В общем, к концу десятого класса будущее Шуры определилось. Днем работа, вечером курсы парикмахеров. Вот окончит их и сможет прилично зарабатывать. Заодно мать в порядок приведет, а то ведь смотреть больно. Вместо волос какая-то пакля на голове. В редкие свободные минуты репетировала на одноклассницах. Подбирали прически к выпускному, крутили волосы на бигуди, выстригали и укладывали косые челки. Однажды Зойка Тришкевич спросила:
– Шур, а наоборот сможешь? Уродство какое-нибудь изобразить?
– Зачем это?
– Да прикинь, предки совсем с ума спятили. Хотят меня в институт упечь.
– Тебя?! – Было чему удивляться. Вот уж у Зойки имелись все возможности учиться, а желания ни на йоту. Да и мозгов подходящих не случилось.
– Вот и я им о том же. Выдайте, говорю, замуж и успокойтесь. Так ведь нет. Заладили: образование, образование. А зачем оно мне, когда я собираюсь борщи варить да младенцев рожать?
– Понятно. А страшилу-то из тебя зачем делать?
– К нам сегодня какой-то родительский знакомый с биофака пожалует, будут просить его похлопотать за меня. Хочу ему не понравиться.
– С биофака? – Шура почувствовала, как ухнуло сердце.
– Ага. Представляешь меня у микроскопа! – Зойка захохотала.
– У микроскопа… – мечтательно повторила Шура. – Если бы только я могла…
– Эй, ты чего? Тоже на биофак хочешь?
– Хочу, но не могу. Мне работать надо.
– Так на вечерку иди. Или работай… ну-ну-ну… ну вот официантом, например.
Шура во все глаза смотрела на Зойку. Потом порывисто обняла ее и чмокнула в щеку:
– Подруга, ты – гений!
– Скажи это моим предкам. Всю плешь проели: «Мозгов нет. Ума нет. Что из тебя вырастет?» Да вырос вроде человек уже. А все им не так и не то.
– То, Зоинька, самое то. – В Шуре включилась щука. И как только она раньше не подумала об официантке? Хотя если бы и подумала, как быть с провалом в химии? Но раз уж тут Зойка со своим блатом, то надо брать быка за рога и ни о чем не жалеть. Это судьба. – Так, дорогая, никакую страшилу мы из тебя не делаем. Рулишь домой, изображаешь крайнюю степень заинтересованности и запоминаешь, что и как ты должна делать на экзаменах, чтобы тебя… Блин, ну, как же это слово… на языке вертится… идентифицировали… вот.
– Чего?
– Экзамены же все письменные, верно?
– Ну.
– Вместо фамилий в списках номера, так?
– Наверное.
– Значит, членам приемной комиссии следует подать какой-то знак, что это свой, надо брать, понимаешь?
– Да шут их разберет, какие у них там знаки?
– Вот пойди и узнай.
Экзамены Шура выдержала. Поставила в указанных Зоей местах какие-то галочки-палочки и стала студенткой биофака, не испытывая ни малейших угрызений совести. А зачем мучиться? Шура ощущала себя на своем месте. Кроме того, она ведь помогла подруге избавиться от ярма. Ну не желала Зойка учиться, к чему заставлять человека? Хочет она замуж – пусть идет. Нарожает деток – осчастливит родителей, те и не вспомнят о фокусе с институтом. Шура так никогда и не узнала, что Зоя, болтаясь без дела, связалась с плохой компанией и через полгода погибла. Ее отец, не выдержав удара, скончался от инфаркта, а мать несколько месяцев провела в клинике нервных болезней, попросту говоря, в психушке. Шуре неоткуда было узнать об этом. С одноклассниками она не общалась. У нее и поесть-то минуты не находилось, где уж там тратить время на телефонный треп, не говоря о походах на вечера встреч. Шура училась и работала, спала в основном в метро. И все было не в тягость, все в удовольствие. Бегая с подносами, она думала о том, что эта беготня приносит желанные деньги, а засыпая над очередным опытом, заставляла себя пробуждаться мыслями о замечательном будущем. Она станет не просто биологом, а таким ученым, который откроет новое лекарство от чего-нибудь ужасного. Например, от СПИДА или от какой-нибудь африканской лихорадки. А лучше всего от рака. Да-да, от рака это будет самое то. Она изобретет и получит Нобелевскую премию, и никто, ни одна живая душа не посмеет даже подумать, что она, Шура, заняла когда-то не свое место.
