Екатерина Дибривская - Хук слева

Я знала этого мужчину, который не был Исмаиловым. Мужчина оскалился и пошёл на меня.

— Здравствуй, Машенька. Рад наконец встретиться с тобой. Ты проделала отличную работу, нашла меня. Наверно, уже догадалась, кто я?

— Пётр Степанович Вакуленко. — Просто ответила я.

— Ты ж моя умница, — рассмеялся мужчина. — Всё-то ты знаешь!

— Если быть откровенной, — я вздохнула, — не всё. Не смогла найти каким образом нарисовался Валерий Николаевич Лозуцкий с идеальной биографией. Идеальной для думы, естественно. И банальный вопрос — зачем вам всё это было нужно?

— Давай присядем, Машенька? — Он кивнул в сторону кабинета. — И я всё тебе расскажу. Удовлетворю любопытство, прежде чем мы покончим с этим. Такая трагедия нас ждёт. Такая трагедия! Обидно, когда такие молодые, талантливые личности уходят из жизни из-за глупой случайности… Неосторожность при занятиях спортом, травмы, несовместимые с жизнью, полученные из-за беспечности в спортивном зале. Ай-яй-яй, Мария! Рамилю придётся кучу объяснительных писать.

Я нервно улыбнулась мужчине.

— Я всегда осторожничаю в занятиях спортом.

— Похвально, но сегодня твоя осторожность тебя подведёт.

От его лёгкого, игривого тона моё тело сжималось в узел от страха.

— Вы обещали рассказать, — напомнила я.

Я надеялась, что мама скоро хватится меня. Надеялась, что меня найдут вовремя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мы с Сашкой Прокопьевым служили вместе с самого начала. Ох, он такой правильный был. Всё подмечал! У меня всё было на мази, приторговывал оружием с затёртыми номерами. И он меня схватил за руку. Пришлось затаиться. Покупатели были недовольны, ясен пень! Да только товарищ следил зорко за каждым шагом. А потом мы встретили Ирку. Я влюбился в неё сразу. Как увидел. А она предпочла Прокопьева. Мотало нас по гарнизонам разным. Я мог отказаться, но мозг словно жиром заплыл. Как ошалелый тащился за ней. За чужой женой. Однажды не выдержал, да и заказ удачный подвернулся, но нужно было скинуть со счетов начальство. Я привёл в неисправность духовку. И подстроил несчастный случай.

— А если бы Ирина пошла? — Не удержалась я.

— Детка, — ухмыльнулся он. — Когда мне за партию вооружения сумму назвали, я бы и мать родную пристрелил. Тем более женщину, сводившую меня с ума. Я дурел от своей любви. Всё на свете отдал бы, чтобы освободиться. Но вышло даже лучше. Она, конечно, скорбела. И отказывала мне. Но когда пузо уже тяжело носить было, беды её атаковали одна за другой.

Он довольно потёр руки.

— Не смогла выдержать всё сама и согласилась стать моей женой. У меня теперь была одна задача — мать лежачую извести и от приплода прокопьевского избавиться. С матерью сиделка помогла. За очень кругленькую сумму. Всё прошло без сучка и задоринки, — мужчина рассмеялся. — А мальца оформили уже в больничке. Купил документы, что он умер, и забыл про него. Вот только Ирка страдала так, что брак трещал по швам. Не хотела она от меня рожать, ни в какую. Не любила. И даже не пыталась. Жила, как птица в золотой клетке, а толку-то? Ушла от меня, и я крепко запил. В пьяном угаре схлестнулся с собутыльником Валериком. У того беда похлеще моей была — вся семья в пожаре погорела, а он на сутках был. Слово за слово, он с ножом на меня кинулся, но я отбился. И сам он на свой нож напоролся.

— И вы взяли его документы? — Догадалась я.

— Да, взял. Той же ночью отмыл руки от крови и уехал в сторону столицы. История у меня теперь была занятная. Трагичная. Я быстро пошёл в гору, вешая лапшу на уши слушателям. Ирка меня похоронила, наследство распродала. А я всё обратно и купил. Ничего не изменилось. Валерий Николаевич успешно шагал по карьерной лестнице и развивал бизнем. Столкнулся я однажды на приёме у мэра с Олегом Лукояновым. Его интересовал вопрос, связанный с перевозками запрещённых веществ. И я с удовольствием ему помог. Так и гоняли фуры с юга через мою точку СТО в Ростове, а дальше мелкими партиями в Москву. Замахнулись на Европу, благо спортсменов тогда так не шмонали. Но Исмаилов подставился по-крупному, и нам пришлось на долгие годы забыть об этом канале.

