– Откройте быстро, откройте дверь или я вышибу ее! – В пустой дыре окна без створок, пересеченных поперечными деревянными балками, высунулось загорелое лицо Сегундо Дуэлоса, который изменился в цвете, узнав Ренато. А горячий кабальеро снова взбешенно приказал:

– Открой дверь, идиот! Не слышишь, что я зову? Открывай и беги сообщи Хуану Дьяволу, что Ренато Д`Отремон пришел воздать по счетам, что если он в самом деле мужчина, пусть не прячется, пусть выйдет!

– Вы спятили, сеньор? Хозяина нет.

Напрасно Сегундо задвинул засов. Удары Ренато заставили отпрыгнуть самодельный замок, и прокладывая себе дорогу, как смерч, перекосившись от злобы, он спрашивал:

– Где Хуан? Где твой хозяин? Пусть выйдет, пусть выйдет!

– Клянусь вам, сеньор, он не приходил.

– Он приходил, и приходил не один, женщина с ним. Если из-за нее ты молчишь, то побереги свои усилия. Говори, где они находятся, или замолчишь на всю жизнь!

Ренато двинул руку к пистолетам, которые взял с собой, и прицелился в грудь старшего помощника Люцифера, который озадаченно отступал, освобождая путь и решительно подтвердил:

– Клянусь, что ничего не знаю, сеньор. Я не мог бы вам ничего рассказать, пусть вы и убьете меня.

– Хуан, Хуан, не прячься больше! Выгляни, трус! Хуан! – звал взбешенный Ренато, мечась, как метеор по помещениям.

– Сегундо, что происходит? Где Хуан?

– Сеньора Моника, ради Бога! – приятно удивился Сегундо, хотя сразу же задрожал от испуга. – Капитан не знает, где вы; но сеньор Д`Отремон бродит, как безумный. Он сломал дверь, вытащил пистолет, чтобы убить меня. Думаю, он в самом деле помешался! Настаивает, что вы с капитаном прячетесь в доме, ищет вас.

– Оставь меня с ним. Беги и задержи Хуана, сделай что угодно, только чтобы он не вошел, когда выйдет Ренато. Понял? Иди, иди!

Только Моника успела вытолкнуть Сегундо, как Ренато вырос перед ней, а его слова прорвались почти воем:

– Моника, ты с ним, это правда! – он шел к ней, как молния, но холодное спокойствие Моники остановило его. В руке он сжимал оружие, которым готов был убить. – Где Хуан?

– Я не знаю, Ренато.

– Ты лжешь, знаю, что лжешь! Лжешь, как все, чтобы спасти его! Но теперь никто не спасет его! Я убью его по праву. Оставь меня!

– Не оставлю! Если любовь, в которой ты столько раз клялся, правда…

– Ты не можешь сомневаться! Не продолжай, Моника, не останавливай меня этой уловкой. Ты знала все, и молчала. Ты смеялась надо мной сотни раз внутри себя! Каким смешным, ничтожным и жалким я был у этого мерзавца, доставляя ему удовольствие быть осмеянным.

– Это над ним посмеялись, его обманули и предали. Он не знал, что Айме была помолвлена с тобой; ничего не знал, потому что она не рассказывала ему. Айме клялась вам обоим, но предала Хуана Дьявола.

– Она любила его, он нравился ей! – Ренато был до бешенства оскорблен. – До того, как выйти за меня замуж, она была его любовницей. Я знаю правду! Мне крикнул об этом кое-кто достаточно тупой, чтобы скрывать ее. Я сорвал ее с тех губ, которые меня боятся, чтобы скрывать, утаивать. Айме была любовницей Хуана!

– Это случилось до того, как она стала твоей женой, я же сказала, до вашей женитьбы. Она обманула его, он отправился в долгое путешествие, чтобы стать богатым, а когда вернулся счастливцем и победителем, то обнаружил, что та, кому он верил, стала твоей женой.

– Откуда ты узнала эту историю?

– К сожалению, она прошла перед моими глазами. Поздно я поняла всю правду. Из-за родственных отношений и слез матери, я хотела защитить Айме, молчала, когда хотела кричать. Поэтому пожертвовала всем, чтобы спасти ее, стала жертвой, чтобы унизиться, возможно, умереть в руках Хуана. Поэтому покорилась всему! Я заплатила, Ренато, заплатила за преступление молчанием. Ты думаешь, я буду зря клясться на ее остывшем теле? Думаешь, буду богохульствовать, давать ложную клятву в память о своем отце? Всем этим клянусь тебе, Ренато. Он не виновен, на нем нет ответственности за это.

– Но она любила его! Любила всегда, постоянно искала его! Как ясно теперь я все вижу, как будто разом спало сто завес из-за одного только слова! Жесты, взгляды, шампанское моей свадебной ночи!

