Зинаида Германовна, невозмутимо наблюдавшая за вскрытием тайника, заоглядывалась и перекрестилась, хотя сроду считалась атеисткой.
Владимир Дмитриевич взялся за ларец, с трудом поднял его и чуть не упал под непомерной тяжестью. Осторожно поставил на пол, оглядел. Тут же сунулась Германовна с тряпкой, стала смахивать с крышки несуществующую пыль.
— Да он и не запылился совсем, — пробормотал Владимир Дмитриевич. — Стоял-то наглухо закрытый… скажи уж прямо, старая, что тебе любопытно.
— А как же! — подтвердила нянька.
— Внимание, открываю!
Что и говорить, с первого взгляда стало понятно, что сундук наполнен не пиастрами, не дублонами и не царскими золотыми червонцами. Бриллиантов, рубинов и прочих кристаллов тоже что-то было не видать. Ларец был заполнен книгами, весь, под завязку. Владимир Дмитриевич брал их осторожно, как ковриги из печи, и «сажал» на пол. Были книги печатные, дореволюционные. «Оккультные тайны», «Новые достижения оккультной науки», «Глас с того света», «Подчинение духов эфира человеческой воле». Все прадедушки Смирницкого. Были книги рукописные — очевидно, его же. И уж в этих книгах ни черта было не разобрать! Владимир Дмитриевич открыл одну, покрутил и плюнул. Вот так почерк был у Павла Тимофеевича, да пошлет ему Господь в ад кувшин водички! Только схемы и чертежи понятны, а что в них толку?
Одна из книг насторожила Краснова. Показалась она ему отличной от других. Не такая была обложка, не скользила под рукой ладно выделанная кожа… Перехватив, он раскрыл книгу — и знакомый почерк запрыгал перед глазами, знакомые, скругленные буквы…
Дмитрий Иванович Краснов нашел тайник раньше своего сына. И без указаний няньки. Он обнаружил выжженную на крышке стола карту, когда полез под стол — быть может, за оброненной ручкой или книгой. Он разобрался в ней сам и улучил момент, когда дома никого нет. Быть может, это произошло в те времена, когда одиночество властно вторглось в его жизнь. Когда Марк еще не появился на свет, а старший сын и молодая жена были заняты своими делами — своими молодыми, веселыми делами. Он открыл тайник. Он читал книги Смирницкого и перед тем, как снова закрыть резную дубовую панель перед нишей, спрятал в ларец и свой дневник. Дневник за 1985 год. Одинокий год, печальный год.
Владимир знал, что отец вел дневник всю жизнь. Он описывал не каждый день, но те события, которые считал значительными для страны и для семьи. Одинаковые черные тетради до сих пор стояли в кабинете на отдельной полке. Владимир в них не заглядывал. Было неловко. И он все собирался эти тетради сжечь — наверняка отец так бы и поступил, если бы смерть не сразила его мгновенно, но все руки не доходили. Да и вдруг они пригодятся когда-нибудь, эти дневники? Вдруг…
До самого дна пошли все книги. Одна из них, с медной застежкой и медными же уголками, в руках у Владимира Дмитриевича тихо брякнула. Откинув застежку и распахнув книгу, он обнаружил, что это вовсе и не книга. Шкатулка в виде книги!
В глаза ему брызнул сноп искр. Драгоценности, таящиеся в поддельном фолианте, были неподдельными. Дрожа и задыхаясь, Владимир Дмитриевич донес находку до стола.
— Взгляни, Германовна! — позвал он, но старуха уже успела задремать в кресле и при звуках его голоса только слабо пошевелилась, кивая седенькой головой. Владимир не стал будить няньку и запустил пальцы в найденные украшения.
Наверное, мещанского происхождения прабабушка, уезжая за границу, большую часть украшений забрала с собой. Невозможно представить, что с ними сталось впоследствии. Выли ли они распроданы в тяжелое время, когда иссякли последние средства? Или до сих пор остаются во владении какого-нибудь заграничного Смирницкого, уже забывшего и родной язык, и свое происхождение? Но и то, что лежало перед Владимиром Красновым, было достойно всякого внимания. Полная парюра — жемчужная диадема, ожерелье, брошь в виде букета, тяжелые браслеты, три кольца — какие тонкие пальцы были у прабабки! А вот и мужской перстень — большего размера, тяжелого, темного золота, с мутно-серым опалом. Его Владимир подержал в ладони, поднес близко к лицу, согревая дыханием, и наконец примерил. Перстень пришелся впору, уютно сел на безымянный палец левой руки. Словно тут и был, надо же!
В сущности, драгоценностей нашлось меньше, чем Владимир Дмитриевич себе представлял. С того момента, как Германовна произнесла слово «клад», перед его глазами прошел океан сверкающих огней. Он был уверен, что сундук будет наполнен золотом и бриллиантами… Но и так неплохо. Неожиданная помощь от дедушки!
