Но смерть Каррингтона снова разжаловала ее в мисс Денежный Мешок. Несмотря на все старания матери, ей никогда не стать сногсшибательной красоткой. И не секрет, что во время танцев она отдавила не одну пару ног. К тому же Джиджи, хотя и осознавала, что это вульгарно, испытывала неистребимую тягу к коммерции и преумножению капитала.
В очередной раз осмотревшись, она заметила, что над головой ее нависли тяжелые серые тучи, похожие на гигантские тюки грязного белья. Было ясно, что скоро пойдет снег – самое время поворачивать обратно, ведь ей предстояло пройти добрых три мили, прежде чем покажется дом. Но Джиджи не хотелось возвращаться. Размышлять в одиночестве о том, что могло бы быть, – занятие не из приятных. Делать то же самое в обществе матери – противнее в десять раз.
Миссис Роуленд разрывалась между отчаянием и праведным гневом. И сейчас мама опять примется за свое. Приходя в исступление, она стискивала Джиджи в объятиях и жарко шептала ей на ухо слова утешения, а потом окончательно раскисала, потому что повторить их успех было решительно невозможно. В Каррингтоне совершенно уникальным образом сочетались распутство, пьянство, мотовство и безрассудство.
«Вересковый луг» и «Двенадцать колонн» разделял ручей. Здесь не было изгородей – ручей издавна считался нерушимой границей. Джиджи стояла на берегу и швыряла в воду камешки. Летом, когда ветерок колыхал гибкие ветви зеленых ив, это место радовало глаз. Но теперь сбросившие листву деревья, тонкие и понурившиеся, походили на голых старых дев.
По ту сторону ручья начинался отлогий подъем. И вдруг на вершине склона, прямо напротив нее, показался всадник с непокрытой головой. Джиджи растерялась. Кроме нее, сюда не забредала ни одна живая душа. А всадник, одетый в темно-малиновую куртку для верховой езды и коричневые бриджи, заправленные в черные сапоги с высоким голенищем, начал спускаться вниз по склону. Джиджи в испуге попятилась; ей почему-то казалось, что конь вот-вот растопчет ее своими копытами.
У подножия пригорка, футах в пятнадцати от нее, конь взвился в воздух и в грациозном прыжке перемахнул через ручей. И тотчас же всадник, натянув поводья, осадил скакуна и пристально посмотрел на нее – значит, он уже давно ее заметил.
– Сэр, вы вторглись в мои владения! – крикнула мисс Роуленд.
С легкостью управляясь с огромным черным жеребцом, всадник подъехал к девушке и остановился футах в десяти от нее. Теперь их уже не разделяли ветви деревьев, и Джиджи могла рассмотреть его как следует.
Всадник был хорош собой, но не слащаво-смазлив, как Каррингтон, который походил на ожившего Байрона (бедняга! Пусть дьяволицы в аду не слишком его обижают). Черты мужественного лица незнакомца казались более резкими и благородными. Несколько секунд спустя их взгляды встретились. На мисс Роуленд смотрели красивые зеленые глаза – внимательные, все замечающие, но ничего не выдающие, совершенно непроницаемые.
Джиджи не могла отвести взгляд от этого красавца. Незнакомец сразу расположил ее к себе. Он держался с уверенностью, не имевшей ничего общего ни с аристократической надменностью Каррингтона, ни с ее собственным непробиваемым упрямством. В этом человеке чувствовалось подлинное достоинство, подкрепленное врожденным тактом и деликатностью.
– Вы вторглись в мои владения, – повторила Джиджи, не сумев придумать ничего лучше.
– Неужели? – удивился незнакомец. – А кто вы такая? – Всадник говорил с едва уловимым акцентом, но с каким-то странным – во всяком случае, не с французским, немецким или итальянским.
– Я мисс Роуленд. А вы кто такой?
– Мистер Сейбрук, – последовал ответ.
Джиджи на мгновение замерла. Неужели… Нет, вряд ли. Но с другой стороны…
– Сэр, вы маркиз Тремейн?
Каррингтон умер бездетным. Его дядя, ближайший родственник, унаследовал титул герцога, а к старшему сыну новоиспеченного герцога перешел титул маркиза Тремейна.
– Да, с недавних пор.
Выходит, перед ней жених Теодоры фон Швеппенбург? А она-то представляла его как совершенно никчемного юнца – только такой, по ее мнению, мог позариться на мисс фон Швеппенбург.
– Вы вернулись из университета, сэр?
