Когда они пробирались сквозь ряды танцующих, похоже, все бросали восхищенные взгляды на ее шею. Как же, приносит несчастье! Да ею никогда так не восхищались! Редмонд просто не мог отвести глаз от нее. Если все будет продолжаться так же великолепно, она может ожидать от него предложения в течение ближайших двух недель. И тогда лорд Роли не дерзнет предположить, что она получила удовольствие от его поцелуя и хотела бы его повторить.

— Объясни мне еще раз, зачем тебе понадобилось мое присутствие? — спросил Коннолл, открывая карманные часы в третий раз. — Я уже говорил тебе, что у меня назначено свидание.

— Мне очень нужно, чтобы ты был здесь, — повторил его компаньон, — потому что мои познания в искусстве весьма ограничены. А меня собирается навестить моя бабушка, и я должен продемонстрировать ей свой тонкий вкус, если хочу сохранить надежду на получение наследства. Именно об этом она пишет в своем последнем письме. Ты говорил, что поможешь мне, Конн. Ты обещал.

— О Господи, Фрэнсис, ты не находишь, что поздновато рафинировать твою душу? У тебя было для этого достаточно времени в Оксфорде. — И, кроме того, он грозился танцевать с ней сегодня. Ему нужно сдержать обещание, иначе у этой острой на язык девчонки появится еще одна причина для обвинения его во всех грехах.

Фрэнсис Хеннинг нахмурился, отчего его пышные щеки округлились еще сильнее.

— Я не терял времени тогда! Я жил с тобой в одной комнате!

Коннолл фыркнул:

— В таком случае, мой друг, нам обоим не повезло, потому что не далее как сегодня выяснилось, что мне не хватает утонченности и культуры. Очевидно, я утопил это в слишком большом графине бренди.

— Вздор, Роли! Я видел галерею картин в твоем доме. Ты знаешь, чего хочешь, пусть даже твоя поездка в Париж за шедеврами искусства кажется сумасшествием.

— Я хотел бы, чтобы это осталось между нами, хорошо? — Коннолл понизил голос. — Разговоры о моих поездках независимо от их целей сделают меня весьма непопулярным.

— Я буду, тих, как мышка, если ты мне сегодня поможешь.

Проклятие!

— Ну, хорошо. — Коннолл подал знак, чтобы принесли стакан кларета. Это отнюдь не самый любимый его напиток, но в том случае, если аукцион закончится быстро и он сможет сбежать на вечер у Гэвистона, он не даст Джилли Манроу еще одной возможности назвать его пьяницей.

— Что ты думаешь об этой картине? — зашептал Хеннинг, толкая его локтем в ребра.

Коннолл покачал головой.

— Хогарт, — заметил он, внимательно разглядывая картину, пока рабочие салона устанавливали ее на мольберте, готовясь к началу торгов. Было соблазнительно похвалить ее и покончить с этим, но он дал слово. — Это первоклассная вещь, но она стоит слишком дорого, Фрэнсис. — Коннолл просмотрел список картин, выставляемых на продажу. — Ты можешь воздерживаться, пока не дойдет очередь до этой. — Он показал на название.

— Уильям Этти. Он знаменит?

— Пока еще нет. Он молод, но эта работа тебе по средствам и это будет хорошей инвестицией. Он замечательный колорист.

— Отлично, Роли. Тебе придется немного просветить меня, чтобы я знал, что о ней можно сказать.

— Да, хорошо, я с удовольствием сделаю это завтра. А теперь я могу уйти? — У Коннолла еще оставался шанс успеть появиться вовремя, чтобы забронировать место в танцевальной карточке этой девицы.

— Нет, не можешь! — испуганно воскликнул Хеннинг, так что его лицо побледнело. — Я не умею называть цену, не знаю, когда выходить из игры, если мне придется это сделать. А также…

— Успокойся, Фрэнсис, — перебил его Коннолл, убирая часы в карман.

— Ради Бога, не бросай меня сейчас, Конн! Иначе у меня случится апоплексический удар, и я упаду замертво и, следовательно, никогда не унаследую деньги бабушки.

Коннолл снова опустился в неудобное кресло.

— Ну ладно, но тебе придется оказать мне одну очень большую услугу.

Его друг счастливо улыбнулся:

— Я уже столько услуг задолжал тебе, что потерял счет.

— Я не потерял.

— О!


Дворецкий не смог скрыть раздражения, когда Коннолл приехал в дом Манроу в начале десятого на следующее утро.

