Жасмин Майер - Идеальный мерзавец

А Вера…

Вера решила не связываться со мной.

— До чего уродливое платье! — крикнула одна девушка рядом другой. На ухо, но получилось слишком громко, слышал даже я.

Поднял глаза.

И в отражении зеркал за барной стойкой увидел невесту.

Вера

— Хорошо, что ты одумалась, Вера, — сказала мама, расправляя фатиновую белую юбку. — Это платье, конечно, не похоже на то, что мы мерили в том салоне, сегодня утром. Но зато смотри, как дешево!

— Оно из свадебного секонд-хэнда, мама.

— Ну да, и что? Один раз надеть, не понимаю, зачем в долги ради платья влезать? Если это возьмем, то еще и на мясную нарезку к столу останется. А то отец нам мало денег дал…

Смотрю в зеркало. Мама суетится вокруг кремового платья, которое мне велико. Деньги на это платье выделил мой отец, а Юра оплатил вечеринку после застолья дома.

Все предопределено.

А я ничего не чувствую.

Выхожу из магазина, где запах старого фатина перемешан с нафталином и вонючками от моли. Где-то на втором этаже Юра со своими родителями примеряет такой же костюм с чужого плеча. Наша свадьба вся проходит под девизом «Зачем лишний раз тратиться?»

Родители Юры думают, что я все-таки залетела от их сына, чтобы он наконец-то женился на мне, поэтому мы так и торопимся, но все люди культурные и вслух об этом никто не говорит.

Все прошлые вечера под предварительно пожаренную с лучком карточешку, да под холодную стопку водку Юра соглашается с моей мамой абсолютно во всем. А мама выразительно смотрит на меня с видом победительницы. Она называет это «учись женской мудрости, Вера, пока я жива».

Мама очень обрадовалась тому, что мой хахаль меня бросил. Она поняла это по моему виду в ту ночь, когда я все-таки добралась до дома, удивительно, что целой и невредимой. Меня трясло, я продрогла до костей и слезы сами собой лились в три ручья. Сложно было не понять, что произошло.

Юра даже не поинтересовался, где я и что со мной, когда я сначала задержалась, и после, когда мама в ту ночь постелила мне рядом с собой и сказала ему, что просто я перебрала на встрече с подружками и, возможно, буду блевать всю ночь.

Я прорыдала всю ночь. И весь следующий день. Слезы просто лились из глаз, а потом высохли, но для меня ничего не изменилось. Чувств не было.

Одной из ночей рука Юры легла мне на бедро.

— Верунчик, а я скучал.

— У меня месячные, Юра.

Я не врала, а к тому же у нас был полный дом родственников, а стены — картонными. Сразу после нашей свадьбы, они все разъедутся, и мы останемся одни.

Что я буду делать тогда?…

Мне бы испугаться, одуматься, но чувств больше не было. Мыслей тоже. Ни цветов, ни запахов, ни вкуса.

Ничего. Больше. Не было.

Часто мне казалось, что меня и самой нет, особенно когда на крохотной кухне вызванные из соседнего города свекор, свекровь и моя мама обсуждали детали свадьбы.

Моей долгожданной свадьбы.

А мне было плевать.

— Поздравляю! Горько!

Сколько дней прошло? Не знаю.

Уворачиваюсь от Юры, и губами он касается моей щеки. В пятый раз за вечер.

Мы снова на кухне и нет никакой разницы, только на мне свадебное платье с чужого плеча и мама постоянно шепчет на ухо о том, чтобы я была аккуратно, не заляпала юбку, а то на химчистку денег нет, а сдавать его уже завтра утром.

Мама предпочитает не замечать, что эти опасения беспочвенны. Я сижу перед пустой тарелкой.

— Горько! — самозабвенно вопит свекор и осушает рюмочку наливки.

— Что-то ты бледненькая, Вера, — волнуется свекровь.

По тому, что мне кусок в горло не лезет, она уже полностью уверена, что это токсикоз и внуки на подходе.

— Переволновалась, — отвечает за меня мама. — Шутка ли! Такое долгожданное событие! Еще наливочки?

Свекор подставляет опустевшую рюмку и тут же ее опрокидывает в себя под неодобрительный взгляд супруги.

Через час к нам в квартиру вихрем врывается Зоя с девчонками. Мама все еще пытается уговорить меня снять платье, чтобы не порвать его, но девочки быстро меня уводят. Я остаюсь в чужом платье, на чужой свадьбе, потому что по ощущениям эта свадьба даже больше моей мамы, чем моя.