Маркиз Тремейн – единственный из всех родственников, не появившийся на похоронах Каррингтона, потому что, как говорили, не мог пропустить какие-то важные занятия. Он учился в Париже, однако никто толком не знал, что именно он там изучал.
– Совершенно верно, – ответил Тремейн. – К счастью, нас отпускают на Рождество.
Маркиз спешился и подошел к девушке, ведя коня в поводу. Подавив смущение, Джиджи попыталась улыбнуться. Тремейн снял перчатку и протянул ей руку.
– Вот мы и встретились, мисс Роуленд. Приятно познакомиться.
Она пожала протянутую руку.
– Полагаю, вам все обо мне известно, сэр.
С неба западали первые снежинки – пушистые кристаллики льда. Одна снежинка упала ему на ресницы; его ресницы и брови были гораздо темнее волос, золотистых у кончиков, точно солнечная паутинка. А глаза, как ей казалось, напоминали цветом альпийское озеро, хотя Джиджи никогда не видела альпийских озер.
– Я собирался завтра навестить вас, – сказал Тремейн. – Хотел навестить… чтобы принести соболезнования.
Джиджи презрительно фыркнула:
– Как видите, я безутешна.
Маркиз внимательно посмотрел на нее, казалось, он изучал каждую черточку ее лица. Джиджи смутилась под этим испытующим взглядом. Однако пристальное внимание такого ослепительного красавца было весьма приятно.
– Приношу извинения от имени моего кузена, мисс Роуленд. С его стороны было весьма неосмотрительно скончаться, не успев жениться на вас и оставить наследника.
Ошеломленная такой откровенностью, Джиджи в изумлении уставилась на маркиза. Одно дело – слышать подобные высказывания из уст матери, совсем другое – от совершенно чужого человека, с которым она даже не была толком знакома.
– На все воля Божья, – ответила она уклончиво.
– Но все-таки досадно, правда?
Джиджи кивнула. Этот лорд Тремейн нравился ей все больше.
– Да, очень досадно.
Внезапно снежинки выросли в размерах. И теперь снег больше не сыпался с неба, мелкими крупинками, а густо валил хлопьями величиной с ноготь – словно целый сонм ангелов таял на небесах. С тех пор как появился лорд Тремейн, небо заметно потемнело. Уже начали сгущаться сумерки.
Маркиз осмотрелся и спросил:
– А где же ваш слуга или горничная?
– Со мной никого нет. Я ушла тайком.
Он нахмурился,
– Далеко ли до вашего дома?
– Около трех миль.
– Возьмите моего коня. В темноте, да еще в такую непогоду опасно идти пешком.
– Спасибо, но я не езжу верхом.
Маркиз посмотрел Джиджи прямо в глаза, ей вдруг показалось, что сейчас он спросит, почему она боится лошадей. Но он лишь предложил:
– В таком случае разрешите проводить вас домой. Джиджи с облегчением выдохнула:
– Да, конечно. Но учтите, собеседница из меня никудышная.
Тремейн натянул перчатку и обмотал поводья вокруг запястья.
– Ничего страшного, мисс Роуленд. Тишина… она мне не сильно докучает.
И тут Джиджи наконец-то поняла: на самом деле у лорда Тремейна не было никакого акцента – просто он подзабыл английский язык.
Какое-то время они шли молча. Джиджи ничего не могла с собой поделать и то и дело поглядывала на маркиза, любуясь его профилем. У него были классические нос и подбородок – как у Аполлона Бельведерского.
– Прежде чем приехать сюда, я посовещался с поверенными моего покойного кузена, – проговорил наконец Тремейн. – Он поставил нас… в весьма затруднительное положение.
– Да, понимаю, – кивнула Джиджи. Еще бы ей не понимать, ведь она была посвящена во все финансовые дела Каррингтона.
– Поверенные ввели меня в курс дела, и оказалось, что у него слишком уж много неоплаченных долгов. Однако большая часть кредиторских претензий, которые они мне предъявили, датирована… В общем, почти все они – двухлетней давности.
– Неужели? – Джиджи изобразила удивление. Она начинала понимать, куда клонит маркиз. Надо же, как быстро он сообразил, что к чему. А ведь он пробыл в Англии всего лишь несколько дней – иначе она бы уже знала о его приезде.
– Поэтому я попросил показать его брачный договор, – продолжал маркиз.
Очень разумно, мысленно отметила Джиджи.
– Скучнейшее чтиво, сэр. Вам так не показалось?