Боже, как же от него воняет. Причина этой вони очевидна. Пот покрывает его кожу. А черная футболка запачкана рвотой.
Мои губы кривятся от отвращения, и приходится быстро сглотнуть, чтобы сдержать рвотные позывы. Путаница длинных темно-каштановых волос закрывает его лицо, но, думаю, он молод. Его тело крупное, но худощавое, а кожа на руках гладкая и упругая. Отчего вся эта картина еще более удручает. Он проводит золотые годы жизни, валяясь пьяным. Миленько.
Я обхожу вокруг него, бормоча что-то о пьяных мудаках за рулем, и затем возвращаюсь со шлангом в руке и четко определенной целью. Вода с напором поражает мишень, шипя и брызгая в стороны.
Босяк вздрагивает и поднимается, плюясь и вертясь в разные стороны в поисках источника своих мучений. Но я не унимаюсь. Мне хочется, чтобы он убрался восвояси.
- Убирайся с моей лужайки, - и потому как парень настолько грязный, я нацеливаю шланг ниже, обливая его штаны и промежность.
- Ебаная жопа! - у него глубокий, такой чувственный голос. - Ты на хуй прекратишь это?
- Ага... но нет. Ты воняешь как дерьмо. И я искренне надеюсь, что ты, чувак, не обгадил себя на самом деле, потому что это означало бы, что ты пал реально до очень низкой отметки.
Я перемещаю струю от его тела к голове. Длинные темные волосы разлетаются в разных направлениях, когда он снова разворачивается.
И затем парень рычит. Звук звенит у меня в ушах, и по-настоящему должен бы вселить в меня страх господень. Но босяк слишком слаб даже для того, чтобы стоять на своих двух. Одно накачанное предплечье поднимается вверх, чтобы убрать мокрые волосы с его лица.
Я мельком замечаю темные глаза, пылающие смущением и яростью. Время закругляться. Выключая кран, я опускаю свое оружие.
- Как я уже сказала, убирайся с моей лужайки.
Его челюсть дрожит.
- Ты, к чертям, слетела с катушек?
- Это не я, покрытая блевотиной валяюсь на чужой частной собственности.
Мой заезжий босяк осматривается, словно только что осознал, что находится на планете Земля. Однако он не разглядывает самого себя. Не смотрит на одежду, прилипшую к телу от влаги, так как, вероятно, отлично знает, в каком она состоянии.
- Вот тебе совет, - говорю я, бросая шланг на землю. - Не будь таким клише.
Это вводит его в транс, и парень моргает, глядя на меня, пока вода ручейками стекает по его щекам и густой бороде.
- Ты не знаешь меня настолько хорошо, чтобы навешивать ярлыки.
Я фыркаю.
- Ты буквально рухнул от опьянения, разбил свой мотоцикл. Если честно, я сомневаюсь, что ты постоянно на нем ездил, скорее только по выходным. У тебя чересчур длинные волосы, борода, которая не видела бритвы уже несколько недель - опять же потому, что, вероятно, ты хочешь, чтобы мир уверовал в твою ипостась плохого мальчика, - я смотрю на его руки. Сильные, крепкие мышцы. - Единственное, чего не вижу, это татуировок, но, возможно, ты набил на заднице слово «мамочка».
Возмущенный звук срывается с его губ. Это можно было бы посчитать за смешок, если бы не столько вложенного гнева.
- Кто ты такая?
Впечатляет то, сколько презрения можно вместить в один вопрос. Особенно учитывая то, в каком состоянии я его нашла. Очевидно, что человечность не знакома этому парню. К сожалению, в отличие от его запахов.
- Человек, на чьей земле ты облажался. Я бы шлепнула тебя по лицу соответствующим документом, но не хочу подходить так близко к этой вони, - вытирая мокрые руки о джинсы, я бросаю на него последний взгляд. - А теперь проваливай до того, как я вызову копов.
Было бы смело сказать, что сейчас я на взводе. Я почти пробегаю весь долгий путь к дому, вместо того, чтобы уйти тихо и с достоинством, как и планировала. Но заданный темп так приятен. Я вела себя очень тихо последние несколько месяцев. Так сдерживалась.
Поэтому, возможно, мне стоит поблагодарить мистера Высокомерная Пьянь за эту разрядку.
Однако моя благодарность не распространяется на то, что он следует за мной. Что он, по сути, и делает. Боковым зрением я вижу, как парень поднимается. Его шатает, а затем ему всё же удается выпрямиться и стянуть через голову футболку, прежде чем бросить ее на землю.
Стриптиз! Отлично.
