– Не выдумывай, не лги! Тебя видели наверху. Видел сам хозяин Ренато. Он пришел рассказать об этом донье Софии. Ты хоть знаешь, как он ополчился против тебя? Хозяин взбешен, он просил тебя уволить! Что ты сделала хозяину? Что сказала?
– Я… я… О, дядя Баутиста! – умоляюще хныкала метиска.
– Я больше не разрешаю тебе звать меня так! Ты слишком хорошо знаешь, что я тебе помогал, когда сестра умоляла меня у смертного одра, что из-за жалости подобрала тебя. Но я не позволю тебе делать зло здесь. Если по твоей вине хозяйка поссорится со мной, я расскажу всему миру правду, что ты отбросы сточной канавы, и туда вернешься, если хозяйка тебя уволит. Завтра я накажу всех этих бандитов, которые были на празднике, и тебе же хуже, если не добьешься прощения доньи Софии.
– Делай, что хочешь! Меня не волнует! – отчаялась метиска, заливаясь слезами.
– Что значит, не волнует? Это мы еще посмотрим. Моя вина в том, что я обращался с тобой слишком хорошо, говорил, что ты моя племянница. Вытри слезы, иди к хозяйке и на коленях проси у ней прощения.
– У хозяйки Софии?
– И у другой, хозяйки Айме. Уверен, это она настроила мужа против тебя. Попроси у всех прощения, до того, как наступит завтра, или ты будешь иметь дело со мной.
Баутиста ушел твердым шагом. Несколько минут спустя Янина стояла неподвижно, погрузив лицо в ладони, задыхаясь от сотрясавших ее рыданий, пока жар щек не иссушил слезы. Тогда она медленно поднялась, как сомнамбула вошла в узкую спальню и дрожащей рукой открыла шкаф, встроенный в толстую стену, который служил комодом и аптечкой. Она вытащила оттуда грубый глиняный флакон. Это был отвратительный напиток, которая дала ей Кýма, лекарство, чтобы подавить мятежную волю Ренато. Волнуясь, она сжала его, а душа сражалась в ужасной битве.
– Он ненавидит меня. Ренато ненавидит меня, и ненавидит из-за нее. Проклятая…
Красноватая вспышка сверкнула в зрачках, высушив остатки слез, возвращая потерянные силы. Лицо снова озлобилось, исказилось от досады, снова забилось в тревожном ритме сердце, и зловеще она решила:
– Да, да, я сделаю то, что сказала Кýма!
6.
– Ай, сеньора, наконец!
– Что-то случилось? Обо мне спрашивали, Ана?
– Спрашивать, никто не спрашивал, но Баутиста сорок раз проходил здесь, подходил к дверям, приклеивал ухо, и опять уходил.
– Ладно, помолчи. Мне нужно подумать. Столько дел. Я не могу ошибиться, совершить глупость и сделать неверный шаг, потому что тогда пропала. Выйди осторожно. Пройдись по коридорам и скажи, где Ренато и что делает.
– Хозяин Ренато?
– Да. У меня будет последнее свидание с ним. Я хочу выстрелить последнюю пулю, сделать последнее усилие, чтобы все были счастливы. Если нет, то сделаю так, как приготовила, и да поможет мне дьявол, или пусть утонет со мной!
Послушавшись приказа Айме, которая велела следить, Ана тихо подошла к широкой галерее арок, которая вела в огромный особняк, и казалось, удлиняла каждую комнату в проветренной, деревенской и безыскусной пристройке. Она увидела Ренато с бутылкой коньяка в руке, дававшего последние указания покорному и услужливому Баутисте. Поняв положение, вечно напуганная Ана вернулась в спальню хозяйки и передала новости своих наблюдений:
– Сеньор Ренато один. Он допил последний глоточек в бутылке, я слышала, он приказал Баутисте приготовить ванную, одежду, коня, чтобы немедленно уехать.
– Я должна остановить его. Пока он здесь. Помоги мне привести себя в порядок. Дай те французские духи, которые я купила в Сен-Пьере, кружевную накидку и немного губной помады. Когда закончишь, иди на кухню и принеси шампанское и ананасовый сок. Я приглашу его выпить со мной бокал и ему же хуже, если он заставит меня пойти до конца.
Кошачьими шагами, зная свою чувственную силу, Айме решительно подошла к просторной галерее, где находился Ренато, и жизнерадостно поприветствовала:
– Добрый вечер, Ренато, или добрый день. На самом деле, не знаю, как сказать; в такие часы это трудно. Еще не рассвело, но уже начинает.
– В эти часы ты должна спать.
