Карр Джорджия Ле - Иден — 2

— Да, — удивляюсь сама себе.

Я чувствую, как он раздвигает мои ягодицы и впечатывается в меня так сильно и глубоко, что я непроизвольно дергаюсь, словно кукла-марионетка. Я поднимаю глаза вверх, через пелену замечаю звезды, раскинувшиеся как драгоценные камни на мягкой черноте ночного неба. И вдруг появляется совершенно отчетливая мысль: «Все, что мне необходимо — это просто быть его. Такой. Навсегда».

— Никто не имел тебе так сильно раньше, не имели же?

— Нет.

— Никто и никогда не будет иметь тебя впредь, не так ли?

— Нет, — стону я.

— Потому что это все мое. Я владею всем этим теперь, согласна?

— Да, да, да.

Его палец неумолимо кружит по моему клитору. Эти ощущения вызывает во мне прилив ноющего тепла, наводняющего тело. Он выдерживает свой жесткий такт, и я взрываюсь, разлетаясь на тысячи мелких кусочков. Я прислоняюсь, чуть ли не вжавшись, к стеклянной поверхности, чувствуя его оргазм, последовавший за моим. Он кончает яростно, жестко, анималистически.

Я упираюсь в стекло, тяжело дыша и медленно оборачиваюсь.

— Ты знаешь, — шепчет он мне на ухо, его голос ленивый, пропитанный только что испытанными эмоциями. — Ты снилась мне.

— Правда, — бормочу я, чувствуя себя насытившейся, но при этом мне хочется удержать его внутри себя навсегда.

— Разве ты не хочешь узнать, что мне снилось?

— Что тебе снилось? — мой голос звучит лениво и игриво.

— Мы вышли в город пообедать, у нас был секс... а потом ты предала меня.

Я замираю, кровь замораживается у меня в венах. Он замечает мою реакцию!

В стекле я вижу отражение его лицо тускло поблескивающее, оно такое нереальное, словно призрак. Эта минута настолько простая, но и настолько обостренная именно из-за того, что она такая простая. Жизнь редко предлагает такие минуты запутанной ясности, словно в течение многих лет я тренировалась только специально для этой минуты. Я вижу выражение его посверкивающих глаз, словно у крысы, загнанной в угол. Сможет ли она убить или будет убита сама, не решаясь до последней минуты сделать выбор.

Я разворачиваюсь к нему, широко раскрыв глаза, неуклюже стоя на дрожащих ногах.

Его лицо, словно выточено из мрамора. Стекло за моей спиной отвратительно холодное, и тишина между нами падает свинцом. Вдруг я ощущаю, насколько Ева чувствовала себя обнаженной, беззащитной и такой чертовски виноватой.

Он стоит в полуметре от меня, я могу дотронуться до него, но он просто смотрит мне в глаза, словно смотрит на произведение современного искусства, пытаясь понять, что художник хотел выразить своим бессмысленным всплеском цвета. Я пытаюсь представить, что он может увидеть.

После того как вырезать всю фигню по поводу переделывания мира, чтобы он был более безопасным местом, и моего гложущего стыда, что меня не было рядом с Льюком, когда я была ему больше всего нужна, что остается во мне? Грустная, одинокая, подлая сука, которая пыталась использовать свое тело для получения некой информации, и которая с треском провалилась.

Я открываю рот, честно говоря, не зная, что собираюсь сказать, но он останавливает меня, положив палец мне на губы.

— Не ври, детка, — мягко советует он.

Я отрицательно качаю головой, чувствуя, как слезы начинают собираться в уголках глаз, несколько раз резко моргаю, причем быстро. Он убирает руку.

— Ты сказала им про шестнадцатое число?

Я от ужаса выгибаюсь, закрываю глаза и молча киваю.

Я слышу, как он тихо вздыхает.

Я открываю глаза, он смотрит на меня с выражением грусти, мне хочется прижаться к нему и удержать его, но я не могу. Я не вынесу, если он оттолкнет от себя. Господи! Минуту назад все казалось таким реальным, пока не превратилось в какой-то мираж. Я понимаю, что меня начинает колотить дрожь.

— Когда ты узнал? — тихо с трудом спрашиваю я.

— Возможно, я всегда это знал, просто не хотел в это верить.

— Как? — часть меня хочет узнать, где я облажалась.

Он приподнимает один уголок рта.

