– Так говорят. Если твоя мудрость не зашла слишком далеко. Тебе больше ничего не говорят твои тайны?
Кýма ненадолго умолкла. Снова осмотрела с ног до головы прекрасную женщину, гордо стоявшую перед ней, и насмешливая улыбка заиграла на ее губах.
– Кýма видит правду в огне, в ветре и в дыме горящего котелка, – подтвердила она. – Кýма видит твоего наследника, красивого и сильного. Кýма видит наследника дома Д`Отремон.
– Нет… – решительно отрицала Айме. – Ни Кýма, никто ничего не видит, понимаешь? Наследник Ренато Д`Отремон не существует и никогда не существовал, но нужно, чтобы все поверили в несчастный случай, из-за чего он не родится. Это случится недалеко от твоей хижины, я отблагодарю тебя за помощь. Ты хорошо поняла?
– У костра очень высокое пламя. Хочешь, чтобы Кýма перепрыгнула через костер, который обожжет ноги? Кума ставит себя под удар. Если ты сможешь меня выгнать палками из Кампо Реаль, то хозяин Ренато может гораздо больше. Возможно, он должен будет отослать меня очень далеко, а десять золотых монет – не слишком большие деньги.
– Я дам двадцать! Дам сотню!
– Я помогу. Помогу, хоть и опасно. Скажи, что я должна делать.
– Подожди! – указала Айме. И подойдя к двери, нетерпеливо позвала: – Ана, Ана!
Бегом по тропинке поднималась худая, рослая служанка, которая весело воскликнула:
– Ай, хозяйка, как здорово на танцах! Внизу все танцуют, кроме хозяина Ренато, который уже ушел.
– Ренато уже ушел? Вернулся домой? Тогда ты должна вернуться. Я еще поговорю с этой женщиной. Если Ренато вернется в спальню и никого не застанет, то пойдет нас искать, и кто знает! Иди и будь внимательна, скажи что-нибудь в оправдание моего отсутствия. Если он спросит, где я, можешь сказать, что вышла в сад освежиться. А если велит искать меня, то дойди до беседки и жди там. Иди, лети!
Неохотно Ана спустилась по тропинке, а Айме медленно возвратилась в развалившуюся лачугу. В ее хитром дьявольском сознании мелькала пока неясная мысль, обретая четкие очертания. Каждая деталь обмана сложилась в ее сознании, нетерпеливо она толкнула наконец ветхую дверцу и прояснила:
– Кýма, я знаю, что мы сделаем. Я знаю, что мы будем делать шаг за шагом.
– Ренато, сынок…
– А? Зачем ты поднялась, мама? Сейчас очень поздно. Не думаю, что ты должна злоупотреблять здоровьем и своими силами. Ты должна отдыхать и…
– Дорогой сын, моя усталость не в теле.
Рядом с каменной лестницей открывался проход к крытой галерее состоятельного дома, где Ренато столкнулся с той, с которой менее всего желал встретиться. Беспокойные глаза матери изучали его, в них была такая болезненная и нежная мольба, что вопреки себе он вздрогнул.
– Не хочу показаться назойливой, если спрошу, откуда ты пришел. Полагаю, раз не просил коня, значит не поедешь этой ночью, как предупреждал.
– Нет, мама, конечно я не уеду этой ночью. Я велел Янине сообщить тебе, но вижу, она забыла мое распоряжение.
– Странно. Уверяю тебя, она впервые так повела себя.
– Да, весьма странно. Все странно в ней. Но я предпочитаю не говорить об этом. Не хочу расстраивать тебя, мама…
– Сказанного тобой уже достаточно, чтобы серьезно обеспокоиться. Не думаешь, что лучше всего рассказать наконец?
– Конечно. Я знаю, ты сильно привязана к этой девушке, но я уже говорил об этом. Ты должна убрать Янину от себя. Мягко и под любым предлогом, но…
– Ты так воспринимаешь ее из-за Айме. Полагаю, это внушение твоей жены. Айме ненавидит бедную Янину и…
– Это Янина ненавидит ее. Из-за спокойствия этого дома, из-за покоя, которого ты сама желаешь, я хочу попросить тебя отдалить Янину, когда представится возможность, или я сам найду ее. Если мы живем в Кампо Реаль, так должно быть, мама.
– Хорошо. Нужно согласиться с твоим желанием. Ты прекрасно знаешь, что для меня это большая жертва, но матери рождаются, чтобы идти на жертвы. Могу ли я узнать, что произошло этой ночью с Яниной?
– Дело не только в этой ночи, это случается постоянно. Оставим эту тему, мама, прошу тебя. Это моя просьба и больше не спрашивай.