– Я спала и чувствовала себя такой одинокой в комнате, обустроенной для двоих. В такой спальне ужасно чувствовать себя брошенной. Там пахнет медовым месяцем, который, к сожалению, мы не прожили. Иногда я спрашиваю себя, не был ли сном мой брак с тобой, и если его часы или дни были кошмаром, то наконец я проснулась.
Ренато встал, глядя прямо на Айме. Несмотря на то, сколько он выпил, ему не удалось притупить алкоголем разум и чувства. Наоборот, у него была болезненно острая чувствительность, в своем роде тонкая проницательность, которая заставляла его смотреть на нее, пытаясь найти настоящий смысл неожиданного поведения. От него не скрылось, как она тщательно привела себя в порядок, оделась, надушилась самыми чувственными духами. С бледными щеками, глубокими кругами под глазами, она внезапно показалась ему более красивой, поразительно похожей на Монику, и это заставило его вздрогнуть, проклиная глубоко в душе самого себя.
– Мой дорогой Ренато, ты задумывался на секунду, какая нелепость пришла в нашу жизнь? Слышала, ты не останешься в Кампо Реаль.
– Нет. Я возвращаюсь в Сен-Пьер. Полагаю, тебе все равно, так что ты не будешь осуждать меня.
– Нет, я не осуждаю тебя. Какое счастье родиться мужчиной! Вы имеете все преимущества: ухаживать за женщинами, выбирать, просить руки и сердца или делать глупости, какие придется.
– Нет ничего более хрупкого, чем мечта, Айме. Если наша жизнь превратилась в осколки, то в этом не только моя вина.
– По крайней мере ты признаешь свою часть вины.
– Я признаю всю, если хочешь, и не буду больше обсуждать это.
– Конечно. Достаточно делать то, что хочется. Самое удобное для тебя поведение!
– Хорошо, Айме. Вижу, ты хочешь меня послушать. Не моя вина, что я сказал то, что тебя ранило и опечалило. Ты пришла тогда, когда я не способен лгать.
– Тогда меня это очень радует. Я тоже могу сказать горькие истины, Ренато Д`Отремон, во-первых, я не расположена страдать от твоего публичного презрения, пренебрежения в глазах мира, дерзкого ухаживания за другой женщиной, что еще более постыдно и оскорбительно, ведь в ней течет моя кровь.
– К великому нашему несчастью, Айме. Именно родственнице ты смогла сделать то, что отдалило меня от тебя. Почему перед вступлением в брак ты притворялась со мной? Почему представилась, как влюбленная, чистая и робкая девочка? Почему прятала за ангельскими улыбками свои помыслы и желания? Не обманывает тот, кто любит. Ты никогда не любила меня!
– С чего ты взял? Как осмеливаешься такое говорить?
– С моих глаз спала пелена. Она любила меня. Ты ловко разыграла меня, а ее благородство отказалось от таких средств. Поэтому ты выиграла. Я видел ее холодной, спокойной, отдалившейся, думающей об учебе, затем о религии; а ты, наоборот, нежная и мягкая, как девочка. Ты одурманила меня, я потерял разум, был тупым и слепым, но я не виноват. Ты расставила мне ловушку, а я попался. Вы обе играли со мной. Или лучше сказать, ты нас разыграла. Управляла, как хотела, ее великодушием и благородством, моей неопытностью жизни. А теперь я спрашиваю тебя: Зачем? Для чего?
– Твои слова так жестоки, Ренато. Я не знаю…
– А я знаю! Сам отвечу на этот вопрос. Тебе хотелось иметь имя, богатство и положение. Но не любовь, поскольку не любила меня. Так вот, теперь у тебя есть положение, богатство и мое имя. Ты хозяйка Кампо Реаль, будешь матерью моего сына, но мое сердце и мысли не будут твоими. Они для нее, вместе с моей запоздалой любовью, похожей на отравленное растение, но ради которой я отдам жизнь!
– Хочешь сказать, что вышвырнешь меня из своей жизни?
– Я хочу сказать: у нас разные пути. Я хочу свободно чувствовать себя несчастным, не притворяться. Не хочу лживых слов, натянутых улыбок, ненужных любезностей.
– Ренато, что ты говоришь! Ты пытаешься лишить меня рассудка!
– Не думаю. В крайнем случае, можно не беспокоиться, ты не будешь вредить самой себе. Ты эгоистка.
– Ты оскорбляешь меня! Ты последний мерзавец!
– Тогда тебе лучше освободиться от меня! Доброй ночи.
– Нет, ты не уйдешь вот так!
– Уйду, делай и говори, что хочешь. Ты больше не интересуешь меня, Айме. Понимаешь? Мне до тебя нет дела. Ты не будешь больше мне мешать. А теперь, с твоего разрешения, я попрощаюсь с матерью. – Удаляясь, он позвал: – Баутиста! Баутиста!