постели в десять часов. Обнаженной».

От этих слов ее начинает охватывать возбуждение. Вспомнив жадные ласки мужа, Элизабет зарделась от удовольствия. И все же она не собирается бросаться ему на шею, словно влюбленная дурочка.

Его Светлость очень скоро поймет, что Ее Светлость не станет плясать под его дудку.

Элизабет представила, как отнесется к непослушанию муж, и по телу побежали мурашки. «Он может делать все, что захочет, – пыталась успокоить себя, – но этой войны ему никогда не выиграть.

Она – жена, а не рабыня. Ей придется преподать ему урок, как бы сильно он ни сопротивлялся».

– Похоже, ты не знаешь, сколько сейчас времени?

Низкий баритон Эша гулким эхом прозвучал в ванной комнате. Вздрогнув от неожиданности, Элизабет оглянулась и увидела мужа. Он стоял, прислонившись плечом к дверному проему. На Эше был темно-синий шелковый халат, который Элизабет купила для него в Нью-Йорке. Он недавно принял ванну, и мокрые волосы падали на лицо тяжелыми прядями.

Выбирая халат, Элизабет представляла, как выгодно подчеркнет густой синий цвет невероятную красоту его глаз. Тогда она и подумать не могла, как красиво обтянет широкие плечи и грудь Эша мягкий шелк. Простого покроя, с запахом, он приоткрывал ложбинку на шее мужа, загорелый треугольник на груди и волнистые волоски.

Эш улыбнулся, хищно сверкнув голубыми глазами.

– Уже половина одиннадцатого, принцесса, – напомнил он.

– Твоя жена принимает ванну, – ответила Элизабет и отвернулась, стараясь придать лицу спокойное и невозмутимое выражение. Она взяла губку и принялась ее намыливать. – У меня был сегодня утомительный день. Я выбилась из сил, стараясь помочь своему упрямому и неблагодарному супругу привыкнуть к его новому дому.

– Бедная моя принцесса измучена битвой с ужасным зверем, – усмехнулся Эш. – И теперь она зализывает свои раны?

Элизабет бросила на мужа холодный взгляд.

– Я просто получаю удовольствие от ванны, – возразила она. – Точнее, получала до тех пор, пока ты не нарушил мой покой. Потом собираюсь залечь в постель с романом и постараюсь забыть о тебе, лучше всего – навсегда.

– А у меня есть более интересное предложение. – Мягко шурша шелком, Эш направился к ванне, держа под мышкой коробку шоколадных конфет.

Намылив губку, Элизабет провела ею по руке, оставляя на ней густую душистую пену.

– Мне нет никакого дела до твоих предложений. По крайней мере, до тех пор, пока не станешь обращаться со мной как с женой, а не как с рабыней, купленной на аукционе.

Эш развязал пояс на халате.

– Ты продала себя, как проститутка. С какой стати я должен относиться к тебе по-другому? – удивился Эш.

– Я сошла с ума настолько, что подарила свое сердце упрямому зверю, но не настолько, чтобы женить его на себе. – Элизабет опустила намыленную руку в ванну, стараясь не обращать внимания на распахнутый халат мужа.

Розовое от теплой воды, тело стало приобретать красный оттенок: ей становилось все жарче и жарче.

– Конечно, гораздо проще обвинить во всем меня, – сказала Элизабет, окунув губку. – В этом случае не надо пытаться превратить брак во что-то более прочное, чем просто фарс, который тебя, похоже, устраивает.

Сбросив халат, Эш небрежно бросил его на кресло. Элизабет подняла глаза: сильное обнаженное тело мужа было верхом совершенства.

– Ты навязала мне этот брак в надежде помочь Марлоу и герцогине. В это я верю. Но не могу понять одного: как ты, – само совершенство и гордыня – пала так низко, что влюбилась в полуобразованного дикаря, – отозвался, наконец, Эш. Он опустился рядом с ванной на колени. Элизабет повернулась к нему и посмотрела в его глаза. Она была убеждена: за этим холодом скрывается болезненная ранимость. Она нужна этому человеку. Когда же, наконец, он откроет свое сердце и доверится ей до конца?!