Я ускоряюсь, проклиная тот факт, что подъездная дорожка к дому такая длинная, по крайней мере, шестьдесят метров от забора до входной двери.
Еще одно движение, и его ботинок летит на мой газон. Я оглядываюсь, немного беспокоясь. И затем в дело идут его штаны. После чего почти двухметровый пьяный, злой и голый мужчина начинает меня преследовать. И у него есть тату, как я и предполагала. Или скорее одна большая татуировка в виде устремляющихся вниз, пересекающихся линий, которые покрывают его левую руку и туловище.
Я сосредотачиваюсь на этом, вместо длинного члена, что болтается у парня между ног, раскачиваясь, будто маятник, от каждого его шага в мою сторону.
Оглядываюсь через плечо.
- Двинешься еще на шаг дальше по моей подъездной дорожке, и я выстрелю в тебя.
- Для этого у тебя должно быть ружье, Элли Мэй, - бросает он в ответ. - К слову о клише. Тебе нужен лишь комбинезон и кучка соломы, чтобы можно было жевать.
Не могу сдержаться и разворачиваюсь.
- Ты только что назвал меня деревенщиной?
Он тоже замирает на месте. Опустив руки к бедрам и совершено не прикрывая свою наготу, босяк стоит посреди моей лужайки, глядя на меня так, словно владеет миром.
- Скажешь, что нет, Тортик Гекльбери?
Жар заливает мою кожу. Шагаю прямо к нему - ну, не очень близко - я всё еще побаиваюсь вони. Но достаточно близко, чтобы признать, что парень хорош собой. Если отбросить всю мишуру, налитые кровью темные глаза, другую похмельную хрень и то, что он туповат, то эти длинные ресницы и черты лица заставили бы обзавидоваться любую девушку. Отчего лично я становлюсь еще злее.
- Послушай, чувак, преследование женщины голышом можно расценить как акт сексуального устрашения.
Он фыркает.
- Это многое говорит о твоей сексуальной жизни, Элли Мэй. Но не волнуйся. Даже если бы я не был заинтересован в тебе, во мне нехилая порция виски, которая заставит член поработать, так что ничего не мешает нам прямо сейчас.
- Многое мешает, ясно? - я морщу нос, отказываясь опускать взгляд ниже. - И ты говоришь о моих сексуальных недостатках.
Вина мелькает в его глазах, и, могу поклясться, он хочет засмеяться. Но вместо этого усмехается, изгибая губы от раздражения.
- Дай мне часик и немного кофе, и затем можем поговорить обо всем, о чем захочешь.
- А дальше ты попросишь еще и завтрак.
Его лицо озаряет наглая улыбка.
- Ну, раз уж ты об этом упомянула...
- Знаешь, что раздражает меня сильнее всего? - выкрикиваю я.
Его густые темные брови сходятся на переносице, словно парень смущен.
- Что?
Он произносит это не как ответ на вопрос, а так, словно не расслышал меня. Но я всё равно отвечаю.
- Ты мог поранить кого-то еще. Мог ранить меня или какую-то бедную душу по дороге сюда, и всё из-за вождения в пьяном виде, - печаль запускает свои пальцы в мое сердце. - Ты мог разрушить жизни, оставить людей собирать себя по кускам.
Он бледнеет, и эти нелепые ресницы опускаются на его щеки, когда парень моргает.
- Ты хотел себя убить? - выкрикиваю я. - Сделай это каким-то другим способом...
Мой голос стихает, когда рычание покидает его уста, и босяк, в чем мать родила, скалится на меня. Он делает уверенный шаг в моем направлении, словно и правда собирается подойти, но затем останавливает себя.
- Не смей... Ты даже не имеешь понятия, что я... - его лицо становится серым, когда парень опускает взгляд на меня с высоты своего роста.
Мы смотрим друг на друга, пока он просто стоит, покачиваясь на одном месте, такой слабый и дрожащий, его ярость бурлит на поверхности, переполняя взгляд.
Это полная боли ярость ловит меня в западню, отвлекает от предупреждающих сигналов.
- Ты не знаешь... - он судорожно сглатывает.
И только тогда до меня доходит, что я попала. Я отпрыгиваю назад, но уже слишком поздно. Мой заезжий босяк наклоняется вперед и валится. Всем весом прямо на меня.
Шок сковывает меня в этот мучительный момент. А затем запах вони снова поражает ноздри. Я заставляю себя поднять взгляд и встретиться лицом к лицу со своим мучителем. Тысячи проклятий проносятся у меня в голове, но только одно предложение вырывается через стиснутые зубы.