— Думаю, сегодня я буду спать на палубе.
Быстро повернувшись, он направился к двери. Открыл ее и оглянулся, едва устояв перед желанием остаться. Сабрина неподвижно стояла посередине каюты. Свет фонаря проникал сквозь тонкую ткань ночной рубашки. Волосы были растрепаны, губы распухли и посинели, лицо пылало. Изумрудные глаза, широко раскрытые от потрясения, были затуманены страстью.
Ему до боли захотелось вернуться к ней.
Николас перевел дыхание.
— Ты можешь спать на кровати. — Он коротко кивнул и вышел, резко захлопнув дверь.
Пораженная его внезапным уходом, Сабрина смотрела на закрытую дверь. Почему он ушел? Что она сделала? Еще никогда она не испытывала такого желания, такой безудержной, безумной страсти. У нее не было мужчин после смерти Джека, но даже он никогда не возбуждал в ней таких бурных, всепоглощающих желаний.
Ослабевшая и разочарованная, Сабрина сжала руки. Прошло тринадцать лет, пока она нашла человека, который возбудил в ней такие желания, о которых она не могла и думать. Николас, ее муж. В ее душе начал разгораться гнев. Что это было, какая-то злая шутка? Или он просто хотел ей доказать, что может заставить ее отказаться от своих принципов, требований и желаний и овладеть ею в любую минуту, когда пожелает? Черт побери, он почти добился этого! Все ее сопротивление рухнуло от его горящих глаз.
Сабрина обхватила плечи руками и заходила по каюте. Как она могла быть такой дурой? Он, наверное, сейчас на палубе усмехается, празднуя победу. Какой смысл в том, что он сдержался? Но, скорее всего это часть его плана. Очевидно, он даже не хотел ее. Удовольствие, которое они получали в общении друг с другом, вполне вероятно, было притворством с целью смутить ее, поставить на место. Она значила для него не больше, чем многочисленные женщины, которые были до нее, не больше, чем обыкновенная уличная шлюха.
Она подняла голову и сердито посмотрела на постель. Подумать только, она была готова, более того, жаждала отдаться ему. Попасться навеки в ловушку этого нелепого
— Ладно, у него был шанс, другого не будет.
Сабрина бросилась на постель и завернулась в покрывало. Она слышала, как стучит ее сердце, и, натянув покрывало на голову, крепко зажмурила глаза.
Крепко, чтобы уничтожить память о вкусе его губ, о его прикосновениях!
Крепко, чтобы подавить желания, все еще терзавшие ее!
Крепко, чтобы усыпить боль!
Он сжимал поручни с такой силой, что побелели пальцы. Ничего не замечая, Николас смотрел в темноту. Он старался успокоиться, ровно дышать и замедлить бешеное биение пульса. От этих усилий его охватывала дрожь. Никогда еще он не уходил от женщины, будучи на грани успеха. Никогда не отказывался от того, что предлагали ему охотно и по доброй воле. Никогда совесть не мешала ему получать удовольствие. Что же, черт возьми, нашло на него? Почему уложить Сабрину в свою… в их постель казалось не только бесчестным, но и несправедливым? Он хотел этого. Это было все, чего он хотел. Разве не так?
Нет! Озарение потрясло его, словно он получил удар кулаком в живот. Он хотел от нее большего. Больше, чем минуту бездумной страсти. Он хотел… чего? Любви? Николас отогнал эту мысль, но она как надоедливое насекомое возвращалась к нему, раздражая, лишая покоя, требуя к себе внимания. Любовь? Какая странная мысль! Ему было незнакомо это чувство, и он не очень верил в его существование. Сможет ли он понять, что такое любовь?
Странно. Если у него хватило глупости влюбиться, то, конечно, это не могла быть женщина, даже отдаленно напоминавшая Сабрину. О, она красива и, видит Бог, полна страсти, о которой он раньше лишь подозревал, но эта женщина оказалась упрямой и более умной, чем это позволительно. Она уже доказала, что не уступает ему в словесных сражениях. Нет, здравый смысл подсказывал, что он должен полюбить не слишком умную, но покорную женщину, которая подчинялась бы его требованиям и признавала его власть над собой.
Любовью это не объяснишь. Должна существовать другая причина, почему он остановился, когда без труда мог бы уложить ее в свою постель. Почему он принял к сердцу ее заботы и желания? Почему его интересовало то, о чем она думала? Николас стоял на темной палубе наедине со своим разочарованием, растерянностью и печалью. Если это действительно любовь, то он не хотел ее. Ему предстояло провести очень длинную ночь.