— Причём здесь Шестопалов? — Поторопила я.

— Я занимался только перевозками, не лез с разными мелочами. Но, когда Лукоянов погиб, мне пришлось встать у руля. Он помогал мне пробиться в думу, и я был ему благодарен. За всё. И возглавил дела. Исмаилов на похоронах распустил нюни. Подвыпил и вспомнил ту давнюю историю. Фото мне показал, и я увидел своего армейского товарища. Узнал в пацане сына Ирки. Вот судьба как распорядилась.

— И всё-таки почему вы решили разрушить его жизнь?

— Потому что мог, — он рассмеялся. — Хотел отомстить за то, что счастье моё семейное не сложилось. Думал, потоплю его, легче станет. А потом Ирке всё расскажу. Чтобы умирала в муках. Мне не составило труда узнать всю подноготную пацана. Все его ночные кошмары. Свёл его жену с одним мальцом из своих. Она всё рассказала. Всё. Я же и на подпольные бои его определил, да он не согласился поначалу. А там уж Светка помогла, вот фортануло! Сначала думал закончить всё феерично. Чтобы книжка вышла с грязной правдой и он умер от рук Британца. Но когда у вас всё завертелось, планы изменились. Оставлю его жить.

Я задержала дыхание. Вот и сказочке конец.

— Оставлю его жить, да. Пускай мучается. Тебя похоронит, выродка своего. Будет знать — почему. И жить с этим знанием.

— И почему же?

— Потому что родился и жизнь мне испоганил, — усмехнулся мужчина.

— Вы — больной человек, — я покачала головой. — Реально. Вам же лечиться надо.

— Не трынди, ты ради своих любимых тоже на всё способна. Даже самой воткнуть нож в спину. А я себя люблю. Да. Вот и тешу своё ущемлённое самолюбие. Ладно, наболтались мы с тобой. Пора кончать.

Он поднялся, и я запаниковала. Неужели сам всё сделает?

В дверь зала постучали. Мужчина, зная, что мне некуда бежать, в развалочку отправился открывать.

— Рамиль, говорил же, отопри сам, — недовольно прикрикнул он и открыл дверь.

— Здравствуйте, — вежливо сказал Влад, осматривая помещение. — Я слышал тут на тренировки можно записаться?

Он увидел меня и усмехнулся.

А потом кинулся на моего обидчика.

ОН

Я был разбит. Сломлен. Реальность, пугающая и бесперспективная, маячила на горизонте, и я понимал — у меня нет ни единого шанса одержать победу в этом бое. Машка никогда не простит меня.

Наш ребёнок… Я не хотел думать, что ей пришлось пережить. Я боялся даже представить. Ни на одно грёбанное мгновение я не желал этого воображать.

Я тонул в своей боли. Захлёбывался ею.

Я достал томик Маяковского и открыл на случайной странице. Выхватил жадно строчки знакомые.

«Кроме любви твоей

мне

нету моря», — говорила она в Сочи.

Углубился в чтение. Слова ранили насквозь. Разбередили мои свежие раны.

«Вспомни —

за этим окном

впервые

руки твои, исступленный, гладил».

Хаотично вырывая слова из контекста, наделил их особым смыслом. Это всё о ней. Обо мне. О нас.

«…а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых».

Я потерял всё. Даже грёбанную надежду, что смогу когда-либо вернуть её любовь.

«Кроме любви твоей,

мне

нету солнца».

Вся моя жизнь после пройдёт в мучительных воспоминаниях и тоске. Почему я был таким придурком и просто не позволил ей объясниться? Ведь она пыталась… Но я банально не дал.

«…а я и не знаю, где ты и с кем».

Теперь я знал где и с кем она. Но легче от этого знания мне не стало.

«ни один не радостен звон,

кроме звона твоего любимого имени».

Я бы хотел снова прижаться к моей любимой Машке. Снова целовать её. Снова слышать её смех. Я отказывался верить, что навсегда потерял её. И при этом знал, что ничего не смогу исправить. Не смогу вернуть её. Она никогда не простит того, что случилось. Никогда.

«Надо мною,

кроме твоего взгляда,

не властно лезвие ни одного ножа».