— В тебе все не соответствовало тому образу, который ты пыталась изобразить. Ты была слишком чистой, чтобы быть беглянкой. Беглянка, которая настолько выборочна с мужчинами? И есть еще одна вещь, которую тебе стоит пересмотреть, прежде чем вернуться, к своей деятельности под прикрытием. Ты разговариваешь во сне.

— Я? — хрипло спрашиваю я.

— В тот момент, когда на тебя напали, ты сказала: «Доберись до Кристального Джека». Тогда я все понял, потому что никто не называет меня так.

— Так ты признаешься, что занимаешься наркотиками?

Он хмурится.

— Ты считаешь, что я только что признался, что торгую наркотиками?

— Тебя зовут Кристальным Джеком, потому что продаешь метамфетамин.

— Это они тебе так сказали? — он тянет за свою цепь, состоящую из красных хрустальных бусинок, рывком, она разрывается и сверкающие хрусталики рассыпаются по полу, ударяясь о пол и разлетаясь по всей поверхности. Другой рукой он берет мою руку, открывает ладонь и кладет то, что осталось у него в кулаке и также закрывает мою руку. — Вот почему меня называли Кристальным Джеком. Я никогда не продавал тяжелые наркотики.

Мой взгляд перемещается от моего сжатого кулака вверх к его глазам. Я не знаю, верить ли ему, но он никогда не лгал мне, и правда заключается в том, что все это время, пока я была с ним, не видела никаких доказательств употребления наркотиков, не в «Эдеме», не им лично.

Я смотрю на него так, словно увидела впервые. Я смотрю на него, как на мужчину, в которого влюблена. Все это время я притворялась (ему и себе), что я не люблю его. Но я очень сильно люблю его. Я люблю этого мужчину, который мне кажется более честным и более искренним, нежели сам священник. Других доказательств, кроме кровати, покрытой деньгами, у меня нет против него, что он является гангстером.

Он отходит и начинает одеваться. Я стою у окна голая, замерзшая и водоворот всевозможных мыслей кружится у меня в голове. Он подходит ко мне полностью одетый и смотрит на меня, и в его глазах я вижу презрение.

— Зачем ты на мне женился, если ты все знал?

— Так никто не сможет заставить тебя свидетельствовать против меня. Если же ты все же пойдешь на это, то по собственной воле.

У меня отпадает челюсть. По какой-то причине его ответ больно шокирует меня.

— Как ты мог жениться на мне по этой причине?

— А как ты могла предоставлять мне свое обнаженное тело и при этом удерживать сердце закрытым? Скажи им, чтобы в следующий раз, если они захотят отправить еще одного шпиона, то может им следует рассмотреть идею, и не посылать такого новобранца, как ты, — он жестко и насмешливо смотрит на меня. — Наслаждайся своей брачной ночью, миссис Иден.

Всё разрушено.

Пожалуй, мне пора идти. 

     «Лей по мне слезы», Джастин Тимберлейк 

Долгое время я стою, просто уставившись на закрытую дверь. Одна часть меня наполнена ужасом, но другая находится в странном приподнятом настроении, наконец, ложь открылась, и мне не нужно больше притворяться. По-прежнему голая, я направляюсь к заполненному бару. Открываю бутылку виски и начинаю пить прямо из горла. Оно льется мне в горло, сжигая все на своем пути. Я кашляю и стучу по груди, звук слишком громко отдается в пустом люксе.

Я чувствую, как слезы появляются у меня на глазах, я одинока, беспомощна, и невероятно потеряна. Я с треском провалилась, и винить можно только себя. Я поднимаю с пола китайское платье, аккуратно вешаю его в шкаф. Это было мое свадебное платье. Пальцы непроизвольно скользят по шелку в последний раз. Его обнаружит горничная, и скорее всего будет только рада. Затем я иду в ванную и, пытаясь не смотреть на свое отражение в зеркале, одеваюсь в свою одежду.

Я опускаюсь на кровать и начинаю ждать его возвращения, почему-то мне кажется, что он должен вернуться. Он не может просто вот так уйти. Но спустя час я понимаю, что он не вернется. Реальность, как молот, ударяет меня по голове. Правда всплыла, словно кто-то включил свет. Все это время я предполагала, что привыкну к темноте. Я была уверена в успехе в этой темноте и просто пыталась отгадать названия.

Но это была сплошная ложь.