Рука Ренато судорожно вцепилась в оружие, голубые глаза налились кровью. Словно угадывая ужасную мысль, Моника вцепились в его плечи и сильно встряхнула:

– Ренато, Ренато, приди в себя! Видя тебе таким, я должна думать, что только ее ты и любил.

– Я любил ее в проклятый час, но это – не любовь. Неужели ты не понимаешь? Неужели не понимаешь всю насмешку, которая меня ранит и позорит? Я был порядочным человеком. Как могу я продолжать чувствовать это, если взгляд злодея – насмешка для такого простодушного мужа, как я? Как могу я позволить жить Хуану Дьяволу, думая, что в этой улыбке, которая корчила его губы, когда он знал, что я вел к алтарю запятнанную жену? Я не могу сдержаться, Моника, даже ради тебя, потому что ты презираешь меня в глубине души.

– Нет… нет! Как могу я презирать, если ты… если откажешься от этой глупой и запоздалой несправедливой мести?

– Несправедливой? Неужели ты не понимаешь, даже без того, что я знаю, мне необходимо дойти до конца? Кто тебя вырвал у меня? Кто привез сюда, насмехаясь над моей любовью и достоинством? И как не посмеяться? Он имеет полное право. И это право я могу вырвать, лишив его жизни. Смыть бесчестье кровью!

Оторвав от себя руки Моники, Ренато подбежал к окну, закрытому поперечными балками, затем подошел к расшатанной двери и принялся алчно высматривать вероятное появление Хуана. Поскольку Моника была здесь, он решил, что тот где-то неподалеку; но никто не появился перед его жаждущим взором. Резко он повернулся к Монике и заметил:

– Я буду ждать Хуана столько, сколько придется! Он не будет слишком медлить, он ведь хочет прийти к тебе.

– А когда ты осуществишь месть, если у тебя получится, то не подойдешь ко мне, не будешь говорить и смотреть на меня, Ренато. Думаешь, ты мало сделал? Ты хочешь пролить кровь, чтобы силой разлучить нас?

– Не говори, будто ждешь мою любовь, Моника! Это всего лишь уловка, чтобы мной помыкать. Не отрицай, ты говоришь это, чтобы заставить меня отказаться от мести – залога моего достоинства.

– Даже моей ценой? – бросила вызов отчаянная Моника.

– О чем ты говоришь, Моника? Ты дашь обещание? – спросил Ренато, дрожащий, бледный, с разгоревшейся мечтой в голубых глазах.

– Что могу я обещать? Неужели ты не думаешь, что кровь Хуана прольется и это еще больше сблизит нас?

– Моника, больно слышать твою угрозу, когда я вздрагиваю даже от малейшей надежды на любовь. Да, Моника, только такой ценой, я мог бы…

– Что ты себе вообразил! Я хочу сказать о том, что ты убьешь сначала меня, а потом Хуана.

– Не говори этого, не защищай его так. Слушая, как ты говоришь о своей любви к нему, я схожу с ума. Нет, я крикну еще сильнее: ты никогда не будешь принадлежать ему, я не отдам тебя в руки Хуана, буду драться, как зверь, и пусть этот ублюдок придет, если хочет.

– Не кричи, не говори так!

– Ты знаешь, какой ценой этого избежать, клянусь, я предпочел бы, чтобы ты просила меня до последнего. Если не пообещаешь и не поклянешься…

– Я не могу ничего обещать. Я еще жена Хуана!

– Поклянись, что как сейчас, ты спрячешься и будешь ждать в монастыре постановления папства, чтобы к тебе вернулась свобода, поклянись, что когда станешь свободна, то позволишь быть с тобой, и восполнить силой любви и нежности весь ужас, хотя ты мне не простишь. Поклянись, Моника…

– Только одно обещаю, и это равно клятве, Ренато, укроюсь в монастыре. Это не трудно. Ты получил мое обещание. Уходи же. Выйди с другой стороны!

Она тревожно подтолкнула его и заставила выйти, наклонив голову, чтобы пройти под помостами. Затем подбежала и распахнула настежь дверь, позвав:

– Колибри, Колибри!

– Уже идет капитан, хозяйка! – сообщил Колибри, приближаясь к Монике. – Вы хотите, чтобы я…?

– Хочу, чтобы ты молчал. Обо всем, что видел и слышал, не повторяй ни слова. Это для блага Хуана, Колибри, для его же блага.

– Я знаю, моя хозяйка. Ради его блага я сделаю все, что скажете. Но если капитан спросит…

– Буду отвечать я, когда он спросит. Выйди с другой стороны, Колибри, посмотри, далеко ли сеньор Ренато и дай знать, но только когда я попрошу. Иди!

Она подтолкнула его, и тот ушел. Хуан стоял у главной двери и молча смотрел на нее долгим и загадочным взглядом.