Сабрина спала в постели еще хуже, чем на стуле, большую часть ночи она металась и ворочалась. Она поклялась, что будет не замечать и избегать Николаса, но когда вышла на палубу, он был там.
— Сабрина, — начал он, — о вчерашнем…
В его темных глазах она увидела заботу и беспокойство, но не позволила сердцу откликнуться на его слова. Он обошелся с ней как с дурой, и она не скоро об этом забудет.
— Я не желаю обсуждать вчерашнюю ночь, — холодно сказала она. — Я бы предпочла забыть этот случай.
Она отвернулась и устремила взгляд на море.
— Я бы хотел объяснить.
— По-моему, в объяснениях нет необходимости. — Она пожала плечами, — Думаю, и так все ясно.
— В самом деле? — Он схватил ее за плечо и повернул лицом к себе. — Тогда, может быть, ты объяснишь мне.
Она смотрела на него со все возрастающим возмущением, которое мешало ей делать вид, что вчерашней ночи вообще не было. Она стиснула зубы в отчаянной попытке сохранить спокойствие.
— Отпусти меня!
— Не отпущу, пока не объяснишься. — Янтарные огоньки вспыхнули в его глазах.
— Хорошо. — Она выдернула руку и поморщилась от боли. — Ты хотел показать мне, что я ничем не отличаюсь от других женщин и не могу устоять перед твоими чарами, так прославившими тебя. Хотел унизить и оскорбить меня. Чтобы я знала свое место. И не потребовалось доводить совращение до конца, чтобы доказать это.
— Ты в самом деле думаешь, что я мог так поступить с тобой? — с изумлением спросил он.
— Да, думаю. — Она с презрением посмотрела на него, как бы ожидая, что он отвергнет это обвинение.
— Зачем, Сабрина? С какой целью я бы хотел унизить тебя?
— С какой целью? Не знаю, — сказала она с гневом и обидой.
— Ладно, так узнай. Я желал тебя с первой минуты нашей встречи. Желал добродетельную и строгую леди Стэнфорд. Но совсем не так, как я желал страстную, непредсказуемую, упрямую, доводящую меня до неистовства Сабрину Харрингтон, свою жену, если ты помнишь эту незначительную деталь. — Он словно железными тисками сжал ее плечи. — Но такой уж я глупец, что впервые за всю жизнь поставил желания женщины выше собственных желаний. Я подчинился идиотским условиям этого так называемого брака. Проявил уважение к праву на личную жизнь, которое ты так высоко ценишь.
Сабрина стояла перед ним, пораженная страстностью его слов и той яростью, какую видела в его глазах.
— И за это ты осмеливаешься обвинять меня в подлом поступке?
Он резко оттолкнул ее.
Она открыла рот, чтобы заговорить, но не находила слов. Ее гнев растаял перед его справедливым возмущением.
Николас смерил ее уничтожающим взглядом.
— Более того, мне не нравится слово «совращение». Мне кажется, это относится в равной степени к обеим сторонам.
— Ты меня обвиняешь? — снова возмутилась она. — Я не отношусь к любительницам флирта. И не я смотрела так, словно раздевала взглядом. И уж конечно, не я хотела спать в одной каюте с тобой.
— Нет, но нам придется и дальше оставаться в этой каюте, — возразил он. — В интересах соблюдения внешних приличий я не хочу, чтобы матросы сомневались в том, что у нас вполне счастливый брак.
— Будут сомневаться, если ты сейчас же не понизишь голос, — прошипела она.
Он сделал глубокий вдох, явно пытаясь не потерять самообладание, и заговорил спокойным, холодным тоном:
— Но можешь не беспокоиться. Вчерашнее не повторится. Я буду уважать твои желания и выполнять твои условия.
— Прекрасно, — коротко ответила она.
Николас с усталым видом провел рукой по своим темным волосам.
— Я тоже хотел бы забыть о случившемся. Я вчера совсем не спал, и думаю, нам лучше не возвращаться к этому разговору.
— Ты не спал? Как жаль, Николас. — Она с довольной улыбкой отвернулась и стала смотреть на море. — А я спала прекрасно.
Весь день Сабрина соблюдала осторожность по отношению к Николасу, словно ходила по битому стеклу. Дружеское согласие, возникшее накануне, было нарушено, в их общении чувствовалась напряженность. К ночи они объявили что-то вроде перемирия.