Особо отчаянные спустились к реке на узкую песчаную полоску и расположились позагорать. Прямо в городской черте!
А мы отправились осматривать саму площадь, и пока Славка носился и орал, слушая, как голос эхом отражается от строгих и величественных зданий, я не знаю, что на меня нашло, но присела перед Джеймсом в реверансе.
– Не пригласите даму на танец? – и, кокетливо склонив голову, посмотрела на него из-под ресниц.
– С удовольствием, – заложив одну руку за спину, как и положено кавалеру, он поклонился и предложил мне другую.
На меня словно нашло какое-то помешательство. Не было ни смущения, ни стеснения. Я чувствовала себя необычайно раскованно, словно танцевать посреди городской площади – самое обычное дело.
Джеймс, будто завсегдатай великосветских балов, уверенно держал меня за спину и вел. Мы кружились под палящим солнцем, словно в сиянии множества свечей. Плеск волн о каменный берег и шорох крыльев взлетающих голубей – стал нашей музыкой, а свежий запах реки – благовониями.
Забыв обо всем, я таяла в надежных объятиях партнера, словно укрытая от всех неприятностей и невзгод.
Желающих последовать нашему примеру не оказалось, только Славка, как обычно бесился, больше всего напоминая сбежавшую из зоопарка обезьяну, а Татьяна недовольно топталась у монумента, в конце концов отправившись к реке.
Славке надоело скакать в одиночку, и он раз за разом предпринимал попытки втиснуться между мной и Джеймсом, будто мы были его родителями, при этом усердно оттаптывая мне ноги, пока ремешки сандалий не начали трещать.
Ну что за ребенок! Еще не хватало, чтобы и они пали жертвой его неуемной энергии.
День 3. Алфама
Отказавшись от ресторанов, мы снова погрузились в микроавтобус, и он повез нас в единственный, уцелевший после землетрясения исторический район – Алфама.
Невероятно живописный, с желто-оранжевыми домами под красными крышами, он выглядел нарядно и празднично на фоне современного каменного города. Узкие улочки, больше напоминающие бесконечные лестницы, извивались между теснящимися на горных уступах зданиями.
Планировка и атмосфера этой части Лиссабона очень напоминала кадр из «Бриллиантовой руки». Я постоянно ждала, когда подходящий по типажу Джеймс, упадет перед очередным нарядным домом и скажет: «Черт побери!» А из приоткрытой двери покажется колоритный смуглый и усатый контрабандист. Или из-за угла выплывет местная жрица любви в ярком обтягивающем платье и непременно с цветком в волосах. Любовь Димки к советским комедиям и бесконечное их пересматривание нагнали меня в самом неожиданном месте.
Я рассматривала пестрые стены, выложенные в мавританском стиле мозаичной плиткой, нависшие прямо над головой балкончики, свешивающие с них плети цветов, когда за спиной раздался пронзительный звон. Дернув за руку, Джеймс буквально вытащил меня из-под колес трамвая.
– Славка! – крикнула я, увидев, как пацан, словно в классики, прыгает по брусчатке мостовой, и бросилась к нему, пока не накрыла лязгающая железная коробка.
Горе-мамаша, конечно же ничего не видела и увлеченно беседовала с гидом. Удивительно, как у нее ребенок не утонул или не расшибся еще раньше.
Разумеется, этого не могло не случиться – нога подвернулась на стыке брусчатки, покалеченные Славкой ремешки треснули и окончательно порвались. Не чувствуя боли в подвернутой щиколотке, я схватился сорванца поперек живота и выдернула из-под самого носа трамвая, напоследок увидев побелевшее от испуга лицо водителя.
Оглушительный скрежет и плач испуганного Славки раздались одновременно, только тогда безголовая Танечка соизволила обратить внимание на своего ребенка, а я без сил опустилась прямо на узкий тротуар.
– Что случилось? – переполошился гид. Интересно, у него есть какая-то ответственность, если его туристы пострадают во время экскурсии.
– Ты цел? Не поранился? – очень вовремя тормошила Танечка свое чадо.
– Сумасшедшая, – ворчал Джеймс, осматривая мою ногу. – Тут болит? – нажал на щиколотку, я только охнула, а он недовольно поморщился.
Блин, ну точно «Бриллиантовая рука», только в роли неудачливого контрабандиста я сама и упала не около дома сообщников. Не везет, так уж во всем.
