Екатерина Дибривская - Хук слева

— Кто там?

— Это курьерская служба. Вам букет.

Я отворила дверь, держа телефон в руках.

— Мария? — Спросил курьер.

— Да.

— Это вам. Распишитесь, пожалуйста.

— Спасибо.

Я была заинтригована. Букет был шикарный. Сборный, из всех моих самых любимых цветов. Я подумала, что это прислал Арсений, чтобы поднять мне настроение, но прочитала маленькую открытку, и горло сдавил болезненный спазм.

«Я не знал, что так сильно скучал по рингу, пока наконец не ступил на него снова. Ты была права. Спасибо. Влад».

Я набрала номер Володи, и он ответил после первого гудка.

— Машка?

— Помнишь, однажды ты сказал, что у меня есть ответное одолжение? Оно ещё в силе?

— Да, конечно, всё, что хочешь! — Поспешно бросил он.

— Мне нужна твоя помощь. — Пискнула я в трубку и жарко зашептала ему все свои просьбы.

— Конечно, без проблем, — тут же ответил он, едва я закончила.

И я смогла дышать спокойней.

Через три дня мы встречали в аэропорту моих маму и младшую сестрёнку. Я не видела их почти два года, всё никак не могла выкроить время, чтобы слетать домой, поэтому просто купила билеты и попросила их провести со мной некоторое время. У Алинки всё равно в мае уже особо не было уроков, к тому же она — отличница. А мама давно освоила удалёнку и могла оставаться главным бухгалтером хоть на другом краю Земли. Никаких проблем. Тем более они не могли отказать мне, учитывая обстоятельства.

Мы долго обнимались, а потом мама, не выдержав, всё же спросила, глядя на Володю.

— Это он?

Я покачала головой, и она чуть заметно нахмурилась.

Мы сразу поехали в арендованный дом со всеми удобствами в ближайшем Подмосковье. Я не садилась за руль с февраля, но надеялась, что не растеряла навыков, потому что во дворе меня уже ждала моя машина. Здесь, в деревне, без машины, как без рук.

Дом мне понравился. Чистый, светлый, уютный. Большая терраса, ухоженный сад. И мама осталась довольна.

Стоило Володе уехать, как мы громко завизжали от радости нашей встречи и проболтали втроём, попивая чай на кухне, почти до самого утра. Теперь я чувствовала себя гораздо лучше.

ОН

Все свои силы я бросил на то, чтобы вернуться обратно в спорт. Я забыл о пьянках, гулянках, развесёлой компании парней и отвязных девиц, что так и норовили повторить случайный опыт. Я же хотел забыть его, как страшный сон, хотя и не помнил ничего из той ночи. Но само знание отравляло мою жизнь. Алкоголь не помогал мне. Абсолютно.

Зато спорт, графики тренировок, цели по питанию — всё это привносило в существование какой-никакой, но смысл.

Я смог снова навещать родителей, начал общаться со Светкой, и она попросила у меня прощение.

— Светик, — вздохнул я. — Ты должна была поговорить со мной, потому что то, как я узнал об этом — это из ряда вон. Я не держу на тебя зла, ведь все обиды давно в прошлом.

— Как ты, Влад? Держишься? — Заглянула она в мои глаза.

— Пытаюсь, — улыбнулся я. — У меня нет другого выбора.

И я действительно пытался. Чем больше проходило времени, тем меньше болело моё сердце. В голове всё чаще начинали всплывать приятные воспоминания, не отзываясь болезненным спазмом в брюшной полости. Я надеялся, что однажды смогу сказать: «Было и было», но пока оставался далёк от этого. Мне не становилось легче. На самом деле нет.

Я… Скучал. Мне не хватало её. С каждым днём это чувствовалось всё острее. И я лишь больше вкладывался в спорт, заполняя пустоту внутри себя. С помощью бокса я рассчитывал исцелиться. Излечить свою зависимость.

Перед каждым боем я смотрел в зал, словно рассчитывал найти там её, с лёгкой улыбкой и восхитительными воздушными поцелуями. Я закрывал глаза и видел всё, как вчера. Представлял, как она шепчет мне слова поддержки, что будет ждать меня, целого и невредимого, в каморке после боя, что я — её чемпион; я открывал глаза и выходил на ринг.

Я не пропускал ни одного удара.

