– Она была тебе верна, Хуан, не забывай.
– Она верна себе, потому что в ней нет низости или подлости. Но из-за него она заперлась в монастыре и в этих стенах позволила увядать своей красоте, принять мучительную жизнь, как будто она решила умереть в тишине, чтобы Ренато Д`Отремон жил счастливо, чтобы спасти, защитить его, сложив руки и умоляя не нападать на него, не ранить его. И вы хотите, чтобы не было брожения ненависти, которая поднимается во мне, когда я только произношу его имя? Утверждаете, что можно понять и простить?
– Я лишь советую, повернись спиной к прошлому, сотри его, Хуан. Оно уже прошло, его не существует.
– Прошлое – единственное, что мы имеем. Мы сами оставляем следы в нашем прошлом, наши мысли, чувства. Кто я, как не тот несчастливый ребенок, которого Бертолоци питал желчью и ядом, ради грядущего наказания врага или победителя, чтобы больно отомстить за свое оскорбление? Вся эта скорбь, унижения, все, от чего мог страдать ребенок душой и телом, от всего этого страдал я. Вы думаете, что все прошло? Правда так думаете? Скажите это, глядя в глаза, Ноэль.
Педро Ноэль опустил голову. Затем проследил взглядом за Хуаном, который подошел к внутренней двери дома, и повернулся к ней решительным жестом.
– Хуан, куда ты?
– Не беспокойтесь, Ноэль. Просто удовлетворить любопытство. Хочу знать, что думает и чувствует Моника де Мольнар. Хочу знать, насколько сильна ее любовь, несмотря на кровь сестры, брызнувшей сегодня на Ренато, которая могла бы покончить с ним. Хочу увидеть и послушать!
– Каталина… Моя бедная Каталина…
– Где моя дочь? Где моя дочь? Я хочу видеть ее, живую или мертвую!
– Ты увидишь. Увидишь немедленно. Дай себе минуту, успокойся.
Рыдая в платок, Каталина де Мольнар остановилась, ей нужны были силы, чтобы удержаться на ногах, взгляд Софии обыскал пустую повозку, и душа, казалось, вздохнула свободнее, она проговорила:
– Моника не приехала? Ты одна, моя бедная подруга? Вижу, сообщение дошло быстро. Я велела ему не останавливаться. Тем не менее, я не могла думать, что ты так скоро прибудешь. Что это за повозка? Сирило приказано служить тебе. В какой час он приехал?
– Он не приехал, я никого не видела, не от тебя я получила новость! Ты не могла считаться со мной, не могла! Ты должна была защищать сына! Знаю, это был Ренато!
– Ты потеряла рассудок? Не повторяй этого!
– Она обманула, посмеялась над ним, солгала! Ты знаешь, знаешь! Возможно, ты думаешь, что твой сын был прав! Я не спорю, не ищу причины. Я лишь хочу увидеть ее! Моя Айме, моя девочка! Где она? Где?
– Каталина, подожди! Каталина!
Софии удалось догнать ее. Как помешанная, Каталина бежала через просторные комнаты, прекрасные коридоры, пустынные входы, весь дом безмолвствовал, руки и голос Софии остановили ее, и вдруг с ненавистью и ужасом она обвинила Ренато:
– Ты… ты…! Убийца!
– Не слушай, Ренато! – в волнении умоляла София. – Останови ее! Пусть ее никто не услышит! Она потеряла рассудок, помешалась! Она не знает, что говорит!
– Где моя дочь? Где?
– Уже покоится… – прошептал Ренато с бесконечной печалью.
– В земле? Навсегда? – вскрикнула Каталина со страхом на белом лице. – Не позволив посмотреть на нее, отдать последнее прощание! Ты убил ее! Ты сжил ее со света, Ренато! Возможно, ты был прав. Возможно, имел право… но как мать, я проклинаю тебя!
Ренато отошел, такой бледный, словно в его венах остановилась кровь, а София подошла к перилам и с беспокойством посмотрела на друзей, пришедших в церковь, затем повернулась к помешавшейся Каталине:
– Не кричи так! Пришли незнакомые люди! Ради имени твоей дочери!
– Какая разница! Все знают, что она умерла, что Ренато… Ренато! – упорствовала плачущая Каталина. – Моя Айме, моя дочь!
– Пришли люди! – предупредила отчаянная София. – Нужно увести ее, Ренато, нужно…
– Мама! Моя дорогая мама!
Моника успела поддержать на руках полуобморочное тело матери, на секунду смешались всхлипывания и слезы, за Моникой шел такой же бледный и искаженный в лице Отец Вивье, присоединившийся к остальным.
– В земле, в земле, чтобы я не смогла снова взглянуть на нее! – бунтовала Каталина в глубоком отчаянии.
– Что? Что? – спросила Моника, ужасно возмущенная.
– И это Ренато виноват, он зачинщик! – настаивала Каталина. – Ренато, Ренато!
