Лариса Райт - И все-таки это судьба

– Что? – не поняла Люба.

– Ну, в смысле марка, фирма, понимаешь?

– А… Как «Дольче Габана»? – произнесла Люба единственное пришедшее в голову имя, да и то только потому, что память подсказала слова известной песенки.

– И пойдешь «такая вся», – напела Наташа. – Ну, этих-то, если честно, мы вряд ли потянем, но и в более демократичных фирмах можно найти что-нибудь сногсшибательное.

– Может, не надо сногсшибательного? – испугалась Люба.

– Надо! – дерзко пообещала Наташа и, взяв с подруги обещание приступить к поискам платья завтра же после работы, повесила трубку.

Следующей в списке была Иришка.

– Ир, – Люба собралась с духом, – у тебя вроде парикмахер есть знакомый.

– Ну… – подруга выдержала паузу. – Манюне надо?

– Вообще-то мне.

– Правда? – Иришка не визжала и не щебетала, но в голосе тут же зазвучали нотки воодушевления. – Вот и славно. А я думала, это никогда не случится.

– Что это?

– Твое превращение из несчастной клуши в достойную женщину. Молодец, короче. Сейчас номер тебе скину, позвонишь, договоришься сама.

Люба отложила телефонную трубку и подошла к зеркалу. Вот, значит, как. Несчастная клуша. Ну да, вид не ахти. И костюмчик мешковатый, и прическа никуда не годится, и фигуры никакой не осталось. Клуша, конечно, все правильно. Но разве несчастная? Разве недостойная? И разве не женщина?

Мобильник пикнул сообщением с телефоном парикмахера, тут же зазвонил городской.

– Любаня!!! – орала Танька не своим голосом. – Ну наконец-то. Мне как Наташка позвонила, я аж зашлась от счастья и…

– Да? А почему?

– То есть как почему? – осеклась подруга. – Ты же наконец день рождения по-человечески отметишь.

– А я всегда по-человечески отмечаю. Кстати, приглашаю тебя, как обычно, на вареники.

– А, ну это хорошо, а отмечать-то где будем?

– Тань, да дома, конечно, я же говорю, на вареники приходи.

– Не поняла… А Наташа сказала, платье…

– Можете мне его подарить.

– Нет, я не поняла! Это Валерка, да? Он возражает? Сначала согласился, а теперь заднюю выжал?

– Да при чем тут Валера? Я сама не хочу.

– Ты?! Не хочешь?

– Да, не хочу.

– С кем поведешься… – Танька швырнула трубку.

Люба пошла в комнату. Валера уже лежал в кровати, но еще не спал.

– Ну, всем позвонила? Договорилась?

– Ага. Все придут к нам на вареники.

– На какие еще вареники? – Муж приподнялся на локте и с удивлением посмотрел на нее.

– На мои. Они же тебе всегда нравились.

– А ресторан?

– Да шут с ним. Будем мы тратить деньги на ерунду.

– Но один-то раз можно.

– А зачем?

Люба легла рядом, обняла мужа и закрыла глаза. Подумала: «С кем поведешься» и погладила Валеру по голове. Впервые за последние две недели она успокоилась. Все было понятно, привычно, все как всегда, и в этом таилась та самая прелесть, от которой Любу порой мутило, но с которой она ни за что не хотела расстаться. Она практически сразу уснула, только перед тем как окончательно провалиться в забытье, успела уловить мысль о том, что надо позвонить сыну и убедить его не дарить путевку. Им с Валерой и здесь хорошо, а деньги тратить не надо, ни к чему это.

Я впервые увидела ее как раз тогда, когда мучительно пыталась вспомнить, какой именно цветок гладиолуса украшал эту небольшую грядку: темно-фиолетовый или все-таки светло-сиреневый с голубоватым отливом. Я мысленно ругала себя за лень и забывчивость (вот хотела же подписать, пока цветы не увяли, но, естественно, отложила на потом, и что теперь делать, неизвестно), как вдруг услышала за забором:

– Да и соседи нешумные, – показывая рукой в мою сторону, говорил, стоя на своем участке, Николай Алексеевич – наш сосед.

