Наталия Кочелаева - И в горе, и в радости

Визитка оказалась подходящей. Кленову было предложено сесть и подождать, и он безвольно опустился на прохладный кожаный диванчик. В глазах немного прояснилось, реальность стала четче. Выяснилось, кстати, что нимфа в магазине была не одна — вокруг кружились две ее товарки, одетые в такие же, видимо, форменные костюмы — пышная юбка и строгий френч голубовато-зеленого цвета. Впрочем, нимфы-подружки были наняты, очевидно, только для того, чтобы оттенять красоту третьей. Она-то и суетилась за прилавком, поглядывая на Кленова удивленно и заинтересованно. Даже, можно сказать, изучающе, и Евгений Эдуардович порадовался, что именно сегодня вздумал начистить видавшие виды ботинки, а вместо вытянуто-потертой джинсовой сбруи надел темный костюм в тонкую желтую полосочку. Имелось в виду, разумеется, вечернее культурно-массовое мероприятие, посещение театра, но сгодился прикид еще раньше.

Его несколько задело, что нимфы ни о чем не спрашивают. Он, например, всегда полагал, что самые шикарные цветы — красные розы и женщине нужно дарить только их. Конечно, если финансы позволяют. Если же нет — можно преподносить что придется. Ландыши там, молочайник всякий. Свою жену, тогда будущую, а теперь бывшую, он, помнится, покорил именно огромным кустом темно-красных роз на длинных стеблях. Стебли были толстые, как бревна, сами розы отчего-то ничем не пахли, но Вероника все равно была потрясена и счастлива. Хотя если припомнить, чем дело кончилось, то, может, красные розы были не такой уж хорошей идеей?

Букет, собранный по записке океанической нимфой, был прекрасен и утончен. Он состоял из бледно-лиловых ирисов и бледно-розовых роз. В нем была простота — торжественная, дорогостоящая простота. Потрясенный Кленов принял букет на сгиб руки, как младенца, и двинулся к выходу. И ушел бы, не сказав ни слова, если бы не легкий, как запах ирисов, смешок нимф за спиной.

Евгений Эдуардович повернулся как по команде «кругом», сделал четкую отмашку головой, которая от такого неосторожного обращения немедленно возобновила кружение, и сказал:

— Спасибо. Как вас зовут?

— Пожалуйста! Кого? — защебетали нимфы.

Ему хватило ума не выделять одну из девушек и быть любезным со всеми.

— Простите меня, юные леди, — прочувственно обратился он к нимфам. — Я, правду сказать, несколько растерялся от такой роскоши и общества прекрасных дам. Позвольте представиться — Кленов Евгений. Живу неподалеку, но к вам зашел в первый раз. Теперь знаю дорогу. Позволите узнать ваши имена?

Второстепенные нимфы назвались Олей и Ритой. Главная откликалась на имя Наташа.

Сжимая в одной руке это сладко-пахучее, шуршащее, шершавое имя, а в другой руке — букет, Кленов продолжил свой путь.

Букет, видимо, и в самом деле был собран по неведомым правилам комильфо, потому что Юстицкая приняла его с нежно-благодарной улыбкой. Впрочем, может быть, она сама была чересчур комильфо для того, чтобы отшвырнуть его не глядя в кучу цветов, принесенных благодарными поклонниками ее драматического таланта?

После краткого периода расшаркиваний и реверансов следователь Кленов перешел к делу. Тут его ждало ожидаемое, но от этого не менее печальное разочарование — Диана Юстицкая Киру не помнила. Вообще.

— Они часто приходят, — поделилась она с Евгением Эдуардовичем. — Девочки, которым хочется шагнуть на сцену. Я благословляю их, что ж, — ведь они этого ждут. На самом деле я никому, никому из них не пожелала бы подобной судьбы.

Кленов подивился про себя — надо же, еще чем-то и недовольна! Интересно, кстати, сколько ей лет? Юстицкая выглядит, как настоящая звезда, — сияет ухоженная кожа и волосы, молодо блестят глаза, и все это озаряется нестерпимым искристым свечением голубых камушков — в ушах и на пальцах. И чем ей не нравится «подобная судьба»?

Кленов решил времени не терять и, спустившись в сырую пасть метрополитена, через четверть часа уже шел по Моховой — к красивому, красно-заплаканному зданию Академии театрального искусства. Перед входом он замедлил шаг, достал из бумажника фотографию Киры Морозовой, вгляделся. Пожалуй, слишком она бледная и худая, чтобы считаться красавицей… Но глаза, глаза! Да уж, такую надо бы взять в актрисы.

