Деметра
Огромный буфет больше не был буфетом. Он не изменил своей внешности. Изменилось только его предназначение. Теперь он представлял собой величественные врата. Врата в подземный мир. Тяжелые створки буфета были распахнуты, из них тянуло могильной сыростью. Запах влажной земли щекотал ноздри. В распахнувшемся темпом проеме виделись земляные ступени, оплетенные мертвенно-бледными, не знавшими солнечного света корнями. А по ступеням вниз, все глубже и глубже, спускалась, напевая печальную песенку, девушка в белом платье.
— Кора! Вернись! Кора, туда нельзя!
Там мрак, и холод, и могильный запах. Белые хрупкие мотыльки, подобные тебе, Кора, не живут под землей. Им нужен солнечный свет, и цветы, и легкий ветерок.
— Кора, вернись!
Но она уходит — все глубже и глубже. Конец лестницы теряется в непроглядном мраке. Что-то шевелится там, на границе света и тьмы. Подземные чудовища? Невиданные хтонические гады[3], которых не в силах представить себе человеческий рассудок? Нет. Это корни растений вылезают из стен. Они поймают тебя, дитя мое, они утащат тебя под землю — туда, где никогда не будет солнечного света!
Но это не корни. Это ветви неведомого растения. Что могло вырасти тут, в могильной глубине? И даже невиданный плод висит на ветке. Это гранат. Это перезревший, багрово-красный гранат. Кожура лопнула от спелости, обнажив зерна — они словно окровавленные мелкие зубы. Зубы, готовые кусать и разрывать живую плоть…
— Кора! Они поймают тебя! Не трогай плода! Не прикасайся к корням! Иди обратно, Кора!
Поздно. Слишком поздно. Оплетенная хваткими ветвями, белая тень бьется в их смертоносном, жадном объятии.
В сон Деметры вторгается звон — земной и привычный, мелодичный и обыденный звон. Она успевает только заметить то место в стене, откуда тянутся к Кире убийственные ветви. Это нужно… Очень нужно, только она пока не знает зачем…
Звонил телефон. Деметра нащупала на столике рядом с постелью трубку. Знакомый голос, такой спокойный и уже почти родной:
— Александра Леонидовна? Это следователь Кленов Евгений Эдуардович. У меня есть сведения, касающиеся вашей дочери. Не могли бы вы к нам подъехать?
— Да, конечно, — согласилась Александра, чувствуя, как в ней пузырьками закипает радость. — Конечно, сейчас же! А где она? У вас? С ней все в порядке? Она что, в больнице?
— Приезжайте, — ответил Кленов и положил трубку.
От дрожи в руках, от невыносимо щекочущего сердце счастья Александра даже не смогла толком привести себя в порядок. Пыталась причесаться, но волосы упорно не ложились в привычную прическу. Пару раз она больно ударила себя феном по голове, плюнула на укладку и забрала волосы в хвостик, гладко зачесав и стянув аптечной резинкой. Краситься нечего было и начинать — в таком состоянии вряд ли получится не ткнуть кисточкой в глаз. Попыталась натянуть колготки, но те перекрутились, упорно не налезали и наконец ехидно треснули, пустив длиннющую стрелку. Чертыхнувшись, Александра вытянула из шкафа джинсы, которые надевала только для выезда за город, отыскала какую-то белую футболку, мельком глянула на себя в зеркало и с удовольствием отметила, что похожа в этом наряде на Мартину Навратилову. Не самый плохой вариант!
Господи, почему в этих серо-зеленых кабинетах не вешают больше портретов вождей? Почему хозяин этого кабинета не присобачил к стене хотя бы календаря с полуголой нахальной девицей? Александра смотрела бы и ненавидела — вождя или девицу, все равно. А так ненависть плескалась в ней, прожигая внутренности, и некуда было выплеснуться.
— Престранная история, дорогая Александра Леонидовна. Найден нож. На нем отпечатки пальцев вашей дочери. Нож, несомненно, является орудием преступления…
— Откуда у вас отпечатки пальцев моей дочери? Она что, закоренелая преступница? И ее отпечатки хранятся в вашей базе данных?
— Теперь уже хранятся. Я снял их в ее комнате. С предметов мебели. Вы уж меня извините. А вас, Александра Леонидовна, я лично застал на месте преступления. Вы собирали вещи вашей дочери и явно собирались… как бы это выразиться… замести следы. Правильно?
— Не собиралась. Никак нет. Я просто собирала ее вещи.