– Что-то тебе с обувью прямо не везет, – Джеймс снял с меня остатки сандалии – выдранные ремешки болтались грустными обрывками.
– У вас все в порядке? – удостоверившись, что Славка жив и здоров, только испуган, гид подошел к нам.
– Кажется, потянула ногу, – ответил Джеймс. – И порвала обувь.
– Тут много кафе. Предлагаю посидеть, заесть или запить стресс, заодно подумаем, что делать с обувью, – предложил душка-гид.
Джеймс, даже не спрашивая моего мнения, сразу же подхватил на руки и пошел следом за провожатым, а за ним плелась недовольная Танечка и мрачные Азат с Загидом. Неужели приревновали к Джеймсу? А нечего было клювами щелкать и обхаживать Танечку. Кто не успел взять меня на руки, тот опоздал. Чувствуя себя невероятно ценным трофеем, я обняла Джеймса за шею и прижалась.
Вскоре мы оказались на небольшой, уставленной столиками площадке, а сверху, протягиваясь от дома к дому, от окна к окну, пересекались яркие цветочные гирлянды.
Не успели мы разместиться за столиком, как сразу же появился довольно плотный официант или же это был хозяин с потертой книжечкой меню.
Я выбрала традиционное блюдо из трески и жареной картошки, Джеймс заказал рис, тушеный с морепродуктами, а Танечка и Славка предпочли соленые корзиночки с заварным кремом. Взрослые заказали сладкий портвейн, а Славке – молочный коктейль.
Азат с Загидом, отказавшись от еды, видимо решили тоже принять деятельное участие в решении моих проблем.
– Мы неплохо знаем этот район. Пока едите, отремонтируем сандалии.
Подхватили испорченную обувку и, раньше, чем успела что-то сказать, исчезли.
Надо было видеть, как обрадовался гид. Очевидно, что возиться с проблемной туристкой ему совсем не хотелось. А вот реакция Джеймса опять показалась очень странной. Он провожал арабов таким жадным взглядом, словно больше всего на свете хотел составить им компанию.
Так непривычно чувствовать под босыми ногами тротуарную плитку. Я шевелила пальцами и ощущала каждую трещинку, выемку или выпуклость. Рассматривала местных – казалось, они никуда не торопились и со вкусом потягивали кофе. Это так не походило на вечную суматоху в которой я жила каждый день, что невольно позавидовала неторопливости их жизни, где в середине дня можно посидеть в кафе, полюбоваться на яркие крыши домов, каскадом спускающиеся к пронзительно-голубой реке. Никуда не торопиться и просто наслаждаться солнечным днем.
И как-то очень гармонично во все окружающее: мягкую и темпераментную речь местных, маслянистый запах оливок, острый – разогретых специй, густой – кофе, и полуденный зной вплелся негромкий и грустный перебор гитары.
Я крутила головой, пытаясь угадать откуда доносятся вкрадчивые и пробирающие до самых дальних уголков души звуки, когда Джемс взглядом указал на женщину, примостившуюся прямо на ступеньках одного из домов. В ее стянутых на затылке волосах, словно огонек, горел красный цветок. Она склонила голову к плечу, укрытому черным кружевным платком и задумчиво, словно играла только для себя, перебирала струны.
А потом начала петь.
Я не понимала слов, но достаточно было только лишь голоса и интонаций исполнительницы, чтобы у меня выступили слезы. Такой пронзительности, сдерживаемой страсти и светлой грусти я еще никогда не слышала. Словно женщина тосковала по возлюбленному, с которым вынуждена была расстаться, но о котором остались только самые лучшие воспоминания.
Мне почему-то вспомнился Димка, промозглость осеннего города с его дождями и утренними заморозками. Как должно быть тошно среди множества людей остаться одному. Быть может, он сейчас, пользуясь моим отсутствием, пьет с друзьями пиво в каком-нибудь кабаке или же сидит дома, смотрит телевизор, а по стеклу стекают нескончаемые потоки дождя.
Последние аккорды, будто плач по ушедшей любви, и исполнительница замолчала, а я смахнула со щеки слезинку.
День 3. Сандалии
Слушатели разразились аплодисментами, не остались безучастными и мы и присоединили свои евро к плате за прекрасное исполнение.
– Донна! – оживился плотный, наверное, все-таки это был хозяин, мужчина, увидев во мне благодарного слушателя. – Если хотите, Соледад еще споет.