Поэтому, когда Анзакам сообщили об отправке на передовую 1 апреля, Брендон не испугался, не занервничал, он вообще ничего не почувствовал.
Британский генштаб разработал план ослабления турецких позиций с помощью пробивания бреши через Дарданеллы и бомбардировки Константинополя. Это был план для романтиков, для тех, кто верил в победу ценой страданий, жестокостей и потерь.
Ночь на двадцать четвертое апреля выдалась исключительно ясной. И если бы Брендон сумел попасть домой, то непременно бы увидел в такую ночь Южный Крест, созвездие, видимое в Южном Полушарии и которое красуется на австралийском флаге.
Перед рассветом Брендон и оставшаяся в живых часть смельчаков направились к берегу в небольших лодках. От назначенного места высадки десанта приливом их относило к крутому и труднопреодолеваемому склону.
— Наши командиры тупы, как пробки, — тихо сказал рядом сидящий, невидимый в предрассветной мгле солдат.
— Не дрейфь, парни, — отозвался другой. — Может быть, мы и доживем до конца дня.
Брендон не был в этом уверен. Наконец, когда лодки пристали к берегу и офицер скомандовал: «Вперед!», он последовал за остальными. Они шли на штурм высот изрезанного скалистого мыса с боевыми песнями и ужасающими воплями.
Как только они взобрались на утесы, огонь турок скосил сотни солдат вокруг Брендона. Но штурмующие продолжали двигаться вперед к огромным скалам под бешеным винтовочным и пулеметным огнем.
Внезапно Брендон почувствовал вспышку боли в бедре и еще одну, в плече, и закричал от гнева и боли. И снова устремился вперед, но уже не так быстро, как прежде. Наконец упал, но ему казалось, что он все еще бежит… к Шевонне, которая зовет его, манит к себе, чтобы он сохранил их Грезы.
Энни смотрела на статью в газете со слезами на глазах. Рассудок отказывался принимать эту ужасную новость. Почти восемь тысяч австралийцев погибло при попытке захватить Дарданеллы. В списках, присланных в Австралию, имя Брендона значилось среди убитых или пропавших без вести.
Внимание Энни вдруг привлекли автомобильные гудки и звук мотора. Положив газету на журнальный столик, она пошла к двери. Райан, опираясь на трость, вышел из столовой, чтобы присоединиться к ней на веранде.
— Что за…
Из-за нехватки горючего во время войны очень немногие люди могли позволить себе пользоваться автомобилем. «Форд Т» медленно, урча мотором, ехал по обсаженной шелковицей аллее, ведущей к дому на Элизабет-Бэй.
К удивлению Энни из машины вышел Дэн, держа в руках крытую корзину. Когда брат подошел поближе, она заметила на его лице следы душевных мук, пережитых за эти годы.
— Ты все-таки победил, Дэн, — сказала она тихо, когда он вошел в дверь, и вытерла слезы. — Теперь для «Нью-Саут-Уэлс Трэйдерс» нет смысла больше оставаться в бизнесе.
— Я думаю, что смысл есть, — сказал он мягко. Рука со вздувшимися венами откинула фланелевый клапан корзины. — Дочь Брендона и Шевонны, наша с тобой внучка, Энни.
— О Боже мой, Райан! — Она обернулась, чтобы схватиться за руку единственного мужчины, который был ее любовью, поддержкой и надеждой в течение многих лет.
Он положил ей руку на талию.
— Пройдем в гостиную, Дэн. Думаю, что сейчас вместо чашки горячего чая нам не помешает хорошая порция бурбона.
Объяснить историю рождения девочки и что Шевонна на самом деле не была его кровной дочерью было значительно легче, чем попросить прощения. Пока Энни со слезами умиления на глазах держала на руках свою внучку, Дэн запинался в словах, которые должны были быть для него наиболее легкими, как для политика.
— Я выглядел худшим из людей, вместо того, чтобы быть лучшим. Я даже не знаю, найдешь ли когда-нибудь в себе силы, чтобы простить меня, Энни, но я бы начал восстановление наших родственных отношений, предложив мир.
Она поглядела на брата слегка обескураженная:
— В этом нет никакой нужды, Дэн. Мне тоже очень стыдно и следовало бы… Он откинулся в кресле.
— Я нашел Брендона! Он в полевом госпитале неподалеку от Каира. Сильно ранен, но все части тела при нем. Потянув за некоторые нити, я добился его возвращения домой.
Шевонна сидела в маленьком садике у своего дома в Паддингтоне. Откинувшись в шезлонге, она подставила лицо июньскому солнцу и жадно впитывала его зимний свет. Она представила, как тепло проходит сквозь ее грудную клетку и отогревает ее дремлющее сердце.
Ее отец обещал…
Она поверила его обещанию, уцепилась за него, единственный свет в жизни, не считая Колин. Но как бы сильно она ни любила дочь, Колин не смогла бы полностью ей заменить Брендона.
Легкое прикосновение мягких губ к глазам заставило ее открыть их. Над ней склонился ее возлюбленный. Она зажмурилась еще раз, не веря увиденному, а эти яркие горящие зеленые глаза обнимали ее.
— Брендон!
Он опустился рядом с ней на колени, обняв ее руками. На рукавах красовались новые сержантские шевроны. Ее щеки были мокры, и она даже не знала, чьи на них слезы — ее или его.
— Дорогая, любимая Шевонна! — Его голос был скрипучим, как хруст раковин под ногами.
Она стала покрывать его лицо жадными, страстными поцелуями.
— О Боже, я должно быть грежу! — шептала она.
Обхватив ее голову обеими руками, он прекратил ее беспорядочные поцелуи и пристально посмотрел ей в глаза с любовью, которая светила в сотни раз ярче, чем Южный Крест, и значительно теплее, чем июньское солнце.
— Нет, моя дорогая Шевонна, наши Грезы теперь стали явью.