– Если не хочешь говорить, пусть она сообщит мне. Ты несправедлив к ней. Что мы можем поделать! Она будет еще одной жертвой, но по крайней мере я покажу тебе всю любовь, покорность и уважение, которое Янина испытывает ко мне. – И повысив голос, позвала: – Янина, Янина!
– Не зови ее, мама, потому что она не придет. Ее нет в доме, и тебе нужно узнать правду. Она вышла ночью, как и другие, полагая, что их не заподозрят. Она там наверху, у хижин. Я разочарован в ней, но это не то, что ты думаешь. Ты хотела вытащить ее из ее среды, и не думай, что этим ты сделала что-то хорошее. Слава Богу, что она, по сути, такая же, как и остальные. Дай ей свободу, и она проявит себя без маски лживости, которой она очаровала тебя.
– Ренато, проводи меня в спальню. Я позову Янину. Увидишь, когда она придет, то развеется эта клевета, которую ты высказал. Она не могла пойти на этот праздник. Она здесь. С детских лет я занималась ее образованием. Она…
– Она наверху, мама, я видел своими глазами.
– Ты? Ты хочешь сказать, что тоже был там?
– Это не самое худшее, но не будем больше говорить об этой ночи. Думаю, я вне себя, и должен сказать тебе самое важное – правду своего сердца.
– Не говори сейчас. Правда твоего сердца известна мне, не повторяй. Подожди несколько месяцев. Идем в спальню. Я снова вижу тебя таким растерянным, обманутым, как в детстве. Хочу, чтобы ты освободился от этого.
Она взяла его за руку и мягко повела за собой, с тем же болезненным беспокойством защитить его детство, спасти от возможных и невозможных опасностей. Они вошли в спальню, и сели спиной к окнам. Перед этим она взглянула на красное пятно костра, горевшего вдали, в просвете кофейных плантаций.
Воздух, подувший с той стороны, казалось, принес чувственный ритм музыки, раскаленный запах костров, что лизали склоны горы. Воздух словно наполнился мрачными предчувствиями, дурными предзнаменованиями, которые появились с рождения Ренато Д`Отремон, и вновь ожили над его белокурой головой.
– Я должна защитить тебя от самого себя, Ренато. Своего злейшего врага ты носишь внутри. Это твое безрассудное сердце, которое всегда жаждало само себе навредить. Сначала дружба этого негодяя, которого ты ненавидишь. Теперь любовь женщины, запрещенной по человеческим и божественным законам.
– Нет закона, который запрещает сердцу чувствовать. Разум думает, а сердце чувствует.
– Разве не существует сознательного греха? Думаешь, нет греха в том, чтобы развлекать себя запретными мыслями? Мало иметь наше имя и родиться Ренато Д`Отремон, нужно научиться им быть, принимать обязанности общественного положения, судьбы, власти. Ты родился влиятельным, богатым, со всеми почестями и преимуществами. Ты должен защищать то, что другие создали ради тебя.
– Думаю, ты превзошла себя в своих упреках, мама. Хотя я не сделал ничего недостойного.
– Я верю, что Бог поможет тебе этого не совершить, но для этого должен проявить волю. Не возвращайся в Сен-Пьер. Останься, подожди по крайней мере рождения сына. Разве ты не чувствуешь, что с этим созданием, которое родится, появится надежда на новую жизнь?
Ренато опустил голову. Долгое время он пытался ответить, словно копаясь в своей совести и опускаясь в ее глубины. Затем он поднял глаза, посмотрел на Софию, и отказался:
– Я живу лишь раз, мама. Хочу жить своей жизнью. Понимаю твою точку зрения, но ты должна понять мою. Мне хочется жить своей жизнью, которая бы кипела в моих венах, а не ту, как ты хорошо сказала, которую кто-то создал для меня. Тебе достаточно не делать ничего недостойного или пытаться не делать. Думаешь, я мало мучился? Поздно я понял правду своего сердца. Почему я был так слеп?
– И поскольку ты уже совершил ошибку, почему бы тебе не принять ее последствий?
– Потому что не могу, мама! Не могу довольствоваться этой легкомысленной и ограниченной жизнью, которую ты предлагаешь. Не могу быть рабом куска земли, букв своей фамилии. Я бы хотел, но не могу. Мои слова ничего не стоят, даже если ты вырвешь их из меня, ничего не стоят клятвы, если поклянусь в том, чего не смогу выполнить. Не мучай меня, мама. Это бесполезно. Пусть свершится моя судьба.
– Ну почему твоей судьбе нужно лететь в пропасть?
– Потому что таковы все Д`Отремон, мама: жить и умирать ради страстей.