В холле было тихо и прохладно. Из стеклянной будочки не суровый охранник-бультерьер выглядывал — выглядывала хрупкая старушка, божий одуванчик в кружевном воротничке, в седеньких мелких кудряшках.

— Вы куда, молодой человек?

Кленов продемонстрировал одуванчику удостоверение и прошествовал на второй этаж, где и имел место быть деканат. Он без труда обнаружил доску объявлений — оформленную с шиком, но уже довольно обшарпанную. Список фамилий поступивших — счастливый мартиролог! Каменщикова, Монаков, Морозова… Итак, Кира действительно побывала здесь незадолго до своего исчезновения, да и раньше заглядывала. И ей удалось поступить! Надо же…

— Вам кого? — поинтересовалась маленькая изящная дама, похожая на какую-то тропическую птичку. Птичка выпорхнула из дверей деканата и смотрела на Кленова с птичьим интересом. Предъявленное Кленовым удостоверение явно шло вразрез с этим нежно-удивленным взглядом, но цель была достигнута. Птичка вспорхнула, защебетала и указала Евгению Эдуардовичу на двери, за которыми, по ее словам, помещался Великий и Ужасный, Заслуженный и Народный мастер курса — Сергей Иванович Злотников. Именно к нему на растерзание и поступила маменькина дочка Кира Морозова. И тут можно было бы за нее опасаться. Злотников, безусловно знакомый следователю по многочисленным ролям в кино, сначала специализировался на ролях отважных юнг и лихих гусаров, а после, постарев и располнев, начал играть благородных отцов — есть, кажется, такое театральное амплуа? В последнем нашумевшем российском блокбастере (есть и такие) Злотников сыграл предводителя всея российской мафии, убеленного искусственными сединами, умного, ироничного, всемогущего. Слуга царю, отец солдатам. По физиономии он истинный бабник, отметил про себя Кленов. Ни одной не пропустит.

— Как же, как же, — рокочущим, роскошным басом произнес Злотников. — Кира Морозова… Будет прок, полагаю. А что случилось? Она что-то натворила? Такая, знаете, эксцентричная особа, м-да…

«Масленые твои зенки», — подумал Кленов, мыслями своей матушки, очевидно. Но вслух сказал коротко и ясно:

— Да нет, ничего.

Пусть понимает как хочет. Будем надеяться, у Киры Морозовой не будет впоследствии неприятностей из-за этого визита. К началу занятий она, несомненно, явится в эту порядком захламленную, пахнущую пылью и потом комнату, и тогда — пожалуйте к родным пенатам!

— Ты должен мне помочь, — сказала Александра вместо приветствия.

— Во-первых, добрый день. — ответил Краснов. Как всегда — спокоен, корректен, сдержан. Кажется, ничто не может возмутить этого олимпийского спокойствия. Даже несанкционированное появление персоны нон-грата в его кабинете. В святая святых! Дубовые панели глушат звук, под ногами — мягкий, благородного синего топа ковер. Сам хозяин сидит за монументальным, похожим на надгробие письменным столом и пялится в лэптоп. Александре подумалось: «Интересно, сидел ли он за ним до моего шумного появления в приемной или уселся только теперь, чтобы продемонстрировать мне — я отвлекаю важного человека от важной работы! Я ворвалась в дом, я покусилась на частную жизнь, все, что я скажу, может быть использовано против меня! Да, так оно и будет. Он всегда был сильнее. Вряд ли мне когда-нибудь удастся загнать его в угол. Всякий раз после разговора с ним у меня оставалось странное ощущение — словно я пыталась поймать шилом шарик ртути. Красивый, переливающийся, серебряный шарик. Его глаза похожи на ртуть. Холодноватое, металлическое серое свечение. Это — глаза моей дочери. Она унаследовала их от него».

— Добрый день.

В который раз Александра сдалась и приняла его правила игры.

— Не желаешь присесть?

Села. Очень удобное, совершенно неудобное для Александры кресло. Оно слишком мягкое, и, чтобы встать с него, ей понадобятся некоторые усилия. Оно слишком уютное, и в ее бедной голове, измученной бессонными ночами, сразу началось легкое кружение и покачивание.

— Чай, кофе? Сок? Может быть, выпьешь чуть-чуть? Я вижу, ты расстроена.