– Я, сеньора… Дело в том, что он не зашел к вам, чтобы сеньора не подумала…
– Какое значение имеет, что я думаю! Ты что, не знаешь дорогу на Фор-де-Франс? Конечно же, на юг; но сначала нужно обогнуть эту гору.
– Эта новая дорога, она пересекает вершины Карбе.
– А как еще мог поехать мой сын, он выехал туда, где не навредит коням? Разве не так?
– Да… Да, он приказал запрячь молодых жеребцов в повозку. Он сказал, что ему нужно не бежать, а лететь.
Обе подошли к боковым ставням. Оттуда беспокойные глаза следили за огненным маршрутом переливавшейся через край лавы. Она раздувалась, а затем обрушивалась и скатывалась в глубину долины.
– Огонь бежит как будто бы к заводу Клерка, – объяснила Янина.
– Там наверняка есть путь на Карбе! Если бы он был благоразумен!
– Он вышел, как безумный, он был вне себя и столько пил, столько!
– Христос! Что кричат эти люди? – пожелала узнать София, услышав неподалеку обеспокоенные голоса. – Беги за этим человеком, Янина, позови его, догони!
– Говорят, огненная река унесла завод Фернандо Клерка, очистительный завод, дома, снесла плантации сахарного тростника и бежит к Карбе, – объяснила Янина, возвращаясь к хозяйке.
София Д`Отремон остановилась, вцепившись в дверной проем судорожными руками, задыхаясь от густого раскаленного воздуха, который окутал город и опускался красноватым облаком со зловещего вулкана. С высоты в тысяча триста пятьдесят метров, Мон Пеле испускал раскаленную реку, которая, остывая, бледнела. Шум тысячи кричащих голосов, торопливых ног, сотен кружащих повозок, резко взбудоражил город, охваченный новостью катастрофы.
– Более двадцати смертей, крестная. И раненые с ужасными ожогами.
– Нужно ехать, искать Ренато, найти его.
– Остались три лошади в конюшне и большая карета. Эстебан может взять меня.
– Мы поедем вдвоем, Янина! Беги и дай необходимые распоряжения!
Цепляясь за стены, София Д`Отремон вошла в просторный двор дома; уставшее тело сползло на колени, и сложив руки, она шептала плачущим голосом:
– Я унизила сына, отвергла его, и Бог причиняет мне огромную боль, ужасный страх, что Он может отнять его.
С вершины Мон Пеле разливались потоки огненной раскаленной лавы в бассейн реки Бланко, и дальше раскаленный саван накрывал склоны, дороги и поля. Надежному кучеру семьи Д`Отремон, удалось увести в сторону от склона маленькую легкую повозку. Сирило, стоя на кóзлах, изо всех сил сжимал поводья вздыбленных коней. Ренато привстал и с ужасом посмотрел на ужасную картину: новая дорога на Карбе исчезла, процветающая сахарная фабрика Фернандо Клерка превратилась в дымящиеся развалины. Не было больше очистительного завода, домов поселенцев. Но словно беспощадная шпора вонзалась в его волю, подхлестывая желание ехать дальше.
– Быстро! Сирило, поверни направо. Гони коней, мы перейдем долину раньше, чем нас настигнет лава!
– Перейти долину? Кони перепуганы, чувствуют опасность и не слушаются. Посмотрите, мой хозяин!
– Держи поводья, болван! Поворачивай направо, говорю!
– Нельзя, сеньор! Нужно повернуть назад, назад!
– Нужно ехать в Фор-де-Франс любой ценой! Давай сюда их! Отпусти! Ты только бесполезный груз! Возвращайся в Сен-Пьер, если хочешь!
Ренато прыгнул на кóзлы и взял поводья, резко столкнув кучера на землю, и галопом погнал сильных животных под дождем раскаленного пепла, выбрасываемого вулканом. Вдруг вспышка пламени короны Мон Пеле погасла. Лава остывала и бледнела, резкое дуновение морского воздуха смело черные облака, освободив новую луну, блестевшую серебряным обручем.
– Там город!
Стоя в маленькой крепкой лодке, служившей проводником путешествия, Хуан Дьявол указывал на огни Сен-Пьера, блиставшие у темного подножья высоких гор. Они были очень далеко от берега, отклонившись от курса из-за ужасного морского волнения. Но ничего серьезного не случилось. Водяной вал разорвал доски и канаты, протянутые между лодками, но никого не унесло на глубину. На расстоянии пятидесяти метров можно было увидеть три лодки. В море, вновь ставшим спокойным, глаза Хуана определяли место.
– Хуан, ты знаешь, где мы находимся? – спросила Моника.