– Неправда! – отрицала София с душевной болью. – Я не могу позволить, чтобы повторяли эту нелепость! Вы свидетель, Отец Вивье! Скажите… Скажите же!
– Ренато уморил ее! – твердила Каталина. – Ее загнали в угол, убили, а затем скрыли тело! Я знаю, знаю!
– Ты умышленно лжешь! – кричала София уже вне себя. – Не слушай ее, Моника, она ничего не знает. Боль свела ее с ума, нельзя, чтобы на улице услышали! Я взываю к вашему разуму, Отец Вивье. Вы на моей стороне, знаете…
– Каталина, дочь моя. Успокойся, успокойся, – советовал священник.
– Уже все прибыли! – подтвердила София. – Ренато, Ренато, иди, иди!
Она вцепилась в руку страдающего сына и поволокла его к лестнице, где поднимались друзья, чтобы попрощаться. Моника повела мать в комнату и гордо проговорила:
– Мама, наша боль – наша, только наша. Пойдем. Помогите мне, Отец Вивье.
Дверь закрылась за Моникой и Каталиной, голос отчаянной София встряхнул Ренато, заставляя вернуться к действительности:
– Ренато, я объясняю друзьям, что бедная Каталина потеряла рассудок. Это следует учитывать и это естественно. Нужно быть матерью, чтобы понять.
– Действительно, друзья. Я должен поблагодарить и попросить всех принять скромное угощение, прежде чем уйти.
Нечеловеческим усилием Ренато говорил вежливо, София дала ему пройти. Только теперь она чувствовала, что тоже без сил, но верная рука поддержала ее – для других жестокая и грубая, но ее поддерживала с уважением и твердостью.
– Отведи меня в спальню, Баутиста. Я не могу больше!
8.
– Что? Говорите, она уехала?
– Это естественно! Хуан, речь идет о ее сестре. Кроме того, ее искали, послали кого-то из Кампо Реаль с новостью.
– Кто вам сказал, Ноэль?
– Сестра-привратница, как только мы вошли. Я предупредил Мать-Настоятельницу, что ты придешь. Уверен, Моника ушла и бросила обязанности.
– Уехала, уехала! – взбудоражился в гневе Хуан. – Конечно же он приказал ее найти!
– Он или другой, не все ли равно. Как еще можно передать эту новость? Это разумно.
Хуан замолчал, сдерживая волну жестокого негодования. Не в силах успокоиться, он прохаживался вверх-вниз по широким коридорам, образующим главный монастырь, печатая каждый шаг, а колотящееся сердце словно выпрыгивало из груди. Он резко обернулся к старому нотариусу, смущенно смотревшему на него:
– Пойдемте, Ноэль! Я не хочу слушать истории, хочу увидеть Монику лицом к лицу! Я спрошу, почему она так ушла, не побеспокоившись о том, чтобы прежде поговорить со мной. Она все еще моя жена, я оставил ее не где-нибудь, а здесь. Ей же хуже, если заставляет меня поехать за ней!
– Поехать за ней? В Кампо Реаль? Полагаю, ты пытаешься…
– А почему бы и нет? Я заберу ее откуда угодно, даже если это будет ад, все равно.
– Ну наконец она отдыхает! Успокоительное возымело свое милосердное действие, по крайней мере на некоторое время.
Моника молча согласилась со словами Отца Вивье. Бледная, как никогда, она представляла собой живой образ скорби и печали. Она стояла возле окна, последние вечерние лучи освещали ее красивую стать. Священник опустил шторы кровати, где неподвижно лежала без сознания Каталина де Мольнар, и подошел к Монике:
– Ужасно, что в этой поездке тебе пришлось ехать одной, дочка.
– Она так пожелала, Отец. Она не известила, не позвала меня, даже не передала новость. Она воспользовалась первой же благословенной повозкой, бывшей в вашем распоряжении, и выехала, как безумная, никого не предупредив.
– Человек, который известил вас – посланник Софии Д`Отремон, которому она приказала предупредить вас.
– В доме он никого не обнаружил и пошел в монастырь. Он лишь сказал, что моя мать выехала в Кампо Реаль. Она не сумасшедшая, не безумная. Боль заставила ее бредить, но она не безумная. Тем не менее, вы уверяете…
– Я лишь могу уверить в том, что видели мои глаза. Я был с доньей Софией. Я мог бы поклясться, что никто не подталкивал твою сестру в пропасть, ничья человеческая рука. Мы видели, как пронесся конь, как обезумевшее животное убегало от Ренато. Наконец, мы увидели, что конь, никем не управляемый бежит в пропасть и разбивается. Он ехал позади нее, не могу отрицать. Если была причина, чтобы желать ее смерти, или если он бежал за ней, чтобы задержать и спасти ее, то кто может доказать это, дочка? Это на совести Ренато. Иногда движут человеческие страсти, плещущие через край. Но Ренато ненавидел жену? Ненавидел ее?