— Я должен справиться, проснулась ли мисс Манроу. Коннолл кивнул:

— Я подожду. Не буду возражать против чашки чая.

— Очень хорошо, милорд.

Дворецкий проводил его в ту же самую комнату, где Коннолл ожидал ее вчера. Да, было еще рано, но с учетом того, как Эванджелина воспринимала его, он хотел продемонстрировать, что не обязательно пьянствует каждую ночь.

Эванджелина Манроу. Боже милосердный, какой у нее рот! Она относится к тому типу женщин, которых он избегал как чумы. В его жизни было и без того много неожиданных зигзагов, чтобы еще и каждый разговор превращать в баталию. И, тем не менее, он здесь снова, уже второй раз за двадцать четыре часа. Вероятно, он слишком много путешествовал в последнее время, и плохие дороги растрясли ему мозги.

— Я не знаю, должна ли я вам сказать «доброе утро» или «добрый вечер», лорд Роли, — раздался за его спиной хрустальный женский голос.

Он повернулся и не смог сдержать улыбки, увидев, что она одета в строгий прогулочный костюм и голову ее украшает элегантная шляпка.

— Сегодня это «доброе утро», — ответил он, изобразив легкий поклон. — Я пришел извиниться.

— Мы уже установили, что вы были пьяны, милорд. Пожалуйста, не мучьте себя.

— Прошу извинить меня за то, что не смог танцевать с вами вчера вечером. Я собирался прийти, но неожиданно явился друг и попросил меня о помощи по весьма срочному делу. — Конечно, у Фрэнсиса Хеннинга почти все было срочным, но в данном случае он почувствовал искреннее отчаяние друга.

На мгновение что-то мелькнуло в ее карих глазах. Удивление?

— О! — пробормотала она, отступая. — Нет нужды извиняться. Я и не ожидала, что вы будете помнить о своем намерении, а тем более — присутствовать на рауте.

Коннолл сделал шаг к ней, игнорируя хмыканье гувернантки.

— Я ничего не забыл и собирался прийти. Именно по этой причине я приношу сейчас извинения.

— Я… в таком случае я принимаю их. — Эванджелина откашлялась. — А сейчас, вы меня извините, я опаздываю на утреннюю прогулку.

— Я присоединюсь к вам. Она сделала еще шаг к выходу.

— В этом нет необходимости, милорд. Вы мне ничего не должны.

— Я ничего не предлагаю, кроме своего присутствия и своего ума, которые имеют приятную репутацию. После вас. — Он жестом предложил ей пройти в холл.

Эванджелина вначале нахмурилась, но затем сказала:

— Хорошо, только я хожу очень быстро.

Коннолл взял плащ, перчатки и шляпу и, следуя за ней к двери, предложил руку.

— Я предпочитаю, чтобы мои руки оставались свободными, — сказала Эванджелина и повернула в сторону Гайд-парка.

Он пристроился за ней следом.

— А я предпочитаю, чтобы мои руки были заполнены, — отреагировал он.

— И в мозгах была бы каша. Коннолл вздохнул:

— Видимо, вы не верите мне, однако состояние, в котором вы нашли меня вчера, для меня нехарактерно.

— Вы правы, я не верю вам. Судя по всему, вы чувствовали себя вполне непринужденно на улице и целовали меня так, словно мы оба были обнаженными. Или, скорее, вы и эта Дейзи.

Коннолл поморщился:

— Я попросил бы вас впредь не упоминать это имя в связи с моим. — Если он нуждался в каком-то напоминании о том, насколько пагубно быть в таком непотребном состоянии, в каком он пребывал вчера, то он его получил.

Эванджелина взглянула искоса на него:

— А что, вы так беспокоитесь о своей так называемой репутации?

— Нет, я беспокоюсь о ее репутации. — Он втянул в себя воздух. — У нее дурной вкус! Она вечно влюбляется в джентльменов, которые далеки от того, чтобы обожать ее.

Я не получил должного приема, на который рассчитывал, и вместо этого провел ночь в весьма непрезентабельном клубе «Джезебелз». Мы — я имею в виду вас и себя — столкнулись после того, как мой кучер вытащил меня оттуда.

— Понятно. — С минуту они шли молча. — А вы влюблены в нее?

Удивительный вопрос от этой вроде бы практичной девицы.

— Нет. Но я обожал ее. И до сих пор обожаю. Поэтому буду держаться от нее подальше.