– Рядом с дельтой реки Карбе, южнее рейда Сен-Пьер. Видишь огоньки, булавочные головки, которые блестят в темноте?
– Да. Видела на секунду, когда волны стихли.
– Туда мы и направим курс, – объяснил Хуан. И крикнув, приказал: – Зажги фонарь, Колибри. Опасности нет. Зажги и поверни зеленым стеклом. Это условный знак, по которому будут грести за нами. – Негритенок проворно исполнил.
Какая темная ночь и какие далекие точки света! Внезапно погасло красноватое пламя, освещавшее небосвод. Следы огня, постепенно бледнея, исчезали, будто старый ужасный вулкан опять погрузился в спячку; ночное одиночество казалось более глубоким и величественным над этим небом и морем. Придерживая весла, Хуан опять прислушался. Он едва смотрел на Монику, но как же сильно чувствовал ее пьянящее присутствие; какое ужасное и внезапное желание охватило его, как же ему захотелось сблизиться с ней и признаться!
Он протянул руку и дотронулся до ее влажной и холодной руки, и не смог отпустить. Он держал ее с беспокойной нежностью, которая медленно разжигала страсть, и мягко спросил:
– Моника, ты боишься?
– Почему я должна бояться?
– Ты волнуешься, и можешь бояться. Возможно, я не должен был говорить тебе, что мы в опасности.
– Я знаю, даже если ты и не скажешь, Хуан. Но я не волнуюсь. Меня знобит от холодного воздуха, это уже прошло.
– Да. Ушло черное облако. Оно почти окутало нас, и возможно это было бы концом.
– Да, конечно. Что-то случилось в Сен-Пьере, не так ли?
– Уверен, что случилось. Все еще сверкают эти огни города, которые видно с разных сторон горы. Что-то все-таки случилось с рекой Бланко. Возможно, туда влилась лава и дошла до моря. Поэтому город спасся, мы едва не погибли. Чудо, что большая волна унесла нас, убрала с дороги. Возможно, это та самая лава, спускавшаяся с горы. Может, это то, что вы зовете чудом, Моника?
– Да, Хуан, это чудо. Этой ночью все чудо.
Тень смерти, казалось, исчезла. Разве она не чувствовала в больших и горячих руках Хуана поток жизни, мощную опору, залог надежды? Разве она не рядом с тем, кого отчаянно любит, не находя слов это выразить? Разве ей не показалось, что он замолчал, потому что комок чувств сжался в его груди? Разве не блестели в темноте его большие глаза, как два раскаленных от страсти угля, которые не признавались в этом? Разве она не чувствовала, как подрагивает мужская рука, ощущая биение ее сердца?
– Теперь ты дрожишь, Хуан.
– Возможно, но не от холода. Ты заставляешь меня дрожать, Моника. Твое присутствие в эту ночь, которая может быть последней в нашей жизни.
– Не говори так, Хуан. Я… я… – бормотала взволнованная Моника. И вдруг изменившись, воскликнула: – Что это? Твоя рубашка пропитана кровью! Твоя рана опять открылась. Это нелепо. Ты не можешь грести этой рукой.
– Эта рука, хотя и в крови, сможет защитить и помочь тебе.
– Дай мне минуту, чтобы сменить повязку.
– Когда мы будем на Люцифере, ты сделаешь это. Опасно останавливаться. Может прийти другая волна. И не беспокойся. Крови, которую я проливаю, мне хватит.
Не осознавая, она очутилась рядом с ним, и две белые руки поддержали весло.
– Хуан, Хуан! Я помогу тебе.
– Колибри может, если потребуется; но нет нужды. Мы идем очень медленно. Это более, чем благоразумно. Но не уходи. Нам так хорошо.
– Да, нам хорошо. Жизнь такая удивительная.
Она была готова повторить фразу, которую он никогда не говорил, но сильное смущение заставило ее смолчать. Да, жизнь очень странная и удивительная, что она чувствовала себя безумно счастливой, глубоко и обжигающе счастливой, как будто ее сердце переливалось через край, как река лавы, словно эта минута стоила всей жизни, словно этот темный час, раскачивающийся маятником от жизни к смерти, имел силу вечности.
– Хуан, твоя рана не болит? – спросила Моника с волнением. – О чем ты думаешь?
– О людях, оставшихся там.
– Невероятно, что Сегундо сделал подобное. Но не переживай из-за этого, они были предателями.
– Они страдают, Моника, а иногда, страдая много, они грешат тупостью и неверностью. Посмотри, огни виднеются уже ярче, но мы еще далеко. Пройдет около получаса, прежде чем мы пройдем около твоего дома.