Он пытался продать дачу третий год подряд и всем потенциальным покупателям рассказывал о том, какие замечательные у него соседи. Неважно, что в отсутствие жаждущих приобрести его заросшие бурьяном сотки он неизменно просил меня угомонить детей, сделать потише музыку и перестать раз в две недели стричь газон, потому что «от высокой травы еще никто не умирал, а вот от расшатанных нервов сколько угодно». Я считала, что из нас двоих нервы страдают гораздо больше у меня, так как чувствовать себя мартышкой в зоопарке не понравится ни одному нормальному человеку. А если учесть, что я во время представления «будущим соседям», как правило, находилась за металлической сеткой забора, то сходство с обезьяной делалось еще более очевидным. Впрочем, я всегда старалась сохранять вежливость. В тот раз я тоже оторвала взгляд от гладиолусов и вежливо кивнула в сторону соседского участка. Если бы сдержанность не была одной из основных черт моего характера, я бы точно расхохоталась. Рядом с Николаем Алексеевичем стояла старушка божий одуванчик лет семидесяти пяти и, казалось, не обращала никакого внимания ни на меня, ни на слова своего собеседника. Она, как воробей, торопливо крутила головой, осматриваясь по сторонам, и через секунду я услышала, как ее тоненький, неожиданно девичий голосок спросил:

– А там что? – Она указывала на сарай-развалюху, и сосед поспешил предложить:

– Пойдемте, пойдемте, я вам покажу.

Прежде чем вернуться к своим цветам, я еще некоторое время смотрела им вслед. Несмотря на маленький рост и худощавое телосложение, шла женщина тяжело, опираясь на палку и подволакивая правую ногу. Сделав несколько шагов, она останавливалась и отирала пот со лба, не пытаясь при этом снять с себя кофту с длинным рукавом, висящую на ее щуплом теле тяжелым балахоном.

– Сарайчик только кажется заброшенным. Тут можно все отлично сделать: и полочки повесить, и шкафчик состругать. Даже кухоньку летнюю устроить. Было бы желание, – донеслись до меня переливы Николая Алексеевича.

Тут даже я со всей своей деликатностью позволила себе улыбнуться. «Неужели этот чудак считает, что старушенция может купить участок? Зачем он ей сдался, она еле ходит». На этом мои размышления о том, как нелегко в наше время избавиться от нежелательной собственности, закончились.

Я не вспомнила о старушке даже тогда, когда через неделю радостный сосед объявил, что покупатель на его дачу наконец нашелся. Я поздравила Николая Алексеевича с исполнением мечты, подарила на прощание картинку из сельской жизни (маленький деревянный домик на берегу покрытого тиной пруда) и навсегда забыла о его существовании. Каково же было мое удивление, когда уже в следующие выходные, прибыв на свою фазенду, я увидела, что бурьян на соседнем участке вырублен, а вдоль нашей общей железной сетки аккуратным рядком посажены пушистые елки.

«Какие деятельные люди!» – подумала я без энтузиазма, решив, что о дачном отдыхе в это лето придется забыть. Жизнь рядом со стройкой – удовольствие невеликое, а в том, что за забором развернется великая стройка, сомневаться не приходилось. На месте сарайчика взору уже открывался пустырь, у основного дома отсутствовала крыша, оконные рамы зияли пустотой, входная дверь была вытащена из проема. Рядом с домом аккуратно стояли обвязанные пленкой коробки с плиткой. Мой муж, обнаружив полное отсутствие какого бы то ни было человеческого присутствия на соседнем участке, подошел к коробкам поближе и, вернувшись, объявил:

– Нувориши.

– Да ну?! – Я искренне удивилась. Зачем богачам строиться в нашем захолустье? Место, конечно, неплохое, но каких много. Да и соток всего шесть – не разгуляешься.

– А плиточка-то под мрамор. Если на улице такое выкладывать, то что же там, в доме, будет.

Я только плечами пожала. Плевать на соседскую плитку. Мне надо было засолить двадцать килограмм огурцов и заставить детей собрать хотя бы два ведра черной смородины, чтобы потом в ночи накрутить пятиминутки и сладко уснуть на кровати, разменявшей пятый десяток. Возможно, вечного ничего и не бывает, но наша дача – лучшее доказательство тому, что у каждой вещи срок службы гораздо дольше отпущенного. Если, конечно, срок этот исправно продлевать. Тут починить, там подладить, здесь подвинтить, где-то переделать – в общем, дел в выходные у нас хватало. Единственное, что я себе всегда позволяла, – это высыпаться на свежем воздухе после трудовой недели. И, конечно, вид строительных работ на соседнем участке воодушевления не вызывал. Прощай сладкий сон и свежий внешний вид.

Но мои опасения не оправдались. В выходные соседний участок неизменно оставался необитаем. При этом каждую неделю нашим глазам открывались новые изменения: свежая краска на доме приятного светло-бежевого оттенка, аккуратная черепичная крыша, сверкающая на солнце, каминная труба, новые окна с широкими рамами и резным игрушечным узором. Участок тоже преобразился: аккуратный английский газон с режущей глаз зеленью, извилистые дорожки, выложенные той самой плиткой, небольшая деревянная беседка на месте снесенного сарая.