Владимир Дмитриевич подумал и о своем единокровном брате. Формально клад принадлежит им обоим. Им придется делиться. Ну что ж… Ведь понятно, почему Германовна открыла клад ему, сделав предпочтение перед более удачливым, более богатым братом… Пожалела убогого! Но Владимир Дмитриевич сможет развернуть ситуацию в свою сторону! Этот клад схоронил его прадед, дед его матери! Марк Дмитриевич, будучи сыном второй жены отца, актрисы Дианы Юстицкой, не имеет к сокровищам никакого отношения! А теперь еще выяснилось, что он и к дому не имеет никакого отношения!
Наскоро собрав книги в ларец и прихватив с собой шкатулку с драгоценностями и дневник отца, Владимир Дмитриевич Краснов удалился в свою спальню — благо время было не то позднее, не то уже раннее. Ночь перевалила к утру.
Не стоило и думать о том, чтобы заснуть. Последнее время у Краснова были проблемы со сном. Он пил на ночь молоко и мед, принимал целебный отвар валерианы и пустырника. Таблетки глотать не решался пока, да и не любил медикаментов. Сон приходил только под утро, был зыбок и по-старчески непрочен, и в нем проносились странные видения… Так что теперь, после всех волнений сегодняшнего дня, подремать наверняка не удастся. Для того Владимир Дмитриевич и взял в постель дневник Дмитрия Краснова. Но, вопреки собственным ожиданиям, он заснул, едва прилег. Заснул крепко, не успев выключить свет.
«Багровый дым поднимается к небу. Огонь полыхает на жертвенном алтаре — что там сжигают? Чья плоть видна в языках пламени? Не надо об этом думать, не стоит, не показывайте мне этого! Но огонь горит, слепит глаза. Нет, это не огонь. Это чудовищный пес о трех головах, пес огненно-рыжей масти беснуется на груде человеческих тел. Три пасти оскалены — какие страшные, багрово-красные клыки, похожие на зерна граната! Он сейчас бросится… Нужно бежать… Но ноги как ватные, они не слушаются… Кто-то хватает меня за руку и тянет за собой. Я подчиняюсь. Мы с неизвестным спутником бежим по длинному коридору, потом вверх по лестнице и наконец выбираемся на свободу. Из погреба?
Человек, спасший меня от чудовищной собаки, — мой брат Марк. Он подталкивает меня к выходу, а сам хочет спуститься обратно. Там остался кто-то, дорогой ему…
— Спасибо, — говорю я ему. — Спасибо, ты меня спас. Чем я тебе отплачу?
— Отдай мне то, что тебе не принадлежит, — отвечает тот, исчезая в темном провале.
Я слышу только его голос… Он становится все ниже и ниже и наконец превращается в подземный гул, сливается с ним…»
Владимир Дмитриевич проснулся в семь часов в холодном поту, сердце бешено колотилось. Ему приснился странный сон… Он не вспомнил бы обстоятельств этого сна, но помнил, что видел брата. Тот спас его от неведомой опасности и взамен просил что-то отдать. «Отдай то, что тебе не принадлежит», — всплыла в сознании фраза. Это сразу успокоило Владимира Дмитриевича. Перед сном он думал о чем? О том, что неожиданную находку стоило бы разделить с братом. И о том, что брат, в сущности, не имеет на нее никакого права, так как он-то вовсе не приходится правнуком Павлу Тимофеевичу Смирницкому… Все эти мысли продолжали одолевать его и во сне — вот откуда эта фраза и это мучительное беспокойство.
Владимир Дмитриевич оделся, запер драгоценности в свой сейф и бодро спустился вниз, в столовую. Прислуга Ниночка подала завтрак — омлет с сыром и грибами, кофе, фрукты. Германовны не было видно. Наверное, старая перечница еще не выбиралась из своего закутка. Ниночка подтвердила, что Зинаида Германовна попросила ее не беспокоить, сказав, что хочет заняться своими личными делами, и Нина отнесла ей омлет в комнату.
Субботнее утро сентября походило на летнее утро — было жарко, в воздухе висело какое-то знойное марево. Деревья стояли без движения, но в их тени уже чувствовался пронзительный холодок осени. Решив сегодняшний день освободить от всех дел, Владимир Дмитриевич прошел с дневником отца в сад, туда, где висел между двух сосен гамак, и улегся, накрыв ноги пледом. Он почитает до обеда, потом, после легкой закуски, пойдет на теннисный корт и сыграет с кем-нибудь пару звонких партий. А к вечеру, быть может, позвонит Ирине, и они поужинают в каком-нибудь уютном ресторанчике.