Когда она училась на третьем курсе, ушел из жизни папа. Обычно, когда умирают такие больные, родственники вместе с горем не могут не чувствовать облегчения. Семья Шуры не стала исключением. Уже на следующий день после похорон сестренки выставили Шуру из комнаты: «Ты теперь и с мамой жить можешь». «Моя кровь, – с одобрением подумала Шура, – щучья». По носу, однако, мелкоту щелкнула:
– Это мама ко мне переедет, а вы туда отправляйтесь. Вы – маленькие, вам и десяти метров хватит. А мы с матерью уже заслужили, чтобы не тесниться.
Квартиру покинул запах лекарств и усталого, покрытого пролежнями тела. Зазвучал детский смех – девчонки начали приглашать к себе друзей, раньше стеснялись. Мать тоже преобразилась. Расправила плечи, раскошелилась на новые туфли и даже сходила в парикмахерскую. Шура удивленно отметила, что мама еще вполне себе. И как в воду глядела. Через полгода у матери завелся поклонник. И не абы какой, а с серьезными намерениями.
– Замуж выхожу, – объявила она девочкам. – Надоело все на своем горбу тащить, хоть немного ноша полегче станет.
– А ты его любишь? – запищали близняшки.
Шура только и сказала:
– Выходи, мам, все правильно.
Мать переехала к мужу в Подмосковье. Близняшки категорически отказались менять школу и остались на Шурином попечении. Она о них не слишком-то и пеклась, была занята своей жизнью. Еду готовила, вещи стирала, но вот так, чтобы уроки проверить или по душам поговорить, – это нет. Доползти бы до кровати, какие уж тут разговоры, если даже язык не поворачивается от усталости. Впрочем, сестренкам хватало общения друг с другом. Они намеревались поступать в театральный и все свободное время тратили на постановку каких-то этюдов и разучивание отрывков. Их выпускной класс пришелся на выпускной Шурин курс. Она планировала после диплома устраиваться на работу. Уже наметила несколько интересных лабораторий и методично налаживала отношения с преподавателями, которые могли поспособствовать трудоустройству именно туда. Кому-то помогала напечатать доклад, за кого-то читала лекции, для кого-то ездила за книгами в библиотеку. Вроде по мелочи, а приятно. В общем, шла к своей цели по проторенной дорожке. Но однажды с девчонками обсуждали грядущее поступление.
– Эх, старый ты, Шуренок, – неожиданно упрекнула Аленка.
– Ага, – тут же поддержала Даша, – вот еще бы годок проучилась, было бы замечательно.
– В каком смысле?
– А в таком. Мама не работает, ты – учишься, мы – малоимущие, значит, имеем льготы на поступление.
– Какие еще малоимущие? – справедливо возмутилась Шура. Новый мамин муж хорошо зарабатывал, жену он посадил дома на полное обеспечение и никогда не скупился подбросить ее девчонкам копеечку.
– Ну, по документам, Шур. Мама же не расписана. Значит, получается, живем на пособие, а если бы еще и ты не работала, так вообще шикарно. Мы тогда в первых рядах абитуриентов.
– Я думала, в театральный за талант берут.
– Ну, конечно. Только после творческих туров еще и экзамены надо сдать, – Алена.
– Вот тут бы льготы не помешали, – Даша.
Шура хотела было возмутиться, но тут же вспомнила свою историю. В конце концов, если способности позволят сестренкам дойти до общих экзаменов, то нет особой разницы, есть у них какие-то льготы или нет. Главное, талант налицо. Да и потом, все равно ведь она заканчивает учебу, чего уж теперь рассуждать и расстраиваться. Ну не на второй же год ей оставаться, в конце концов.
– Сами пробьетесь, – обнадежила она сестер.
– Постараемся, – нестройным хором. Но столько уныния, столько безнадеги и сомнения в их голосах, что мозг Шуры мгновенно запускает механизм, и шестеренки начинают крутиться в непредвиденном направлении. И накручивают-таки. «А если аспирантура?» – думает она буквально через несколько секунд. Сначала сама испугалась собственной мысли. Какая аспирантура? Тут надо было еще на третьем курсе озвучивать свое желание, с научным договариваться, чтобы тебе тему подбирали, место обеспечивали. А теперь как? Туда тоже конкурс. Особенно из молодых людей, которым совсем не улыбается после биофака на год менять микроскоп на автомат. И куда она теперь со своим желанием? Ну не в постель же к декану. Нет, это мелко. Да и потом, декан женщина, какая постель? Нет, надо придумать что-то другое, нарыть какой-то революционный метод, встать на пороге открытия, чтобы ради тебя захотели кого-то подвинуть. Но не с потолка же это открытие взять. А откуда, если, кроме родного биофака, нигде и не бываешь? Нет, ну еще в ресторане с подносом носишься, но это совсем не в тему.