Подружки заваливаются вместе со мной в первое такси, а во второе садятся мальчики, однокашники Юры. Мы начинаем пить шампанское прямо в машине, еще по дороге в ночной клуб.

Я быстро пьянею, а из еды у нас с собой только «Рафаелла». В клуб нас пропускают без очереди. Девочки, которым моя мама всю плешь проела, со смехом несут мою юбку, спасая подол от грязных луж.

Мы поднимаемся на второй этаж, в вип-ложу, где мне опять наливают шампанское, уже за счет заведения. По ушам бьет ритмичная музыка, когда нам присоединяются опоздавшие мальчики. Они же достают из пакетов из супермаркета алкоголь покрепче, а после прячут под столом.

В какой-то момент Юра оказывается рядом со мной на диване. Его рука теряется в складках моей юбки и я чувствую, как деревянными пальцами он обводит белые кружева на бедре.

— Сегодня мои родители уйдут к твоей тетке, — шепчет он. — Первая брачная ночь все-таки.

Шампанское и «рафаэлки» тут же просятся наружу.

Я вскакиваю, как ужаленная, и бегу по лестнице вниз, через танцпол, сбивая кого-то с ног и путаясь в проклятой юбке. Чувствую чей-то взгляд, но их и так много: невеста всегда в центре внимания.

Настигаю туалет, перегибаюсь к раковине. Ничего. Только сердце колотится, как затравленное.

Лучше бы мне вообще умереть раньше, чем наступит эта первая брачная ночь.

Кажется, я впервые понимаю, во что вляпалась. Остатки здравомыслия орут о том, что надо трезветь и браться за ум. Пора выгнать этого мужчину из своей жизни, потому что и так все уже слишком далеко зашло. И если ничего не помогает, то надо тянуть себя за волосы из этого болота. Ведь я уже знаю разницу.

Руки трясутся, мокрая из-за брызг мраморная раковина скользит под пальцами. Тянусь к крану с холодной водой. Полоскаю рот.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍Поднимаю глаза.

И встречаюсь с худшим кошмаром наяву.

Позади меня стоит Марк.

Я бросилась к дверям, но Марк успел первым. Щелчок замка показался таким же громким, как выстрел. Я оказалась в ловушке.

Только две раковины в куске мраморе справа от меня и дверь, ведущая к туалетным кабинкам. Можно попробовать убежать туда, закрыться от него хлипкой дверью, но не думаю, что она его остановит.

Спиной вжалась в холодную стену. Марк надвигался на меня медленно и неумолимо, как потемневшая штормовая волна. Дыхание хрипами царапало горло. Способность говорить атрофировалась.

Марк бесцеремонно наступил на подол моего платья, вжимаясь в меня всем телом. Меня тут же обдало перегаром. Уникальный запах сандала на его коже исчез под напором алкоголя. Глаза были красными, припухшими, а зрачки — расширенными.

Я дернулась всем телом, когда он очертил линию скул и от моего лица двинулся ниже. Отвернулась, не в силах выдержать тяжелый темный взгляд. Перестала дышать, когда рука, скользнув по груди, остановилась на талии.

— Вера-а-а… — выдохнул он. — Посмотри на меня.

Боль внутри меня взорвалась, как начиненная шрапнелью граната. Слишком больно. Слишком остро.

И вместо того, чтобы подчиниться, я, наоборот, закрыла глаза.

Марк зарычал и вжал меня своим телом в стену.

— Вера!

Закряхтел старый фатин на юбке. Марк стоял на подоле, и при этом почему-то, впившись ладонями в мою талию, приподнимал меня над землей.

Из-за кислых паров перегара снова накатила тошнота. Я стала вырываться, чтобы хотя бы добраться до раковины, но Марк воспринял это как бегство от него. А поэтому сильнее вцепился в меня, еще увереннее вжал в твердый кафель, касаясь меня своими бедрами.

Нагнулся и зачем-то провел носом по моей шее.

— Не оставляй меня, Вера… — пробормотал он, обдавая жарким дыханием ключицы. — Я виноват, что не рассказал тебе всего…

Нелогичное удовольствие, которое растекалось по телу от его ласк, снова превратилось в то удушливое чернильное пятно, центром которого была глубоко беременная женщина.