— Интересное кино… У нас с вами большие проблемы, гражданка Морозова. Огромные проблемы.
Она посмотрела затравленно. Но плечи остались гордо распрямленными. Черт, красивая она все-таки баба! Вот сейчас, без дурацкого старомодного макияжа — разводы теней, пятна румян, хлопья туши на ресницах, — она выглядит гораздо моложе и привлекательней. И без склеенных лаком, взбодренных начесом локонов. И без официальных костюмчиков в стиле народных депутатов. Ноги какие-то образовались — сильные ноги, обтянутые плотной джинсовой тканью, и длинная шея в вырезе белой рубашонки, и грудь…
Кленов помотал головой, попытавшись отделаться от наваждения. «Какая еще грудь! Ты на работе!»
— Знаете что, — сказал он неожиданно для себя. — А пойдемте кофе пить? Вы ведь наверняка не завтракали еще…
Александра растерялась, покрутила головой. Хвостик, затянутый аптечной резинкой, защекотал шею.
— Пойдем…
В маленькой кофейне было прохладно и безлюдно. Разочарованная в жизни молодая особа (Гульнара — значилось на бедже) принесла им огненный кофе в крошечных чашечках, мокрую пепельницу, пузатенькую бутылку минеральной воды, два стакана и оскорбленно удалились.
— Я и сам не верю в то, что она его убила, — пожаловался Кленов, обжегши губы кофе. — Но мотив у нее был… Так?
— Какой мотив? — поразилась Александра. — Если она в него влюбилась, из дома ушла…
— Вот именно. Влюбилась и ушла из дома. А он, кстати, был женат. На ее подруге. И может, разводиться не хотел. А она его — хоп! — не доставайся же ты никому.
— Кира не могла «хоп». Она прекрасно знала, что этот смазливый подонок…
— Александра Леонидовна, вы все ж о покойном говорите…
— …то есть этот смазливый покойник женат. Была на его свадьбе! Свидетельницей со стороны невесты!
— Откровенно говоря, — заметил Кленов, — покойник наш тоже был гусь хороший… Торговал наркотиками. И последний срок за это мотал, извините за выражение. После освобождения стал паинькой, а последнее время опять за свое принялся. Я бы предположил, что ваша дочь к убийству непричастна… Было кому Менделея убить и без него…
— Менделеева, вы сказали?
— Это у него прозвище такое. Менделеев, или Менделей. За глубокие познания в химии, которые здорово помогали ему в его противоправной деятельности. Недавно он впарил в одном ночном клубе совершенно новенький наркотик. Неизвестно, откуда он его взял… Не исключено, что сам изобрел. С маленькой помощью своих друзей… Так вот от этой дури вполне приличный мальчик совершенно свихнулся и убил двух человек. Не кого-нибудь — свою девушку и своего лучшего друга. И произошло все это на глазах у толпы народа, в разгар вечеринки. Ясно, к чему я клоню?
— Ясно. Но Кира никогда не стала бы принимать наркотиков! Она и уколов-то боялась до смерти!
— Гм… до смерти… До определенного момента вы, дорогая Александра Леонидовна, не предполагали, что ваша дочь может поступить в театральный институт и бежать из дома с мужчиной. Пока сама жизнь не опровергла ваши заблуждения… Впрочем, я не исключаю и насильственного введения наркотика. Не исключаю, да. Во-первых, соседка, с которой вы так весело напились в честь вашего знакомства, в тот вечер также была пьяна, но не вусмерть. И слышала звонок в дверь — около двадцати одного ноль-ноль, как показало расследование. А Менделей был убит примерно через полчаса, через час. А во-вторых, мы не нашли нигде в квартире ни шприца, ни ампулы из-под наркотика. Вообще никаких следов. Собачка искала, специально обученная! И мы были не первые, кто в этой квартире что-то искал. Ясно, куда я клоню?
— Ясно, — онемевшими, как после заморозки, губами прошептала Александра. — Евгений Эдуардович, нам нужно туда поехать… Немедленно. Очень надо!
— Зачем? А впрочем, поехали. Вижу по глазам — у вас есть что мне показать…
Маргаритка была, как обычно, дома. Гостей она встретила без удивления, пожаловалась на невыносимую головную боль и ушаркала в свою комнату. На Александру она не смотрела — быть может, переживала из-за того, что не уследила за Кирой и ее непутевым возлюбленным? Как бы то ни было, она ушла.