Все букеты, кроме самого первого, что я отправлял ей после каждого боя, возвращались в салон, потому что получателя не было по адресу, и я задавался вопросом, где, а главное, с кем она теперь живёт.

В конце августа мы праздновали день рождения отца. Я вызвался отнести миску из-под маринада в мойку, всё ещё избегая общения с людьми. А гостей у родителей было много. Я уже выходил из дома, когда услышал голос брата.

— Да ты что, Машка! — Хохотнул он. — Это здорово. Сломался? Ну ничего, починим. Хорошо, приеду в среду, дотянете? Нет, всё хорошо, просто буду занят. Ладно, я позвоню тебе вечером. У родителей гости. Неудобно говорить. Да, у отца. Нет, ещё не юбилей. Шепну ему поздравление от тебя. Окей, до вечера.

Меня кольнуло чувство ревности. Какова вероятность, что у Володи есть ещё одна знакомая Машка, с которой он так близок? Которая, очевидно, знает его родителей? Которой вовсе ни к чему, конечно же, знать, что понедельник и вторник у Володи заняты мной?

Я растерял малые крупицы имеющегося настроения и еле дождался окончания вечера. Сегодня мне нестерпимо хотелось достать из шкафа пакет и захлебнуться в своей боли.

Вывалил барахло прямо посреди кровати и задержал дыхание. Первым делом в глаза бросились яркие снимки в стильных рамках. Расставил их по прежним местам, внимательно изучив каждый. Самый первый, сделанный возле её дома: моё лицо спрятано в её волосах, а на лице девушки широкая улыбка. Один из Сочи — она целовала меня на пляже. Второй из Сочи — она позировала мне на фоне пальм, счастливая, загорелая. Ещё один снимок — с прогулки в Ботаническом саду: она повисла на моей шее, и я хотел её поцеловать. Их было много. Каждый из них был напоминанием о моём счастье. Каждый из них отозвался во мне ноющей болью, и я понял, что пришло время признаться себе.

Я люблю её. И я её простил.

Как герой того сериала.

Я раскладывал по местам все вещицы, что она купила для украшения моей квартиры. Статуэтки котиков и младенцев, абстрактные фигуры, ароматические свечи, подставка для её украшений. Я вернул всё на свои места. Но у меня не было главного. У меня не было Машки.

Я открыл коробку с её новогодними подарками. Там же лежала книга, подаренная на день рождения.

Положил бинты в ящик комода, капу — в спортивную сумку, чтобы не забыть опробовать в деле на ближайшем бое, вбил гвозди в стену спальни для новых фотографий и торопливо развесил их. Открыл книгу и начал читать.

Этот текст отличался от того, другого. Манера повествования явно принадлежала Машке, и я задался вопросом — как ей удалось написать две, настолько разных книги?

Чем больше я читал, тем больше понимал, что поторопился с выводами. Что-то происходило с ней, с нами. Пугающее её. Ещё тогда. Я упустил это. Пропустил. Не заметил. Она писала, что нуждалась в моём внимании и в то же время боялась, что я действительно увижу, что с ней что-то происходит. Эх, Маша, Маша! Почему нельзя было написать более понятно? Прямо как есть? В какой-то степени, мой подарок казался её дневником, полным тайных сигналов, но я не был долбанной Нэнси Дрю! В её витиеватых предложениях было слишком много загадок.

Текст обрывался на фразе: «Больше всего я хочу поделиться с тобой своей радостью, в надежде разделить счастье на двоих, но обстоятельства вынуждают меня скрывать от тебя неминуемые последствия нашей любви. Я хочу, чтобы однажды, если на то будет милость Господа, ты простил меня за то, кто я есть, а не за то, кем я буду. Я хочу, чтобы твоё решение было искренне продиктовано твоим сердцем, а не разумом. Надеюсь, что тебе просто понадобится чуть больше времени. Времени, которое я оставила для тебя. Всё своё время, если быть точнее. С любовью, твоя Маша».

Видимо, за долгие годы в боксе мне основательно отбили голову, поскольку я не понимал половину написанного. Странные метафоры и пространственные объяснения не желали расшифровываться. Я только чувствовал, что Машка намекала мне, что находилась в опасности и боялась происходящего. Или я ошибался?

А последние предложения вообще выбивались за рамки её монолога. Я крутил их и так, и этак, но у меня выходило только одно…